Илья Старинов - Записки диверсанта (Книга 1)
Котляр принимает сразу, прервав разговор с Га-лицким и другими товарищами. Чувствую, и они глядят как-то странно. Случилось что-нибудь?
Котляр краток:
-- Вас вызывают в Кремль, к товарищу Сталину. На прием следует явиться в двадцать два часа ровно. Не ослышался ли? Неужели свершилось?!
-- Сейчас шестнадцать часов, -- продолжает Котляр. -- Поезжайте домой, отдохните, приведите в порядок обмундирование. Предварительно зайдите ко мне. Буду ждать в двадцать часов.
Время таяло, как пятнышко влаги на солнцепеке, но ровно в двадцать часов, выбритый и отутюженный, я вновь вошел в кабинет Котляра.
-- Ну, вот, совсем другой вид! -- одобрительно произнес Леонтий Захарович. -- Садитесь. Вызов, как я понимаю, связан с письмом Военного совета Юго-Западного фронта?
-- Я тоже так думаю.
-- Напомните, какие вопросы там поставлены, Илья
Григорьевич?
-- Обосновывается необходимость производства мощных противотанковых мин и мин замедленного действия, пишется о нацеливании партизан на разрушение вражеских коммуникаций.
-- Продумали, что и как станете говорить?
-- Мысли не новые, товарищ генерал!
-- Тем лучше. Излагайте только суть и как можно
короче.
-- Я понимаю! Но есть ряд моментов, требующих пояснения. Возможно, товарищ Сталин не знает.,, Котляр быстро перебил:
-- Не заблуждайтесь, Илья Григорьевич! Товарищ Сталин все знает. Помните об этом. Помните, и ни в коем случае не горячитесь при разговоре. Пуще же всего остерегайтесь возражать! Могут быть обстоятельства, вам совершенно неизвестные, зато известные товарищу Сталину. Ясно?
В напряженном взгляде Котляра, в интонациях взволнованного голоса угадывались забота, беспокойство за товарища.
-- Последую вашим советам, товарищ генерал! -- с признательностью пообещал я.
... В первую кремлевскую проходную вошел в 21 час 30 минут.
-- Документы? Предъявил документы.
-- Оружие?
Оружия со мной не было.
Такая же точно проверка во второй проходной. В 21 час 50 минут подошел к двери в приемную И. В. Сталина. Нажимая на блестящую медную ручку массивной двери, вспомнил, каким был Сталин на приеме выпускников военных академий в 1935 году; просто одетый, улыбающийся. Чего же это я волнуюсь?!
В уютной, наполненной тишиной комнате уже сидели двое товарищей, приглашенных, видно, раньше меня. Собранны, неулыбчивы, на коленях у каждого --папка с бумагами.
Работники приемной предложили подождать. Опустился в глубокое кожаное кресло рядом с плотным мужчиной в темном костюме. Тот не обращал на соседей внимания. Поглядывая на высокую двустворчатую дверь в кабинет, то приглаживая редкие, тщательно зачесанные на обширную лысину волосы, то принимался барабанить толстыми пальцами по кожаной папке.
Я снова и снова перебирал в памяти тезисы доклада, сделанного нами с генералом Невским Военному совету Юго-Западного фронта.
Внезапно в приемной что-то изменилось. Никто не произнес ни слова, никакого шума не послышалось, никто ни о чем не объявлял, но все выпрямились, подтянулись, мой сосед вытащил носовой платок, быстро вытер капельки пота на заблестевшем лбу. По каким-то им одним известным признакам собравшиеся определили, что Сталин приехал. И действительно через несколько минут к нему стали вызывать. Вызвали через полчаса и моего соседа., Снова вытерев лоб, он скрылся за высокой дверью... 239
Входили и выходили какие-то военные и гражданские товарищи. Звук шагов гасили толстые ковры. Кресло было мягким, уютным. Тепло, проникая в глубь тела, расслабляло. Прошел час. Минул другой. Беспокойство оставило меня. Завороженный теплом, могильной тишиной, я чувствовал, будто растворяюсь в них. Не успел спохватиться, как глаза закрылись, все заволок туман дремоты. Да и мудрено было не задремать в такой обстановке после двух бессонных ночей и трех часов ожидания.
-- Товарищ полковник...
Я вскочил с кресла, испуганный и обескураженный:
неужели заснул? А может, проспал?
-- Товарищ Сталин принять вас не может, -- произнес ровным голосом работник приемной. -- Вас примет товарищ Мехлис.
-- Но мне нужно к товарищу Сталину! -- еще не совсем очнувшись, возразил я.
-- Пойдемте к товарищу Мехлису. Я обескураженно смотрел на высокие белые двери. Всего несколько шагов до них, а войти не могу! Тронули за локоть;
-- Товарищ Мехлис принимает в другом кабинете.
Вторая встреча с Мехлисом
Первое, что бросилось в глаза в кабинете Мехли-са, -- письмо Военного совета Юго-Западного фронта, лежащее на столе армейского комиссара первого ранга. Это обнадеживало!
-- Слушаю вас, -- выслушав представление, угрюмо сказал Мехлис.
Я начал излагать суть дела, но на третьей или четвертой фразе был прерван:
-- Не о том говорите! Не это сейчас нужно! Резким движением Мехлис отодвинул письмо Военного совета, поднялся, вышел из-за стола и, расхаживая по кабинету, стал упрекать меня и авторов письма в безответственности: о каких минах, да еще замедленного действия, о каких "сюрпризах" может идти-речь, если армии не хватает обычных снарядов и нечем снаряжать авиабомбы?
-- Глубокий вражеский тыл, коммуникации! --с едкой иронией воскликнул Мехлис. -- Вы что, с неба упали? Не знаете, что враг стоит под самой Москвой?!
-- Но мы учитываем... И снова Мехлис перебил:
-- Учитывать надо, что наступила зима! Что надо полностью использовать те преимущества, какие она дает! Нужно заморозить гитлеровцев! Все леса, все дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены! Хоть это вам понятно?!
Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они -- база для партизан. А если жечь деревни --лишатся крова наши же люди.
Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского горе-теоретиками, слепца-. ми, потребовал передать генералу Котляру, что Подмосковье нужно превратить в снежную пустыню: враг, куда бы ни сунулся, должен натыкаться только на стужу и пепелище.
-- Если еще раз посмеете побеспокоить товарища Сталина своими дурацкими идеями -- будете расстреляны! Можете идти.
Генерал Котляр ждал меня. Выслушал, покачал головой:
-- Н-да, неожиданно... Очень! Да вы не расстраивайтесь так, Илья Григорьевич! В жизни, знаете ли, надо надеяться на лучшее. Может, все еще изменится.
Котляр утешал, я был ему благодарен, но состояние подавленности не проходило; все пошло прахом, все!
К тому же я вспомнил, что требование поджигать леса, высказанное Мехлисом, это требование самого Сталина! Точно! Он говорил об этом еще в выступлении по радио 3 июля сорок первого года! А я-то пытался объяснить Мехлису, что поджог лесов -- несусветная чушь! Что же теперь будет? Скажу честно, мне стало страшно...
"Гони немца на мороз! "
Разгром гитлеровцев под Москвой начался переходом в наступление 5 декабря войск Калининского фронта. А утром 6 декабря в мощное контрнаступление перешли Западный фронт и войска правого крыла Юго-Западного фронта. Великая битва началась!
Не в силах описывать боевые действия наступавших советских армий, расскажу здесь только о тяготах, выпавших на долю саперов.
Перед началом наступления им пришлось снять тысячи собственных, поставленных в спешке мин, а затем, в ходе боев, обезвреживать мины противника. Документации на собственные минные поля в ряде случаев не имелось, вражеские укрывал глубокий снег, работать приходилось под огнем, инженерные войска несли потери. Тем не менее и рядовой, и командный состав батальонов, занятых разминированием, поставленные ему задачи выполняли с честью. Я своими глазами видел, как лейтенанты и младшие лейтенанты, вчерашние курсанты военных училищ, показывая пример солдатам, ползли туда, где только что погиб снимавший мины сапер, как двигались следом за этими мальчиками их подчиненные...
Работники штаба инжвойск Красной Армии, оказывая помощь наступающим соединениям, по-прежнему ездили с участка на участок, из одной армии в другую. Дороги и поля выглядели одинаково: перевернутые вверх колесами, зарывшиеся тупыми рылами в придорожные, полные снега канавы немецкие грузовики, обгоревшие, с распахнутыми или оторванными дверцами легковые "опели", "хорьхи", "ганзы" и "вандереры", зияющие рваными пробоинами танки с крестами на башнях, и всюду -- трупы в серо-зеленых шинелях: распластавшиеся на снегу, увязшие в сугробах, скрюченные, с головами, обмотанными поверх пилоток и фуражек платками и шалями, с навсегда остекленевшими глазами. И -неровные, медленно бредущие в наш тыл колонны пленных, едва переставляющих ноги с накрученным на них тряпьем.
Изучаем на местах боев эффективность противотанковых мин. Под Акуловом и Голицыном действительно уничтожено около пятидесяти танков врага. У большинства -- перебиты гусеницы, иные завалились в большие воронки от мин с усиленным зарядом. Вблизи Решетникова -- шестнадцать фашистских танков с перебитыми гусеницами. В других местах от трех до десяти танков. Мины срабатывали безотказ- но. Но беда прежняя: как правило, только перебивали ходовую часть боевых машин противника, а не уничтожали их вместе с экипажем. Видно, что оставшиеся на поле боя "даймлербенцы" добиты уже артиллеристами. Значит, нужны мины новой конструкции, обладающие к тому же большей разрушительной силой. Пленные подтверждают, что мины наносили фашистским войскам значительный урон, но утверждают, что часть их, если дело не осложнялось погодными условиями, обезвреживались довольно легко, Что ж, этого следовало ожидать: мы до сих пор не располагаем достаточным количеством мин, безопас-ных для собственных войск, но страшных для техники и пехоты противника, практически недоступных для разминирования саперами врага.
