Игорь Яркевич - Ум, секс, литература
Депрессия! Мораль, басня, Крылов, Россия, начало восьмидесятых - все это довело меня до депрессии. Идеологического столбняка. Удара по внутренним яйцам. Жизнь оказалась по ту сторону морали. А по эту сторону был я, упорный горячий хуй, молодой, духовный, но пока прошедший в жизни только первое испытание басней.
Против депрессии есть верное надежное средство, выручавшее годами. Великое средство! Поговори, Лена, с любым врачом, хоть психиатром, хоть дерматологом, хоть каким, - он тут же порекомендует это средство. Но это амбивалентное средство. Оно действительно может вывести из депрессии любого пациента. Но может и загнать пациента в депрессию навсегда. Так что любой врач - хоть психиатр, хоть дерматолог, хоть экстрасенс, хоть первокурсник медучилища - должен много раз хорошо подумать, прежде чем предложить пациенту в депрессии литературу. А то некоторые бесшабашные врачи рекомендуют пациенту литературу как средство от депрессии - а через некоторое время пациента уже нет, осталась одна только депрессия.
Но молодой горячий хуй разве думает об опасности? Разве он верит в плохой результат? Нет, он верит только в хороший! Поэтому я взялся за литературу. За самую лучшую на тот момент литературу.
Конечно, сначала был Маркес. Маркес - латиноамериканец, а вся латиноамериканская проза - про то, как ебутся. Нет, конечно, там не только ебутся. Там еще борются с советской властью. "Сто лет одиночества" - это роман о борьбе с советской властью в перерывах между еблей. Там еще есть мифология. Там прослеживается история нескольких семей в нескольких поколениях. Вымышленная история каких-то семей в нереальном городе. Но вроде все настоящее и похожее на правду. Другой роман - "Осень патриарха" - то же, в принципе, самое. Фантастический реализм. Ебля, борьба с советской властью и мифология. Какой-то дорвавшийся до власти подонок (патриарх) ебет всех подряд, а народ пока бедствует. Промышленность не развивается, сельское хозяйство не развивается, торговля гниет, крупный капитал еще кое-как держится, но среднему и мелкому капиталам конец. И науке конец. А патриарху-то без разницы - знай себе со всеми подряд ебется. В общем, если кто и не понимал, что такое советская власть, то после этих двух романов уже понимал. А если кто и после не понимал, то Бог ему судья. Но таких людей на свете просто не бывает. После Маркеса уже все отлично понимали, что такое советская власть. Конечно, сто лет одиночества - эпоха социализма, а патриарх - Сталин. Или Ленин. Или Брежнев. Или еще какая-нибудь законченная сволочь. После Маркеса мне даже расхотелось бороться с советской властью. Зачем? Все уже понятно. Тем более когда есть такие мастера борьбы, как Маркес, которые умеют это делать значительно лучше меня.
Эти два романа нагнали на меня такую тоску, что предшествующая тоска могла показаться творческим подъемом по сравнению с наступившей.
Казалось бы, и хватит с литературой! Так ведь нет, молодой духовный хуй так просто не успокоится, он будет снова и снова искать на свою жопу депрессий в мире литературы.
Потом был, конечно, Гессе. Гессе - писатель более сложный, чем Маркес, и потому про секс у него не все так целенаправленно, как у Маркеса. У Маркеса персонажи вот именно что ебутся, а у Гессе они только делают вид, что ебутся. У Гессе они рефлексируют. У Маркеса они все только ебутся, а никто не рефлексирует, а у Гессе они все-таки и ебутся, и рефлексируют. И делают это не где-то в Латинской Америке, а почти рядом, в Европе. У Гессе все персонажи - варианты одного персонажа: ума. Ума с большой буквы. И поэтому Гессе произвел на меня лучшее впечатление, чем Маркес. Особенно роман "Степной волк". Ведь каждый из нас, молодых упорных хуев начала восьмидесятых, был, разумеется, дикий степной волк, а не какая-нибудь там домашняя морская свинка! Каждый из нас страдал от политической тоски, от экзистенциальной тоски и, само собой, от половой тоски. Кто страдал - тот был настоящий степной волк! А кто не страдал - жалкая морская свинка. Каждый из нас был против мещанской безликости мира. Каждый из нас хотел найти свою единственную и неповторимую пизду. И потом, найдя, убить. А как же иначе? Иначе нельзя никак. Единственная и неповторимая пизда не должна доставаться никому. В том числе и своему единственному и неповторимому хую. А дальше был еще один роман Гессе - "Игра в бисер". Этот роман тоже был про меня. Про нас про всех. Кто из нас, молодых горячих горящих хуев, не хотел тогда играть в бисер? Кто не мечтал стать магистром этой замечательной игры? Ведь больше играть было не во что. А во что еще можно было играть? В прятки мы свое отыграли. В карты играть было скучно. Игры в театр не получилось. Оставался только бисер. Только меня в этом романе одно насторожило - никто не ебался за весь роман ни разу. После Маркеса читать такое было непривычно. Я думаю, Маркесу бы не понравился Гессе. Пресная проза. Но и Гессе вряд ли бы пришел в восторг от Маркеса - секса много, а ума ни на грош. Но если Маркесу не понравился Гессе, то почему тогда, спрашивается, Гессе должен быть в восторге от Маркеса? С какой стати?
Что-то я после Гессе скис. Сначала было воспрял, а потом совсем скис. Тоска, наступившая после Гессе, была значительно острее послемаркесовской тоски. Первый раз в жизни я очень крепко выпил.
Пришла очередь Набокова. "Лолита". Набоков тогда в СССР официально не издавался. Он ходил по рукам в ксероксах. Набокова не надо было издавать и после конца советской власти. Пусть бы так и ходил себе в ксероксах. Или теперь уже в дискетах.
"Лолита" мне показалась очень странным романом. Вроде бы там ебутся, а вроде бы и не ебутся. Вроде бы там про секс, а вроде бы про что угодно, но только не про секс. Вроде бы этот роман совсем не про борьбу с советской властью, а вроде бы и только про борьбу с ней. Вроде бы Лолита невинная девочка, а вроде бы уже опытная женщина. Вроде бы Набоков аполитический писатель, а вроде бы еще какой политический! Вроде бы этот роман про меня, а вроде бы хуй знает про кого. Вроде бы "Лолита" интересный роман, а вроде бы просто плохой. Вроде бы нам, молодым горячим хуям начала восьмидесятых, есть что делать в этом романе, а вроде бы и нет. Вроде бы этот роман и про ум, и про все-таки секс, и про степных волков, и о морских свинках, и о любви к единственной и неповторимой пизде, и о тайнах жизни, - а вроде бы ни то, ни другое, просто тупая вялая проза. Вроде бы Набоков и большой писатель, а вроде бы, черт его знает, но похоже на то - нет.
После "Лолиты" депрессия вышла на новый виток, немыслимый даже после Гессе. От "Лолиты" горячий духовный хуй окончательно завял. На "Лолите" он очень больно ударился в жизни. Под "Лолитой" он прогнулся, как что-то очень хрупкое под чем-то очень мощным. С "Лолитой", понял он, мы и советскую власть не победим, и из ямы жизни не выскочим.
Если бы не Юлиан Семенов и не Валентин Пикуль! Эти два писателя полностью уничтожили депрессию, вызванную Маркесом, Гессе и Набоковым. Ты, Лена, можешь в меня плюнуть, как я - в памятник Крылову. И будешь не права. Я же не говорю, что Пикуль и Семенов - писатели лучше, чем Маркес, Гессе и Набоков. Пикуль и Семенов - писатели значительно хуже, чем Маркес, Гессе и Набоков. Но почему надо бояться плохих писателей? Сейчас уже никто не помнит ни Пикуля, ни Семенова. А зря! Плохих писателей не надо забывать и бояться. Плохие писатели и плохая литература дают имитацию немедленного результата; иллюзия происходящего вот прямо здесь и сейчас. А хорошие писатели и хорошая литература не дают имитации моментального результата и события вот прямо здесь и сейчас. Хорошая литература только обещает мгновенный результат, а в итоге не дает даже его имитации. А ведь мы, Лена, еще дети. Мы только делаем вид, что не ждем немедленного результата, что мы уже все знаем навсегда и немедленный результат нам абсолютно по хую. Но жизнь-то, Лена, идет, и без немедленного результата уже никак нельзя. И тогда, Лена, на помощь человеку, находящемуся в ситуации идеологического столбняка и бесконечной депрессии, приходит палочка-выручалочка плохой литературы. Приходит скорая помощь плохих писателей.
Приходит Пикуль. Приходит Семенов. Пикуль писал многотомные романы с антисемитским душком о чудесах русской истории. Семенов писал многотомные романы с либеральным душком о советских разведчиках. От них может стошнить. От них может быть понос и неприятный запах во рту, а также резь в глазах. А что, от Маркеса, Гессе и Набокова разве этого быть не может? Еще как может. Они все без исключения Крыловы. Все они дедушки. Все они могли бы встать рядом с памятником старому педофилу. Все они писали не прозу. Прозу, Лена, пишет сама жизнь. А они писали басню. Разве "Осень патриарха" - это проза? Какая же это, на хуй, проза! Это самая настоящая басня! И "Степной волк" басня! А "Игра в бисер" даже не басня; "Игра в бисер" - сборник басен! "Лолита", естественно, басня по определению. И везде там, Лена, в конце и в начале мораль. Как у Крылова. А плохая проза - она все-таки проза. Она не басня. Она именно, хотя и плохая, проза. На нее не за что обижаться. Она ничего не обещает. А вот хорошая проза обещает. Хорошая проза обещает немедленный конкретный результат, а в итоге оказывается очередной басней с моралью. А плохая проза не обещает ни медленного, ни замедленного, ни немедленного, ни просто результата. Она - только обычная дура в этом мире. А от обычной дуры ничего требовать и ждать нельзя. Обычную прозу можно принимать только такой, какая она есть. И в этом преимущество плохой прозы.
