Александр Вельтман - Не дом, а игрушечка !
- Сашенька, - сказал Порфирий, взглянув на нее. И он бросился к ней.
- Подите прочь от меня! - проговорила Сашенька.
Обиженное чувство снова возмутилось. Порфирий не перенес его, взял шляпу; мысли его были в каком-то тумане. Он пришел домой.
Там, как на беду, его ждал уже покупщик дома. Решившись продать дом, Порфирий поручил это Семену, который и сам то же советовал ему.
- Вот, сударь, извольте получить деньги, - сказал Сем-ен, входя с каким-то мещанином, - я решил дело.
Мещанин отсчитал деньги, положил их на стол перед Порфирием и поднес ему подписать бумагу.
- Да что ж вы, сударь, подписываете, не считая, - сказал Семен.
- Как раз тысяча двести серебром, так-с?
- Так, - отвечал Порфирий, перевертывая ассигнации без внимания.
На другой день поутру тот же покупщик явился в соседний дом к Сашеньке.
- Я, сударыня, - сказал он ей, - купил у вашего соседа дом, да место маленько. Не продадите ли и вы свой? А я бы хорошие дал бы деньги.
- Он продал дом свой! - вскричала Сашенька.
- Что ж, он хорошо сделал, барышня, - сказала няня. - Он и мне говорил, и я советовала ему продать. А нам-то уж продавать не к чему: насиженное гнездо, и вы привыкли, и я. Дал бы бог и умереть в нем...
- Он продал, - повторила Сашенька.
- Продал мне, сударыня. Дрянной домишко; признательно сказать, пообмишулился я, дал четыре тысячи двести, а теперь не знаю, что и делать. Продайте, сударыня! За ваш дом пять тысяч.
- Да, видишь, какой! пять тысяч! Барышня, а барышня, пожалуйте-ка сюда, - сказала няня торопливо, вызывая Сашеньку в другую комнату, - продавайте, барышня!
- Да, я продам, непременно продам! - проговорила Сашенька с обиженным чувством.
- Продавайте! Дедушка-то заплатил всего две тысячи за него, за новый!.. Пять тысяч дает! Да уж вы не мешайтесь, оставайтесь здесь: шесть возьму!..
- Продавай! Я не хочу в нем жить, - проговорила со слезами на глазах Сашенька.
- Пять тысяч капитал, а мы квартерку найдем рубликов за двести, так без хлопот будет.
И няня вышла к покупщику.
- Пять тысяч не деньги, любезный, - сказала она ему, - барышня и не подумает отдать за эту цену... Шесть, если хочешь.
- Как можно! Да уже так, дом-то мне понадобился: двести набавлю.
- И не говори!
- Пять тысяч пятьсот угодно? А нет, так просим прощенья, - сказал мещанин, обращаясь к двери.
- Ну, погоди, спрошу барышню.
Дело уже было решено, дом продан, задаток взят, пришел Порфирий.
- Здравствуйте, - проговорил он тихо, как виноватый, подходя к Сашеньке.
- Здравствуйте, - отвечала она ему, не поднимая глаз.
- Ты на меня сердишься, Сашенька, - сказал Порфирий после долгого молчания.
- Сержусь, - отвечала Сашенька.
- За что ж?
- Я вас просила, вы не послушались, вы продали свой дом.
- Он очень стар: на него на починку надо было издержать, Семен говорит, тысячу рублей... - начал Порфирий в оправдание себя. - Я и нянюшке говорил, и она советовала мне продать, а жить в вашем...
- А я по совету нянюшки продала свой, - сказала Сашенька.
- Продали!
- Продала.
- Ну, если так... - проговорил Порфирий.
- Куда вы?
- Мне надо идти нанимать квартиру, - отвечал он и бросился вон.
- Порфирий! - хотела вскрикнуть Сашенька, но голос ее замер.
VI
Покупщик двух домов распорядился умнее Порфирия и Сашеньки: соединил оба дома пристройкой, подвел под одну крышу, и вот, не прошло месяца, из двух старых домиков вышел один новый, превеселенький дом: обшит тесом, выкрашен серенькой краской, ставни зеленые, на воротах: "дом мещанки такой-то", "свободен от постоя" и в дополнение: "продается и внаймы отдается".
Один бедный чиновник, но у которого была богатая молодая жена, тотчас же купил его на имя жены и переехал в него жить.
Но в доме нет житья.
Покуда домики были врозь, все было в них, по обычаю, мирно и тихо и на чердаке, и на потолке, и за печками, и в подполье; ни стены не трещали, ни мебель не лопалась, ни мыши не возились.
Но едва домики соединились в один, только что чиновник с чиновницей переехали и, налюбовавшись на свое новоселье, легли опочивать, рассуждая друг с другом, что необыкновенно как дешево, за двадцать-за-пять тысяч купили новый дом, с иголочки, вдруг слышат в самую полночь: поднялись грохот, треск, стук, страшная возня в земле, по потолку точно громовые тучи ходят, то в одну сторону дома, то в другую.
Молодые с испугу перебудили людей.
- Э-эх, почивали бы лучше в полночь-то, так и не слыхали бы ничего, сказала кухарка, которая всегда крепко спала в законный час, а во время дня только дремала.
Но старик дворник, выслушав рассказ господ, качнул головой и решил, что дело худо: верно, домовому не понравились жильцы!
- Ах ты старая баба! - сказала кухарка.
- Я ни. за что не останусь здесь жить! - вскричала перепуганная молодая хозяйка. - Ни за что!
И на другой же день муж ее выставил на воротах: "отдается внаем" - и тотчас же по требованию жены должен был нанять квартиру и переехать.
Вскоре один барин, проезжая мимо, остановился, прочел: "продается и внаймы отдается, о цене спросить у дворника", осмотрел дом и решил нанять.
- Так ты сХоди же к хозяину, узнай о последней цене, - сказал он, давая дворнику на водку. - Ввечеру я заеду.
- Слушаю, слушаю, - отвечал дворник.
Ввечеру он опять приехал.
Это был Павел Воинович.
- Ну что?
- Да что, - отвечал дворник, который успел уже клюкнуть на данные ему деньги и не мог ничего таить на душе. - Я вот что вам доложу, дом славный, нечего сказать... славный дом...
- Да что?
- А вот что: кто трусливого десятка, тому не приходится здесь жить.
- Отчего?
- Отчего? а вот отчего: я по совести скажу... тут водятся домовые.
- Э?
- Право, ей-богу! по ночам покою нет.
- А днем? - спросил Павел Воинович.
- Днем что: днем ничего, только по ночам.
- Так это и прекрасно, - сказал барин, - я не сплю по ночам, я сплю днем, так ни я домовых, ни домовые не будут меня беспокоить.
- Э? разве? Да оно и правда, что у господ-то все так... Ну, если так, так что ж, с богом... другой похулки на дом нельзя дать...
хоть у самого хозяина спросите, он сам то же скажет.
Таким образом, несмотря на предостережение дворника, барин нанял дом, переехал. На первый же день новоселья пригласил он пять-шесть человек добрых приятелей к обеду и в ожидании гостей, похаживая себе с трубкой в руках и в халате и в туфлях, посматривал, так ли накрывают люди на стол, полон ли погребок, во льду ли шампанское, греется ли лафит, все ли в порядке. Гости-приятели съехались. Обед на славу, вино как слеза.
Присутствовавший тут же поэт, подняв бокал, возгласил:
Я люблю вечерний пир,
Где веселье председатель,
А свобода, мой кумир,
За столом законодатель,
Где до утра слово пей!
Заглушает кряки песен,
Где просторен круг гостей,
А кружок бутылок тесен.
- Ну, извини, любезный друг, до утра у меня пить нельзя, - сказал хозяин, - невозможно!
- Это отчего? Это почему?
- А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.
Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.
Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: "Эй! одеваться скорее!"
На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской - ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.
- Ну, нечего делать, оденусь сам, - сказал Павел Воинович, - но на кого же оставить дом?
- А домовой-то, - крикнул Пушкин.
Эй, дедушко! ты не засни!
По-своему распорядися с вором,
Ходи вокруг двора дозором
И все, как следует, храни!
- Ха, ха, ха, ха!
- Ага! - раздалось с обеих сторон дома.
- Слышишь? отозвался, - сказал поэт, - теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?
- Слышали, слышали!
- Если слышали, так можно отправляться, - сказал хозяин.
И все отправились.
Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.
- Чай, до утра просидят? а?
- Фу, как спать хочется!..
- Ну, здоров пить!..
- Вот это что, так ли пьют... да я...
- Тс! черт ты! ревет!
- Что, ничего.
Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.
- Вася! слышишь?
- А?
- Что это, брат, господа-то передрались, что ли? а?
- Что?
- Господа-то... слышишь, как возятся?..
- А бог с ними!
- Ну, и то.
И Вася и Петр задремали.
А между тем в дому как будто ломка идет.
Верь не верь, а вот произошла какая история. Мы уже сказали, что в обоих старых домиках было по домовому. Они преспокойно жили себе за печками и, видя, что все в порядке, хозяева благочестивы, лежали себе, перевертываясь с боку на бок. Когда Порфирий и Сашенька продали домики, пристройка и соединение их под одну крышу потревожили домовых, но они еще довольны были, воображая, что идет починка накатов и крыши.
