Сергей Довлатов - Интервью
- То есть как?
- Осталась с моим отцом и с Натальей.
- Чем же она это мотивировала?
- Тем, что я идиот.
- В каком смысле?
- Малый со сдвигом.
- То есть вы совершили поступок, который жена сочла неразумным?
- И не один.
- Что же случилось?
- Ничего особенного. Предложили мне работу в ПТУ... с квартирой, а я отказался.
- А что за работу предложили в ПТУ?
- Мастером, настройщиков обучать.
- Денег меньше?
- И денег меньше.
- Но ведь это почетно: готовить кадры, воспитывать молодых рабочих...
- Я не хочу никого воспитывать. Я сам хочу работать. Для этого есть пенсионеры. У них авторитет, опыт, их скорей послушают. Меня пятилетняя Нюшка и та не слушается...
- Кто это - Нюшка?
- Дочь... Я из цеха уходить не собираюсь. Пусть даже и в отдельную квартиру. Раньше-то мы с отцом в двух комнатах жили, как цари. А сейчас уже шестеро стало нас в этих двух комнатах. А комнаты маленькие, тесно. Отец свою желудком называет. Пойду, говорит, в желудке полежу. Да еще дети. Нюшке пять лет, Леньке папашиному -семь. Он ей видите ли, дядей приходится. В общем, жена и начала меня пилить, чтобы я шел в ПТУ... с квартирой. Работа чистая, в одну смену, при галстуке ходишь... У нас с жильем давно все это тянется. В прошлом году чуть было не выгорело. Квартиру давали, тип один из бриза меня обошел...
- Прохвост какой-нибудь?
- Да я его толком не знаю. Старичок... Надо было идти, доказывать... Посмотрел я на его лысину и махнул рукой. Ну, куда с моей-то будкой против старика, неудобно...
- И не жалеете?
- Обидно, в общем... Сейчас бы подумал, прежде чем решать.
- Но факт остается фактом. Вы пренебрегли личными интересами.
- Вроде бы пренебрег... Дурака свалял. Капитулировал перед лысиной.
- Но вы испытали моральное удовлетворение?
- Что-то вроде.
- А нет ли во всем этом некоторой доли тщеславия? Мол, все кругом будут говорить о моем благородстве...
- Хоть бы и так. Разве это важно! Лишь бы делать по совести.
- Слушайте, я уже полчаса с вами беседую, а конца не видно. Не будем отвлекаться.
- Не спешите. Все равно обеденный перерыв начался. Есть хотите? Мне каждое утро соседка завтрак сует.
- Симпатичная?
- Весьма. Ей семьдесят четыре года... Держите. И кофе есть в термосе.
- Так, значит, вы переехали, а жена осталась? Но что конкретно было поводом для ссоры?
- Я уж не помню. Летом они хотели Нюшку в санаторий отправить, я не дал...
- Почему, если не секрет?
- Санаторий для больных, а Нюшка здорова. Есть нормальные детские сады. У них там какая-то Сима в горздраве...
- Ну, хорошо. Я все понимаю. Вы коммунист и живете для народа. Но ведь и я народ, и вы народ, и ваш отец народ, и ваша жена тоже. Даже Нюшка, и та народ. Надо же и о них подумать.
- Надо.
- Что же будет у вас с женой?
- Не знаю.
- Среди моих друзей четверо уже развелись. А начнешь расспрашивать, все говорят, ничего не произошло. Жили вместе, ходили к приятелям, спорили об искусстве, а потом оказались чужими. Один писатель говорил, что люди женятся не потому, что созданы друг для друга, и даже не потому, что испытывают взаимное расположение, а просто случайно оказываются вместе. Как будто невидимая рука выбросила на сукно горсть фишек, и две из них упали рядом...
- Бросьте, это у голубей такая жизнь. А человек, он может выбирать. Поэтому и ошибиться страшно...
- И все-таки времена Шекспира прошли.
- А настоящая любовь и во времена Шекспира была редкостью. Иначе он не сочинил бы Ромео и Джульетту.
- Но ведь ошибаются люди. Самые умные, самые честные и те ошибаются.
- Что и говорить, материя тонкая. Тут и в другом человеке нельзя ошибиться и в себе. А ведь о себе мало кто правду знает. Слишком близко предмет расположен, не видно...
- Послушайте, я все-таки хотел бы знать, для чего приходил этот тип?
- Лева Махаев?
- Да. Вы говорили, что он вам неприятен.
- Ну его к черту!
- А вы не хотели бы мне обо всем этом рассказать?
- Не хотел бы. Но могу. Тем более что об этом на собрании речь пойдет.
- Когда?
- Сегодня, после четырех.
- Стоп. Одну минуточку. Давайте так. Покончим с вашей биографией и перейдем к текущему моменту.
- Закуривайте!
- Что вы можете рассказать о своем детстве? Вы, конечно, были пионером?
- Да, был.
- А потом?
- Потом со шпаной связался.
- В каком смысле?
- После войны хулиганья было много. Да и район у нас такой.
- То есть вы хотите сказать, что участвовали в борьбе с нарушителями общественного порядка?
- Нет, я у них на атасе стоял.
- Вот как... И чем же вы занимались вместе с этой, как вы говорите, шпаной?
- Курили, дрались, яблоки воровали со склада...
- Но потом вы преодолели дурные влияния?
- Вроде бы преодолел.
- Каким же образом?
- Опротивело все это... То есть я вдруг представил себя на месте тех, кого мы били, над кем издевались...
- Вам это свойственно?
- Что именно?
- Переживать за других.
- Не знаю. Сколько можно было дурака валять...
- Мы беседуем уже сорок минут, а я все не могу нащупать, как бы получше выразиться, стержень вашего характера, формулу поведения, что ли... Для хорошего очерка нужен толчок.
- Это уж ваша забота.
- Ну, а как вы относитесь к спорту?
- Ничего отношусь.
- Сами занимались спортом?
- Да, боксом. Выступал в полутяже.
- По какому разряду?
- Я был кандидатом в мастера.
- Почему же не стали мастером?
- У меня были повреждены лицевые связки.
- И это заставило вас бросить бокс?
- Понемногу я работал до последнего времени, а зимой буду тренировать заводскую команду... Кофе не хотите больше? Тогда я убираю все это.
- Среди обывателей бытует мнение, что бокс - это варварская забава, нечто вроде испанской корриды. Что вы на это скажете?
- Так оно и есть. Или примерно так. Видно, я тоже обыватель.
- Вы считаете бокс грубым видом спорта?
- Да уж куда грубей.
- А как же эстетическая сторона бокса, торжество интеллекта и воли над грубой силой? Зрители предпочитают...
- У меня бывали такие минуты, когда хотелось вытаскивать зрителей одного за другим на ринг и нокаутировать по очереди.
- Значит, вы разделяете мнение тех мам и пап, которые вообще запретили бы этот вид спорта, будь их воля?
- Этого я не говорил. Если они хотят, чтобы вечером нельзя было выйти на улицу, чтобы хулиганы приставали к девушкам, а хилые кавалеры в страхе ретировались,- пускай запретят бокс.
- То, что вы говорите, противоречиво. Какие же цели вы преследовали, надевая перчатки?
- Я хотел, чтобы меня научили драться по-настоящему.
- Вы любите драться?
- Это моя страсть.
- Нет, я серьезно спрашиваю.
- Если ко мне, или к моей жене, или к кому угодно привязался пьяный дурак, то что я должен делать? Звать милицию, спасаться бегством, проводить на месте идейно-воспитательную работу? В газетах пишут, что все блатные трусы. Да ничего подобного. Сказка для хилых мальчиков в очках. Вот и надо быть уверенным, что можешь послать пьяного хама на пол с любой позиции.
- Конечно, вы правы, милиционер не всегда оказывается рядом.
- Вот я и говорю. А мы-то, мужики, на что?
- То есть вы занимались боксом для того, чтобы овладеть навыками?
- В общем, да.
- И не жалеете о том, что бросили ринг?
- Я же сказал, что зимой начну тренировать ребят.
- Да, но вы уже не станете чемпионом.
- Я к этому не стремился. Мне не очень-то нравится бокс. На ринге ты иногда ненавидишь того, с кем работаешь, и зрителей тоже, и судью. А я не хочу никого ненавидеть без причины.
- Кстати, о ненависти... Если человека знаешь достаточно хорошо, то уже нельзя его презирать или ненавидеть. Ты видишь все мотивы, обнаруживаешь смягчающее обстоятельства, многому находишь оправдание...
- Не сказал бы. Я одного человека знал лет десять. Дружили, можно сказать. А теперь не здороваемся.
- Не тот ли тип имеется в виду, который заходил... Махаев?
- Допустим.
- Что же произошло?
- Он вынес с завода сопротивления... в общем, украл.
- Это такие разноцветные микроскопические штучки?
- Вот именно. У радиолюбителей - дефицит.
- Весь шум из-за этого?
- Он их украл, а кто украл - тот вор.
- Целое собрание будет ему посвящено?
- Нет, главным пунктом, если не ошибаюсь, какой-то новый почин, но и о деле должен пойти разговор.
- Вы скептически относитесь к починам?
- По сути, я - за. А суть одна - работать экономно, производительно, ритмично, осваивать площади, технику... Ну, если дело идет хорошо, лозунг всегда можно найти. Газетчики на это мастера.
- Камешек в мой огород?..
- Иной раз читаешь ваши передовицы, и кажется, что ты уже в раю. А когда из кабинета директора пятиметровый ковер свистнули, так об этом напечатано было две строчки мелким шрифтом, в левом нижнем углу.
- В чем-то вы, может быть, и правы, только ужасно все преувеличиваете.
