Сергей Довлатов - Интервью
- Во-во, все так говорят...
- К тому же мы снова отвлеклись. Я бы хотел задать вам несколько вопросов, но боюсь, вы...
- Я же сказал, нет такого вопроса, на который...
- Вот и отлично. Меня интересует, что же все-таки произошло у вас с женой?
- А вы человек упорный.
- Назойливый, вы хотите сказать? Вырабатываю о себе профессиональные качества.
- Что произошло? Мы разные люди. Но и это не главное. В принципе все люди друг на друга непохожи.
- Ваша жена из рабочей среды?
- Ее родители - артисты Крымской филармонии. Там-то мы и познакомились.
- В филармонии?
- Нет, на пляже. Я жил на сборах в Крыму, а Катя собиралась поступать в местное педучилище.
- Чем же она вас привлекла, помимо внешности?
- Не знаю. Разве это можно объяснить?
- Может быть, она была, ну, что ли, культурнее вас, образованнее?
- Возможно.
- Вы проверили себя раньше, чем отправиться в загс?
- В смысле было ли у нас чего до брака?
- Нет, я имею в виду совсем другое. Вы все взвесили, прежде чем пойти на такой серьезный шаг?
- Черт его знает! Вот говорят, семь раз отмерь... Но ведь портновский метр в таких делах ничего не решает. В общем, я ни о чем не жалею. Все произошло очень быстро... Море, юг, каждое слово многое значит в такой обстановке... Но я ни о чем не жалею.
- Вы говорите так, как будто самого себя хотите в чем-то убедить...
- Ошибаетесь, я говорю правду.
- Как же протекала ваша супружеская жизнь?
- Мы поженились. Около года были вместе. Все шло нормально. Потом меня забрали в армию. Раньше я не думал об этом, но когда женился, перспектива уехать на два года меня уже не прельщала. Но что поделаешь? Зимой Катя приехала ко мне. Знакомый старшина дал ключи от своего дома, и мы жили в нем три дня. Тогда-то и поссорились впервые, даже не поссорились, а просто Катя сказала, что не может и не хочет больше ждать и что она уезжает. Мне оставалось служить еще долго...
- Что же было потом?
- Что потом? Потом через восемь месяцев родилась недоношенная Нюшка.
- Вы хотели сына? Расстроились, наверное?
- Нет, я хотел девочку.
- Почему, если не секрет?
- Они беззащитные и нуждаются в тебе.
- А ваша жена, как она реагировала?
- Положительно. Но ее немного угнетали пеленки и вся эта возня. Понимаете, она всегда мечтала о какой-то другой, замечательной жизни, покупала иностранные журналы, польский "Экран", и все такое. Может, тайно ей хотелось сниматься в кино. А я доказывал, что самое главное происходит в нас самих и никакой другой жизни нет...
- Боюсь, что вы делали это в резкой форме.
- Светским манерам не обучен.
- Нашли чем хвастать! Все почему-то думают, что вежливость, как правило, маскирует пороки, а хамство - лучший наряд для добродетели.
- Это цитата?
- Это мое наблюдение, выраженное в афористической форме.
- Значит, я хам?
- Не знаю. Но максималист, уж это точно.
- Что такое максималист? Зануда?
- Вы требуете от людей, чтобы они были такими же, как вы. А ведь существуют мягкие, чуткие души, ваши безапелляционные суждения ранят их.
- Я называю черное черным.
- В каждом цвете все оттенки спектра. И тот, кто этого не видит, слеп. Впрочем, мы перешли в область метафор.
- Сами заговорите о чем-нибудь, а потом жалуетесь, что отвлеклись...
- Роды прошли благополучно?
- Перед этим Катя страшно заболела, и тут я понял, как она мне дорога. Я думал, пусть лучше умру, чем перестану когда-нибудь о ней заботиться.
- Но все кончилось благополучно?
- Более или менее. Сначала я очень боялся, а потом стало ясно, что все кончится хорошо.
- Откуда эта уверенность?
- Произошло нечто сверхъестественное. До сих пор не могу разобраться. Когда я пришел в больницу, все медсестры казались мне красивыми, здоровыми и злыми. Они разговаривали таким тоном, как будто пьяный привязался к ним на танцплощадке. Я их ненавидел и думал, что Катя умрет, такие они были рядом с ней здоровые и бессердечные. Я приходил туда несколько раз, и все меня избегали. Одну сестричку я буквально заставил поговорить со мной о Кате. И вдруг я заметил, что она некрасивая и смахивает на серьезного, умного пацана. А на халате у нее чернильное пятно. Вот тут я почувствовал, что Катя обязательно выздоровеет. Не знаю, чем это объяснить...
- Любопытно, но мы катастрофически отвлеклись. Я ведь, по сути дела, еще не приступил.
- Хорошо, давайте в темпе.
- Итак, родилась дочка...
- И опять начались ссоры.
- Что же служило причиной?
- Не знаю, может, вы и правы насчет фиалок к. прочего... Я усталый приходил домой, иногда грубил. Как-то раз являюсь после собрания, есть охота, а Катя мне и говорит: "Тебе не кажется, что все дни недели различаются между собой по цвету? Понедельник - синий, вторник оранжевый..." Я дверью хлопнул и пошел хоккей смотреть. Кроме того, мы жили в тесноте... Не знаю...
- Вам неприятно говорить на эту тему?
- Приятного мало. Но это все чепуха, пройдет и забудется. На перстне какого-то там царя Соломона было вырезано: "Все проходит".
- Ничего не проходит. Это мы сами проходим. И ничего не забывается...
- Во всяком случае, еще не конец, с женой еще не конец. Просто я не умею ладить именно с близкими. Отец заявляет: "Ты как прокурор. У меня, говорит, при тебе такое чувство, как будто я колбасу в гастрономе украл". Ничего у меня не выходит. Я их мучаю... и вообще непонятно. Полюбил человека, женился, и вот уже твоя личная ясная жизнь, оказывается, принадлежит кому-то еще, а неясная жизнь другого человека отчасти становится твоей... Слушайте, вы тут ничего не трогали, тумблер не трогали?
- Боже упаси!
- Сейчас. Минутку... И происходят самые невероятные вещи. Уже нельзя этого человека обидеть, не обидев заодно и себя, и даже подарок нельзя ему сделать, чтобы так: всучил и, как говорится, с плеч долой. Э, нет, преподнесешь какой-нибудь пустяк и сам себя каким-то странным образом порадуешь. В общем, заботиться о близких это все равно, что о себе и если даже орешь на них, то это все равно, что на себя орешь. Я их люблю, но я на них смотрю, как на себя. А они нормальные люди, хотят жить по-человечески. Я с посторонними лажу кое-как, а с близкими ничего не получается. Нет во мне чего-то такого...
- Чем же все это кончится?
- Трудно сказать.
- Безвыходным мы называем такое положение, единственный и правильный выход из которого нас почему-то не устраивает...
- Единственный и правильный выход? Имеется в виду развод?
- В таких делах советовать... Должна быть ясность. Практически вы уже в разводе.
- С ней трудно и без нее трудно...
- Что это такое?
- Тетрадь, как видите.
- В ней технические данные?
- Там у меня стихи.
- Вы пишете стихи? Редактор меня не предупредил. Это очень интересно. Печатались?
- Нет... иногда в многотиражке.
- Почему же вы не пошлете стихи в журнал?
- Они не для этого предназначены.
- То есть вы хотите сказать, что пишете в стол... для себя или там для потомства?.. Хотелось бы прочесть.
- Чего проще! Вот это, например, ко Дню печати. Начинается так:
Объем невелик, и скромна тиражом,
Но все ж, невзирая на это.
С большим уважением в руки берем
Рабочую нашу газету...
А конец такой:
О слово печатное - грозный таран!
Недаром его так боятся
Забывшие совесть и честь: хулиган,
Прогульщики и тунеядцы!
- Почему же у вас хулиган в единственном числе, а прогульщики и тунеядцы во множественном?
- Не поместилось. У меня тут еще ко Дню артиллерии про нашего Бычкова, к Восьмому марта...
- Откровенно говоря, не доверяю стихам такого рода, "на случай".
- Напрасно. Я пишу для своих товарищей. Если мои стихи доставляют им какую-то радость, то для этого они и написаны. Когда заточник Андреев стал Героем Социалистического Труда, я целую поэму написал. Андреев даже прослезился.
- Ну, ладно. Вы пишете стихи. Неважно сейчас, хороши они или плохи. Раз вы пишете, стало быть, вам знакомы чувства и ощущения художника, творца. Вы не жалеете, что стали рабочим, а не человеком творческой профессии?
- Нет, не жалею. Сейчас попробую объяснить. Начнем издалека. Вот, например, супружеская жизнь. Ты в какой-то ситуации делаешь по совести, а жена считает тебя дураком, которого надули. И у дочки свое критическое мнение по любому вопросу. Вроде бы ты поступил честно, а жена плачет. Возьмем поэзию. Ты выразил чувства, которые для тебя все, а другому они кажутся пошлыми. Читаешь дневники великих писателей - они до смерти не могли понять, нужны ли их книги. А когда я работаю, все по-иному. Я точно знаю, что хорошо, что плохо...
- То есть вы хотите сказать, что в морали и в поэзии слишком много субъективного, а в работе вас привлекает объективная суть?
- По-научному так.
- Все это по меньшей мере спорно. В искусстве тоже есть объективные критерии...
- То, что я делаю, можно положить на ладонь и взвесить. Крестьянин сеет хлеб и мешки с зерном кладет на весы. И так далее. Теперь ответьте мне, сколько весит очерк вашего коллеги Звонарева "Вехи поиска"? Вот так.
