Антон Чехов - Том 26. Письма 1899
Готового у меня нет ничего; что было, всё уже роздано, что будет — уже обещано. Я хохол и страшно ленив поэтому. Вы пишете, что я суров*. Я не суров, а ленив — всё хожу и посвистываю.
Пришлите и Вы мне свой портрет. Ваши строки насчет паровоза*, рельсов и носа, въехавшего в землю, очень мило, но несправедливо. Врезываются в землю носами не оттого, что пишут; наоборот, пишут оттого, что врезываются носами и что идти дальше некуда.
Не приедете ли Вы в Крым? Если Вы больны (говорят, что у Вас легочный процесс), то мы бы Вас полечили тут.
Крепко жму Вам руку. Подробный ответ насчет «Жизни» напишу Поссе*.
Ваш А. Чехов.
Вересаев талантлив, но груб — и, кажется, умышленно. Груб зря, без всякой надобности. Но, конечно, он гораздо талантливее и интереснее Чирикова.
Чеховой М. П., 18 января 1899*
2577. М. П. ЧЕХОВОЙ
18 января 1899 г. Ялта.
Милая Маша, кровати пришли. Итак, стало быть, товары малой скорости идут из Москвы до Ялты три недели.
Вчера были именины, вечером приходили гости. Подарки: подушка, крендель торт, азалия, 4 горшка резеды. Азалия красива.
Варв<ара> Конст<антиновна> кланяется.
Вишневский звал меня в Москву*, писал, что театр принимает на себя все путевые издержки, — это всё прекрасно, но едва ли я теперь поеду в Москву. Подожду весны. Читал, что седьмое представление «Чайки» прошло при переполненном театре*. Елена Мих<айловна> Юст писала*, что Роксанова — Чайка ей очень понравилась.
Ну, будь здорова. Мамаше нижайший поклон. Гольцев пишет, что он болеет*. Получаешь ли письма от Лики?*
Твой Antoine.
18 янв.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Уг. Мл. Дмитровки и Успенского пер., д. Владимирова, кв. 10.
Чехову И. П., 18 января 1899*
2578. И. П. ЧЕХОВУ
18 января 1899 г. Ялта.
18 янв.
Милый Иван, с Марксом дела подвинулись уже сильно вперед, и предварительный договор уже подписан*. По условиям, которые Маркс предлагает, я за право собственности уже напечатанных и своих будущих произведений получаю 75 000 р. и затем за каждый новый том в двадцать печатных листов — пять тысяч. То есть я буду печататься обычным порядком в журналах и газетах, получать гонорар, издавать же сборники моих рассказов может только Маркс, причем за каждые 20 листов он всякий раз платит мне 5 тысяч. Доход с пьес принадлежит мне. Дело еще не кончено, но переговоры ведутся настойчиво, и очень может быть, что когда ты будешь читать это письмо, то я буду уже продан в рабство во Египет*. Эта продажа имеет две очень хорошие стороны: 1) получу сразу 75 тысяч и во-2) избавлюсь от суворинских беспорядков. Всё это пока секрет. Сообщи Маше и скажи, чтобы пока она никому не говорила, чтобы не попало в «Курьер»*.
Исправно ли получаешь «Крымский курьер»? Я высылаю каждый день*, кроме послепраздников, когда газета не выходит.
Кровати пришли.
Соне и Володе поклон и привет. Брюнетка жаловалась мне вчера*, что она больна. Я сказал ей, что будто сестра прислала для передачи ей банку варенья и коробку конф<ет>, а я нечаянно съел — она поверила.
Скажи Клюкину, что я разрешил ему поместить «Белолобого» в сборнике, но не разрешал выпускать его брошюрами*.
Будь здоров.
Твой Antonio.
Комиссаржевской В. Ф., 19 января 1899*
2579. В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ
19 января 1899 г. Ялта.
19 январь.
Я огорчен, Вера Федоровна: Вы задали мне неразрешимую задачу*. Во-первых, я во всю жизнь мою никогда не писал рецензий, для меня это китайская грамота, во-вторых, я не пишу в «Новом времени». Я огорчен, что не могу исполнить Вашего желания, и боюсь, что Вы не поверите, до какой степени я огорчен. Ваше желание для меня свято, и не уметь исполнить его — это уж совсем конфуз. Кстати сказать, в «Новом времени» я не работаю уже давно, с 1891 года. За книгу большое Вам спасибо, я прочел ее с удовольствием. Что написать о себе? Живу я в Ялте, скучаю; здесь надоело мне всё, даже очень хорошая погода, хочется на север. Если будут деньги, то в начале весны поеду за границу, в Париж.
Моя «Чайка» идет в Москве уж в 8-ой раз, театр всякий раз переполнен. Говорят, поставлена пьеса необыкновенно, и роли знают отлично. М. И. Писарев, кончив пьесу, сказал, что в соседней комнате лопнула «бутылка»* — и публика смеялась; московский исполнитель сказал*, что лопнула стклянка с эфиром — и смеха не было, всё обошлось благополучно. Как бы ни было, писать пьесы мне уже не хочется. Петербургский театр излечил меня*.
Зачем Вы всё болеете? Отчего не полечитесь серьезно? Ведь болезни, особенно женские, портят настроение, портят жизнь, мешают работать. Я ведь доктор, я знаю, что это за штуки.
Вы пишете, что имеете успех*; мне это известно, я радуюсь, в то же время мне досадно, — досадно, что не приходится видеть Вас. Вы превосходная артистка, только жаль, что нет у Вас подходящего entourage’а, нет театра, нет товарищей. Вам бы хоть в Москву, в Малый театр. Тут все-таки больше на искусство похоже и между артистами немало хороших людей! В Москве Вы имели бы громадный успех, вообразить даже трудно.
Где Вы будете летом? Где будете играть? Если где-нибудь близко к Москве, то я приехал бы взглянуть на Вас. С апреля я дома, около Москвы.
Еще раз благодарю от всей души, желаю здоровья, счастья и всего, что только есть хорошего на этом свете.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 19 января 1899*
2580. А. С. СУВОРИНУ
19 января 1899 г. Ялта.
Главное побуждение: хочется привести свои дела <в> некоторый порядок. Продолжаю торговаться. Прошу за будущие произведения 250 <рублей за> лист и надбавки каждые пять лет по 250 <рублей>. Пришлите календарь. Благодарю сердечно за телеграмму. Кланяюсь.
Чехов.
Харченко Г. А., 19 января 1899*
2581. Г. А. ХАРЧЕНКО
19 января 1899 г. Ялта.
19 января.
Многоуважаемый Гавриил Алексеевич!
Исполняю Ваше желание, сообщаю подробности, касающиеся моей семьи. Начну с отца, Павла Егоровича. Он скончался 12 октября прошлого года в Москве, после тяжелой операции. Последние годы своей жизни он прожил у меня в имении; старость у него была хорошая. Мать, Евгения Яковлевна, обыкновенно проживает у меня, теперь же она в Москве, у сестры моей, Марии Павловны, которая служит преподавательницей в женской гимназии и занимается живописью. Мать очень добрая, кроткая и разумная женщина, ей я и мои братья обязаны многим. Что касается братьев, то старший, Александр, служит в Петербурге, второй, Николай, прекрасный художник, подававший блестящие надежды, умер в 1889 г. от чахотки, третий, Иван, образцовый педагог, служит в Москве заведующим Покровско-Басманным училищем; четвертый, Михаил, в Ярославле, начальник отделения казенной палаты. Александр, Иван и Михаил — женаты, я холост. Все мы давно повыросли, но изменились мало в своих отношениях к тем, кто когда-либо был близок к нам. О Вас, например, мы часто вспоминаем, чаще, чем Вы думаете.
От всей души благодарю Вас за письмо и буду рад, если Вы хотя изредка будете подавать весть о себе. Если случится быть в Харькове, то постараюсь повидаться с Вами.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Ялта.
Дядя мой, Митрофан Егорович, умер, его похоронили в церковной ограде, в уважение к его особым заслугам. Федосья Яковлевна, тетка, которую Вы, вероятно, помните, тоже умерла.
Гольцеву В. А., 20 января 1899*
2582. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
20 января 1899 г. Ялта.
Милый Виктор Александрович, хищная тигра Маркс покупает у меня мои произведения — на веки вечные. Будь добр, скажи в телефон или напиши в книжный магазин «Русской мысли», чтобы не медля сообщили, сколько экземпляров «Острова Сахалина» осталось еще*; сообщить нужно по адресу: Петербург, М<а>л<ая> Морская, 22, редакция журнала «Нива», для Петра Алексеевича Сергеенко. Пожалуйста, исполни сию мою просьбу; кроме тебя, больше не к кому обратиться.
А также надо бы Сергеенке сообщить, сколько экземпляров «Святой ночи» и «Мечты» выпустило в свет Общество грамотности* и что еще желает выпустить. Если телеграфируешь названия рассказов, предполагаемых к печати, то Сергеенко включит их в договор (Сергеенко мой поверенный), но надо телеграфировать или писать не иначе, как от имени Общества. Продаю за 75 000. Но это пока между нами, не говори никому.
