Николай Полевой - Повесть о Симеоне суздальском князе
— Крепко ты живешь, гость Некомат. Видно, что деньги бережешь.
"И, боярин! Какие у нашего брата, бедного торгаша, деньги! Уж так у нас заведено. Ведь мы не вам под стать и полоротыми ворот никогда не оставляем. Есть и недобрый народ — как не бояться…"
— А особливо, когда вот этакое добро в доме! — сказал Белевут, усмехаясь и указывая на множество соболей и лисиц, раскладенных по лавкам, и на большую, окованную железом шкатулку, стоявшую на столе.
Некомат с трудом поднял шкатулку со стола и поставил под лавку: "Извини, боярин, что прибраться не успел. Так, вздумалось было поразобрать товар — вчера купил. И кто ж думал, что так рано пожалует ко мне такой дорогой гость? Не знал я, что ты встаешь с петухами. Наши бояре долее залеживаются на своих пуховиках".
— Нет! этого я не скажу: у вашего князя уж давно хлопают бичами и трубят в рога на Соколином дворе. Он тоже, видно, следует Мономахову наставлению: вставать рано и день начинать с солнцем.
"Что и говорить, боярин! На охоту у нас рано встают, а дела гак просыпают!"
— Да и Нижний-то едва ли не проспали!
"Кажись, так", — отвечал Некомат, сомнительно взглянув на Белевута:
— Сказано — сделано, гость Некомат! Ведь мы обо всем переговорили, и я тебя еще вчера поздравил с дорогим зятем. Боярин Димитрий молодец хоть куда, — прибавил он, перебирая рукою рыжую бороду свою и усмехаясь.
"Добрый молодец, боярин", — отвечал Некомат, в недоумении глядя на Белевута.
— Ну, и не бедный, прибавь к тому!
"Княжескою милостью, боярин, а с нею и богатство будет".
— Ведь он старого рода, так как не быть у него и старинке отцовской!
"Какая же старинка, боярин, когда ему теперь головы негде преклонить! Да и отец его был такая беспутица и бестолковица! Бывало, обеими руками сорит деньги, дает встречному и поперечному, а кроме того, пиры да гульба, бражничанье да беседы! Дом у него был как полная чаша — и теперь еще есть остатки, правда, да не в руках. Но если по милости вас, бояр, и князя вашего Василия Димитриевича Симеон будет князем Нижегородским, так Димитрий с лихвой получит все, чего из добра его завладел Румянец с братией, и дочери моей, конечно, не придется самой варить щи".
— Но за такого честного боярина можно отдать дочку, когда и денег лишних у него не было бы…
"Оно так, да чем жить-то им будет, боярин? И курица пьет, а человек кровь и плоть — ест и пьет!"
— Что ты говоришь, Некомат! Честь чего-нибудь стоит!
"Честь не в честь, когда нечего есть, боярин. Правда, нашему брату посадскому с боярином породниться почесть немалая, но все деньги притом не лишнее".
— Полно притворяться, гость Некомат. На твою долю станет, и зятю дать еще останется. Будто в Нижнем и не знают, что у кого есть… Земля говорит!..
"Хоть и праведно нажитым, а хвалиться не буду, но Господь помог мне скопить кое-что, чем под старость дней моих могу пропитаться".
— Видишь, в нынешнее время, Некомат, на том все вертится: и чин да почесть не столь надежны нынче, как ларец кованый, где боярство и княжество твои лежат спокойно и звенят, когда велишь им звенеть. Было бы на что купить, а то — что нынче не продается!
Некомат слушал в изумлении; губы его дрожали; слова замирали на его устах. Он хотел, казалось, угадать, что такое скрывал Белевут под своими обиняками, но толстое лицо Белевута было неподвижно. Играя концами своего узорочного кушака, он продолжал:
— Чего ты испугался, Некомат? Я взаймы у тебя просить не стану. Мне хотелось только сказать тебе, что я смотрю на все не такими глазами, какими, кажется, ты смотришь. Вы все глядите на Нижний свой, а что бы вам не поглядеть через него далее — ну, хоть и в Москву,
"Как нам забывать Москву, боярин! От нее и смерть, и живот. От вашего князя ждем мы теперь милости".
— От вашего! Говори вернее — от нашего.
"Как, боярин?"
— Так, гость Некомат. Ужели тебе такая мысль в голову не приходила? Когда рука Московского князя может посадить и ссадить князя Нижегородского, тут много ли думать надобно?
"Боярин! что ты хочешь сказать? Вчера ты говорил, что князь Московский готов помогать нашему, показывал грамоту его…"
Белевут встал и начал ходить по светлице. Он, казалось, искал слов, не зная, как приступить к тому, что хотел сказать.
— Видишь что, — промолвил он наконец, — милости нашего князя неистощимы. Он щедр для тех, кто ему послушен, и грозен тем, кто его ослушается. В Москве и безопаснее, и привольнее жить. Кто поручится, что будет вперед… Ну, да я почитал тебя догадливее, гость Некомат! — вскричал сердито Белевут и взялся за свою богатую шапку.
"Боярин, господин честной и почтенный! — сказал Некомат, кланяясь, — не гневайся! Ведь и мы, посадские, смекнуть умеем. Ты загонул загадку, а отгадка-то, видно, после сказана будет?"
— Умный и теперь ее угадает, гость Некомат, — отвечал Белевут, смеясь. — Не ручаюсь за вашего Симеона — ведь еще будет ли он послушен нашему князю, а не будет… так знаешь — старший брат волен меньшему и покрепче приказать — ну, а нашему брату что мешаться в княжие дела? Было бы нам тепло, а у какой печки греешься — тебе что до того? Да вот к воротам подвели моего коня. Князь Борис звал меня с собою. Некомат! понял ли ты меня! Верь дружбе Белевута и на старости не одурачь себя. И в Москве есть женихи для дочерей богатых нижегородских!
Он вынул лист бумаги, на котором написано было множество имен.
— Видишь! — сказал он Некомату, указывая на имена Димитрия, Замятни и других, подле коих поставлены были киноварью крестики. — А вот и Некоматово имя! — Он указал на замаранное черными чернилами имя его.
Некомат побледнел, когда Белевут спокойно прибавил:
— А, вот этого молодца-то я и забыл, — и ногтем провел черту подле имени брата Некоматоза, Федора, горячего приверженца Симеонова.
"Господи, вразуми меня!" — шептал про себя Некомат. Тут Белевут обратился к нему, но лицо Некомата уже прояснело. Никакого недоумения не изъявлял он и ласково, почтительно пожимал толстую Белевутову руку, провожая гостя с крыльца. Белевут еще остановился на первой ступеньке, подумал, шагнул еще — и воротился.
— Некомат! — сказал он, во всем власть Божия да княжая, а дружба Белевута не изменит тебе и понадежнее дружбы боярина без боярства!
Он сошел поспешно, сел на своего коня и поехал ко дворцу княжескому.
Скорыми шагами возвратился Некомат в светлицу, остановился, подумал, еще подумал и, как будто недоумевая, громко сказал сам себе: "Что же? Они думают погубить меня? Аль сберечь? Что говорил он вчера? А что теперь говорит? Боже, Господи! Милостив буди мне, грешному!" Жадно озирался он кругом на груды соболей и чернобурых лисиц. "Вот, — вскричал он, — к чему и стяжание! Пособит ли оно тебе в час гнева Божия? Ты смотришь на свое злато и сребро, а между тем боярин какой-нибудь ставит красный крестик подле твоего имени, и дни твои изочтены суть!.." В раздумьи ходил он по светлице. "Однако ж, — вскричал он, останавливаясь, — не сули журавля в поле, а дай синицу, да в руки… Мне-то что же? Да! Безумный я был в то время, когда медом моим запивал посулы московские! Ждать бы мне, ждать, да и только — нелегкая меня дернула…" И поспешно стал Некомат складывать в сундук дорогие товары свои. Потом схватил он шкатулку и, нагибаясь под ее тяжестью, вышел в задние двери.
* * *Между тем Белевут подъезжал ко дворцу княжескому, и из ворот дворцовых высыпало навстречу его множество сокольников и охотников, вельмож, бояр, а за всеми выехал сам князь Борис. Дорогой сокол сидел на руке его. Конь шел гордо и величаво.
"Здравия боярину московскому! — сказал Борис весело. — Насилу приехал ты, старый сокол! Пора, пора! Видишь ли, какой у меня молодец?"
Он щелкнул в нос своего сокола.
— Сокол хорош, и пора тебе пошевелиться с места, пора, князь Нижегородский! — отвечал Белевут. — Я ждал ответа боярина Румянца.
"Все готово, боярин", — сказал Румянец смеясь.
— Так поедем скорее. "Кто погуляет утром часа два, тот запасется здоровьем на два года", — говорил мне когда-то армянин-лекарь.
"Сам сухой, как спичка, так уж как не поверить ему!" — подхватил Румянец. Все засмеялись, и поезд княжеский отправился. Дорогой Белевут приблизился к Румянцу.
"Что московский колдун? Сколдовал ли?" — спросил его Румянец тихо.
— Высылай на Коломенскую дорогу. Они близко! — отвечал Белевут.
"Так пускай же князь тешится охотой, — шепнул Румянец, — а мы потешим его поладнее!"
Он отстал от поезда княжеского в переулке, куда повернул Борис с своею свитою. Тихо простоял он там, пока все проехали, и поскакал назад. Ему попался боярин Поле.
— Что? — вскричал Поле. — Убаюкано ли твое дитя?
"Они распотешились охотою, — отвечал Румянец. — Далеко ли ваши?"
— Не замешкают! Скачи во дворец и прибери все к рукам, да не положи охулы на руку.
