Илья Старинов - Записки диверсанта (Книга 1)
К раздумьям о совершенствовании мин прибавляются раздумья о партизанах. Наступление продолжается, мы гоним и гоним фашистов на запад, и некоторые партизанские отряды соединяются с войсками Красной Армии. Радуются партизаны неописуемо, рассказывают, что смогли в последние дни усилить удары по оккупантам, но тут же сетуют на отсутствие надежной, быстродействующей связи со своими войсками, на невозможность своевременно передать ценные разведывательные данные, на нехватку боеприпасов и взрывчатых веществ...
В десятых числах декабря попадаю в Завидово, на свою родную станцию. Благодаря стремительному продвижению и выходу наших войск в тыл противника, Завидово пострадало не слишком сильно, часть домов уцелела, уцелел и дом, где до войны жил друг моего детства Егор Деревянкин. За месяц до нападения фашистской Германии, в мае, Егор с женой, Татьяной Николаевной, приезжал в столицу. Татьяна Николаевна, учительница по профессии, была на семь лет моложе мужа, и хотя у Деревянкиных име-243
лось двое детей, никак не походила на мать семейства. Стройная, смешливая, казалась очень юной, знала это и поддразнивала Егора, приговаривая, что он старик. Егору это нравилось, он счастливо улыбался. Жив ли он, мой товарищ, с которым четыре года протирали штаны на одной школьной скамье? Живы ли его жена и детишки?
Перед крыльцом -- расплющенный танковой гусеницей труп немецкого солдата. Окна забиты досками, заткнуты тряпками, ступени обледенели, дверь не заперта. Нашарил в темных сенях вторую, ведущую в комнаты. Ворвавшийся холодный воздух заколебал пламя коптилки, по стене метнулась громадная тень сутулой, закутанной в рваный платок женщины.
-- Татьяна Николаевна?.. Это я, Старинов! Женщина не шевелилась и вдруг поднялась, вдруг ее качнуло ко мне:
-- Илья Григорьевич! Живы?! Дорогой наш! Господи, да откуда же?..
Схватив за рукав полушубка, уговаривала пройти, раздеться, присесть, не давая ни пройти, ни раздеться, словно не в силах была опустить рукав, боясь расстаться с чем-то бесконечно дорогим, с тем, о чем напомнил мой приход.
Спохватилась:
-- Вы же с дороги, с холода, сейчас я кипятку...
-- Где Егор?
-- В армии. Писем второй месяц нет!
-- Это ничего, Татьяна Николаевна, случаются перебои... А дети?
-- Вон они.
В углу, на большой деревянной кровати спали под ворохом одеял дети Деревянкиных. Значит, самого страшного не произошло... Покосился на забитую дверь в соседнюю комнату. Хозяйка дома перехватила взгляд, объяснила:
-- Там семьи из сожженных домов. Гитлеровцы проклятые подослали поджигателей, которые за партизан себя выдавали. Семь домов сожгли, а больше народ не позволил. К сожалению, следует признать, что дома поджигались действительно партизанами, выполнявшими приказ Сталина "Гони немца на мороз! ". Я сразу вспомнил финскую войну. Финны при отходе 99% населения эвакуировали. Мы приходим в село -- населения нет. Часть домов приведена в негодное состояние, часть уцелевших зданий заминированы минами замедленного действия. Продрогшие и измотанные солдаты набивались в такие дома по 50-150 человек. Когда дома врывались, мало кто оставался в живых. После этого мы уже старались подальше держаться от любых зданий и сооружений, хотя минированных среди них было немного. И вся армия мерзла в палатках. Да, финнам удалось выгнать нас на мороз. А теперь, когда мы решили воспользоваться их опытом, что получилось? Стали поджигать деревни, в которых жили крестьяне. Немцы говорят:
-- Посмотрите, что делают большевики. [9] Вас поджигают! Помогите нам охранять Ваши деревни!
И местное население поддержало немцев. Это дало возможность противнику вербовать в большом количестве полицейских. В то же время партизаны Ленинградской области, их насчитывалось примерно 18 000 человек, узнав о призыве "Гони немца на мороз! ", решили, что это провокация. Многие из них пробились через линию фронта, чтобы разобрать-ся в чем дело. Остальные были быстро разгромлены карателями, поддерживаемые полицейскими и... местным населением.
Запылала железная печурка. Я развязал вещевой мешок, выложил консервы, хлеб, сахар, сало.
-- Я ведь только второй день дома, -- стараясь не глядеть на такое богатство и как бы извиняясь, что ничего, кроме горячей воды, Предложить не может, -- сказала Татьяна Николаевна, присаживаясь рядом на лавку. -- Как изверги приблизились, я ребят подхватила -- и в деревню, к знакомым. Отсюда верст восемнадцать, гитлеровцы туда не совались. А когда вернулась -верите, Илья Григорьевич? -- порог переступить не решалась, так эти "культурные люди" комнаты загадили. Сейчас-то отмыла, почистила. А они, гады, так и жили!
-- Выходит, вы фашистов живых не видели?
-- Как не видела?! Когда их погнали, они через деревни, окольным путем тоже бежали! Чучела чучелами. Даже обидно, что такие чучела до Москвы дошли., Ох, а трусят-то! Армии боятся, партизан боятся и всех, кто в избу ни забредет погреться, уверяют, что они рабочие, рабочий класс!
-- Знакомая песня.
-- Я возьми да и брякни одному: мол, если ты рабочий, не фашист, и воевать не хочешь -- сдавайся плен.
-- Рискованно поступили! Что же солдат!
-- А что с него взять? Нельзя, говорит, сдаваться. Ваш Сталин сказал, что всех немцев надо уничтожить, пленных у вас убивают. Я твержу: "Ложь это. Не трогаем мы пленных! Русские не убийцы! " Только башкой своей дурацкой мотает: "Ништ, ништ! Рус пу-пу!.. " -
Кремль. Председатель Госплана Вознесенский
Я покинул Завидово, радуясь, что семья друга детства уцелела, что хоть как-то помог его детишкам,, оставив Татьяне Николаевне свой дополнительный паек и раздумывая над услышанным. Разговор с женой друга не забывался, стал тем последним толчком, который заставил меня приступить еще к одной докладной на имя Сталина, еще раз заговорить о проблемах партизанских действий и эффективности минирования на коммуникациях врага. В новой докладной обосновывалась необходимость производства некоторых видов инженерных мин, указывалось на неиспользованные возможности партизанской борьбы, ставился вопрос о создании единого органа для руководства боевыми действиями партизан. Докладная писалась урывками, в редкие свободные минуты. Может, в ней чего-то недостает? Хорошо бы посоветоваться с кем-нибудь из руководящих военных иди партийных товарищей. И сразу вспоминаю о Понома-ренко. Конечно, надо идти к нему! Он поддерживал идею создания партизанских школ, его волнуют нужды партизан, он не останется безучастным!
В первый же свободный час еду в гостиницу "Москва". Дорожа временем, буквально с порога
объявляю Пантелеймону Кондратьевичу зачем пришел, протягиваю докладную:
-- Прочтите, пожалуйста! Если возражений по существу не будет, то, может, и по назначению сможете
Доставить?
Он читает докладную, щурясь, потом аккуратно
Складывает листы:
-- О минах, о кадрах -- хорошо. А вот о руководстве партизанами сказано слишком обще и мало. Вопрос этот, кстати, непростой. Я все время над ним думаю.
-- Тогда, может быть, вместо моей докладной подготовить другой документ? Вам же виднее, Пантелеймон Кондратьевич.
-- Не знаю, не знаю.
Пономаренко отходит к высокому окну, за которым густо мельтешит снег.
-- Сделаем так; вы оставляете вашу докладную, я прикидываю, что можно и нужно сделать, а вы в следующий приезд -- сразу ко мне.
Я вырываюсь в Москву через два дня. Пономаренко за это время поработал над вопросами партизанской борьбы немало. У него уже готов проект письма на имя И. В. Сталина. В письме говорится о необходимости усилить партийное руководство партизанами, ставится вопрос о создании органов руководства партизанским движением и высказываются, со ссылкой на мнение полковника Старинова, предложения о производстве инженерных мин и подготовке квалифицированных кадров.
-- Я пришел к выводу, что все эти идеи действительно лучше изложить в одном документе, чтобы они и рассматривались в комплексе, -- поясняет Пономаренко, заметив, что я дочитываю проект его письма. -- Если не возражаете, в таком виде я и передам письмо Андрею Андреевичу Андрееву[9]. Полагаю, в этом случае оно попадет прямо к товарищу Сталину.
Я уезжаю на фронт с сознанием выполненного долга, уверенный, что месяца через два, не позже, какие-то решения непременно будут приняты. Но уже
9 А. А. Андреев -- член Политбюро ЦК ВКП(б).
через полторы-недели меня вызывают в оргинструк[ ]торский отдел ЦК партии, где, оказывается, уже кипит работа над составлением штатных расписаний штабов руководства партизанским движением, определяются штаты партизанских школ и бригад, подготавливаются заявки на оружие и технику для партизан-- ских отрядов. Письмо Пономаренко дошло до адресата в считанные дни, и решение по нему было принято столь же быстро!
Сталин принял Пономаренко и имел с ним двухчасовую беседу, о которой последний пишет в своей книге "Всенародная борьба"[10].
