Павел Нилин - Варя Лугина и ее первый муж
Не совсем хороший. Но все-таки. Она, пожалуй, помирилась бы с ним, если б он пришел и стал просить прощения. Она простила бы его, пожалуй.
Но почему он не идет?
Ах, может быть, он решил сделать так, как говорила та женщина в вагоне: "Побаловался и ушел"? Неужели?
Это предположение оскорбляет Варю. Она краснеет от стыда и досады.
Она жестоко отомстит Добрякову.
Бессознательно она ищет в литературе, в жизни все, что походит на ее историю. И не находит.
В литературе описаны бедные девушки, которых бросали бесчестные соблазнители.
Но ведь она не бедная девушка, и ее никто еще не бросал. И не может бросить. И не может соблазнить. Она сама бросит. И сама соблазнит, если надо. И сама расплатится за все свои ошибки. Пусть у нее будет ребенок. Пусть. Он нисколько не помешает ей работать и учиться.
И действительно, беременная, она стала работать и учиться еще с большим азартом, чем раньше. Но тяжелое сознание грубой и непоправимой ошибки не оставляло ее ни на минуту. Она носила под сердцем ребенка, думала о нем и думала о своей ошибке. Да, она совершила серьезную ошибку. Но что же делать?
После работы она пошла в заводскую амбулаторию. Ведь в прошлый раз она не долечилась как следует, досрочно ушла из клиники. Важно знать, может ли она все-таки иметь детей.
Женщина-врач приняла ее очень любезно.
Варя попросила:
- Посмотрите меня, пожалуйста, повнимательнее. Меня предупредили, что мне нельзя рожать.
- У вас муж есть?
- Нет у меня мужа, - вызывающе сказала Варя. И вдруг покраснела до слез.
Докторша заметила эти слезы.
- В другое время я вам ордер на аборт выписала бы, - сказала она, - но теперь нельзя, вы сами знаете. А как женщина я вам сочувствую. Я понимаю...
- Вы ничего не понимаете! - закричала Варя. - Ничего! И никогда не поймете...
По улице она шла заплаканная, не утирая слез.
У заводских ворот ее окликнули:
- Варя!
Она оглянулась. Утерла слезы по-детски, кулаком.
Перед ней стоял Добряков, сияющий, в новом пальто, в крагах. Была зима. Декабрь. Добряков шел на занятия технического кружка. Он сказал:
- Здравствуй, Варя.
Варя хотела войти в главные двери. Потом раздумала, повернулась и пошла в сторону.
Добряков пошел за нею. Он осмелел, увидев ее в слезах.
- Варя, я хотел с тобой поговорить...
- Отстань от меня, - сказала она и, взглянув ему прямо в глаза, добавила: - Я ненавижу тебя... Слышишь?
Она стала очень нервная в последнее время. И никто не знал, что случилось с нею.
Дома она кричала на мать.
- Господи! - говорила Наталья Кузьминична. - Это что же такое? На родную мать... Ты бы хоть поговорил с ней, Семен. Она тебе не родная, но она тебя послушает.
Но Семен Дементьич говорить с ней не решался. Варю он сам слегка побаивался. У нее крутой характер.
И, может быть, потому, что он никогда не вмешивался в ее дела, она была всегда с ним вежлива, а иногда даже ласкова.
Она, как в детстве, называла его дядей Сеней.
В клубе ставили "Лес" Островского. Семен Дементьич играл Аркашку.
Варя сказала:
- Я хочу посмотреть...
Семен Дементьич очень обрадовался. Он боялся только, что Варе не понравится. Она привыкла смотреть настоящих актеров.
Но ей понравилось. Она много смеялась в этот вечер. И когда после спектакля они шли домой, она взяла Семена Дементьича под руку и сказала:
- Ну прямо Игорь Ильинский! Если бы тебе, дядя Сеня, годочков десять убрать, ты бы...
- Я бы... - сказал он, - я не знаю, чего бы я делал. Я бы землю носом рыл. Я горячий. Обидно, что годы не те. Давай меняться, Варя.
- Ишь ты какой! Любишь маленьких обманывать...
Варя смеялась. А Семен Дементьич вдруг погрустнел. Они шли по Арбату, мимо гастрономического магазина. Семен Дементьич сказал:
- Зайду возьму пол-литра. Душа у меня чего-то не так...
Он взял пол-литра, и они пошли дальше.
- Говорят, - сказал Семен Дементьич, - что человечество не будет потреблять напитки, если ему предоставить в полное его удовольствие театр и кино. А у меня наоборот. Мне театр душу разжигает. Я себя жалеть начинаю.
Он говорил как пьяный или как обиженный ребенок. Они переходили через Смоленскую площадь. Был первый час ночи. Варе передавалось грустное настроение спутника. А спутник все говорил и говорил.
- Главное, - говорил он, - знать, что делать. Я никогда этого не знал. Бросался во все стороны, все делал. А до главного так и не добрался. На старости лет меня за талант мой артистический хвалить стали. Режиссер мне говорит: "Ты, Сушков, прирожденный комик". Я говорю: "Артур Григорьич, какой же я есть комик, если я пожилой человек? Комик - он обязан быть моложавый, как я понимаю". Мне бы в актеры, правильно ты, Варя, говоришь, лет так тридцать тому назад надо было бы пойти. Когда я молодой был, кровь с молоком. Вот бы я был комик...
Варе было жалко отчима. Она успокаивала его как могла. Она напоминала ему, что он не такой уж старый. Но он мотал головой.
- Для чего мне, Варя, слова? - печально говорил он. - Я же сам понимаю. Человек два раза молодой не бывает. Но все-таки обидно. Я теперешнему народу завидую. Им все открыто. Куда хочешь, туда иди. Им прямо говорят: "Вот тебе место". Их прямо за уши тянут в люди. И если другой идиот упирается, прискорбно смотреть на таких идиотов...
- Да, - сказала Варя, - это верно. Бывает...
- Никакого тумана теперь нет, - продолжал Семен Дементьич. - Все понятно. Все открыто. Действуй - и все тут...
- Да, это верно, - опять согласилась Варя. - Тумана нет. Все открыто. Но нельзя сказать, что все понятно. Это неверно. Неверно, дядя Сеня. Возьмем вот меня, например. Я молодая. Я ловкая как будто. Я знаю, куда мне идти, что делать. Я хорошо работаю. Иногда думается - правильно живу. Учусь, добиваюсь своего. Меня хвалят. У меня даже учатся некоторые. Я советы даю. А вот как мне самой быть сейчас, в моем положении?..
При слове "положение" Семен Дементьич смутился.
Он знал, что Варя беременна, что через несколько месяцев она должна родить. Но делал вид, что не знает. Из деликатности он не задавал ей никаких вопросов.
И сейчас, сконфузившись, он хотел переменить разговор. Он сказал:
- У всякого человека бывает в жизни чего-нибудь такое. Вот я знаю, например, случай...
- Я беременна, - сообщила вдруг Варя.
Отчим снял шапку, вытер запотевшую лысину носовым платком и проговорил некстати:
- До чего скользко! Дай я тебя, Варя, возьму под ручку...
- А мужа у меня нет, - продолжала Варя. - Я не хочу жить с мужем. Я сама могу прокормить моего ребенка. Муж мне не нужен. Я не люблю его. Мне он противен. Мне даже противно вспоминать про него...
И в этот вечер, называя Добрякова официальным словом "муж", она действительно уже не любила его. Он был сейчас отвлеченным понятием. Он был лишен костей и мускулов. Но он был причиной ее несчастья. Да, Варя чувствовала себя несчастной.
- Я сделала глупость, - говорила она. - Не надо было сходиться с человеком, с которым не придется жить. Но кто это знал? Теперь уж поздно жалеть. Я беременна. Докторша говорит - аборт...
- Ни в коем случае! - испуганно запротестовал отчим. - Ни в коем случае, Варя!.. Я тебе это твердо говорю. Ни в коем случае!.. Я этого боюсь и не признаю...
- Я ничего не боюсь, - гордо вскинула голову Варя. - Мне даже, я скажу откровенно, мне даже приятно, с одной стороны, что у меня будет ребенок. А с другой стороны, мне как-то нехорошо, ненормально, грустно. Я просто не знаю еще, как мне быть. Ты вот говоришь: туман, туман, вся жизнь прошла, и не знал, что делать. И я ведь по-настоящему тоже не знаю, как правильно. Все живут с мужьями. У всех детей есть отцы. А я одна... Ты вот сейчас придешь домой, откупоришь свою бутылку и забудешь до утра все свои горести. А я забыть не могу. Я водку пить не буду...
- И я не буду, Варя, - мотнул головой отчим. Потом подумал и добавил: Я ее завтра, под выходной, трахну. Вдвоем с мамашей...
Вспомнив про мамашу, Семен Дементьич сказал:
- А она сидит себе, бедняжка, дома. Конфеток бы ей к чаю купить, что ли. Я просто из головы выпустил, что конфеток надо купить...
- Негде теперь, - сказала Варя, - все закрыто...
Они проходили мимо парка. На темных ветках озябших деревьев лежали синие снежные хлопья.
- Я человек беспартийный, - вздохнул Семен Дементьич, останавливаясь у ворот своего дома. - Неученый я человек. Тебе, Варя, может, и слушать меня вовсе не интересно. Но я тебе все-таки скажу по-стариковски, как я понимаю. Роди, Варя. Мы его нянчить будем, купать и так и далее, что полагается. Я лично тебе говорю от чистого сердца. Если хочешь, я его могу скрыть. Будет считаться вроде как бы наш собственный с мамашей...
- Зачем же скрывать? - обидчиво произнесла Варя. - Я нисколько не стесняюсь. Пусть... Я не об этом ведь говорю...
И они вошли в дом.
7
А Добряков, по мнению многих, в самом деле, неплохой парень.
Из деревни он пришел мальчиком. Лет ему было тогда не больше тринадцати. По протекции тетки, Марии Васильевны Кудеяровой, сиделки больницы имени Семашко, его устроили в ФЗУ. Он обнаружил способности.
