Алексей Писемский - Мещане
- Сейчас, ваше благородие, я кликну! - отвечал городовой и, побежав к будке, крикнул: - Самойлов!
На этот зов из будки выскочил другой городовой - в рубашке и с куском пирога во рту.
- В чьем доме квартал и как тут переулок этот зовут?.. Барин спрашивает! - сказал ему первый городовой.
- В Загрябовском переулке, дом Друшелева, - отрезал тот бойко и прожевывая в то же время пирог.
Бегушев пошел в Загрябовский переулок, прошел его несколько раз, но дома Друшелева нигде не было; наконец, он совершенно случайно увидел в одном из дворов, в самом заду его, дощечку с надписью: "3-й квартал". Дом же принадлежал Дреймеру, а не Друшелеву, как назвал его городовой. Когда Бегушев вошел в ворота, то на него кинулись две огромные шершавые и, видимо, некормленые собаки и чуть было не схватили за пальто, так что он, отмахиваясь только палкой, успел добраться до квартала.
Квартальный, молодой еще человек, при входе его поспешил встать.
- Что это у вас в общественном месте такие собаки, что пройти невозможно?.. - сказал ему Бегушев.
Квартальный пожал плечами.
- Что делать-с!.. Вы не поверите - всех городовых почти перекусали.
- Но чьи же они?
- Жильца одного!.. Адвоката без практики...
- Говорит, что он очень мнителен и держит собак, чтобы не обокрали его!.. - заметил старший письмоводитель.
- Да что у него украсть; ему и самому с собаками есть нечего! возразил другой письмоводитель помоложе.
- Но полиция имеет же против этого какие-нибудь средства? - сказал Бегушев.
- Какие средства! - отвечал квартальный. - Должны составлять акты и представлять мировому судье, а тот сам собачник; напишет резолюцию, чтобы обязать владельца собак подпискою не выпускать собак из квартиры.
- Он в свою квартиру и не пускает их... всё бегают по чужим кухням, заметил опять старший письмоводитель.
- Этта тут повар из большой квартиры ловко огрел эту серую собачонку: целую кастрюлю кипятку кувырнул на нее! - рассказал письмоводитель помоложе.
Квартальный и вся прочая канцелярия его засмеялась.
Бегушев тем временем сел.
- Вам угодно что-нибудь приказать мне? - спросил его квартальный, по-прежнему стоя на ногах.
- Просьба моя вся состоит в том, чтобы вы мне сказали: есть у вас списки бедных вашего квартала? - проговорил Бегушев.
Вопрос этот так же удивил квартального, как и священника.
- У нас только паспорта записываются, - объяснил он, - мы стараемся наблюдать, чтобы просрочек не было и чтобы вся прислуга имела чернорабочие билеты.
- Только!.. - протянул Бегушев. - Но квартал, вероятно, вы обходите каждодневно и знаете всех его жителей?
- Извините... господин Бегушев, если я не ошибаюсь?..
- Бегушев, - подтвердил тот, - меня вот вы знаете!
- Я видал вас часто в театре, когда бывал дежурным, а квартал я не могу весь знать, потому что поступил сюда недавно.
- Но ваш помощник, может быть, знает?
- Не думаю!.. Он тоже недавно перешел.
- А вы не знаете? - обратился Бегушев к писарям.
- Мы вот с ними поступили, - отвечали те, показывая на квартального.
- В таком случае, предместник ваш не знает ли? - отнесся Бегушев к сему последнему.
- И того не думаю!.. Он также был тут недолго; но для какой, собственно, надобности вам нужны списки о бедных? - проговорил квартальный.
- Я желал бы помогать им немного!.. - пробормотал Бегушев.
Писаря при этом все переглянулись между собою.
- Для этого вам всего лучше обратиться в благотворительный дамский комитет... там все сведения есть об этом!.. - посоветовал квартальный.
- Не пойду я туда! - отозвался сердито Бегушев.
"Вот вам вселюбящая церковь наша и всеведущая полиция! - рассуждал он, идя домой, а затем ругнул всю Россию и больше всех самого себя: - Задумал я делать, чего совсем не умею; захотел вдруг полюбить человечество, тогда как всю жизнь никого не любил, кроме самого себя!"
Дома Бегушев, как нарочно, наскочил на довольно неприятную сцену.
Усевшись в своем кабинете, он услыхал, что в гостиной раздавался чей-то мало знакомый ему мужской голос, и спросил подававшего ему кофей лакея:
- Кто у нас?
- Князь Мамелюков приехал к Аделаиде Ивановне, - отвечал тот.
Бегушев сделал недовольную мину. Князь Мамелюков был один из должников Аделаиды Ивановны, которая, будучи почти каждодневно пилима Маремьяшей, что "когда же вы, сударыня, будете собирать долги?.. Когда ж?.." - написала, наконец, циркуляр ко всем своим должникам, приглашая их приехать к ней и поговорить с ней в присутствии ее брата. Князь Мамелюков явился первый. Бегушев, знавший его немного по обществу, всегда его презирал. Князь, при своей гордой и благородной наружности, был отъявленный аферист и прожектер, только не такой невинный, как граф Хвостиков. Он тоже писал проекты, но умел их и проводить. Аделаиде Ивановне он должен был тысяч сорок и, конечно, давным бы давно мог ей выплатить; но князь очень просто рассчитал, что старушка, по своей доброте, никогда не решится подать на него вексель ко взысканию. Время пройдет, десятилетняя давность минует, старушка, бог даст, умрет, и эти сорок тысяч останутся у него в кармане. Прибыв к Аделаиде Ивановне, князь начал с того, что поцеловал ее в плечо, а затем, слегка упомянув об ее письме, перешел к воспоминаниям о том, как покойная мать его любила Аделаиду Ивановну и как, умирая, просила ее позаботиться об оставляемых ею сиротах, а в том числе и о нем - князе. Старушка сильно начала поддаваться его влиянию, как вдруг появился Бегушев. Князь Мамелюков был несколько озадачен его приходом; Аделаида же Ивановна очень обрадовалась, что брат ее и друг пришел к ней на помощь. Бегушев и Мамелюков весьма сухо раскланялись между собою. Последний снова стал продолжать прежний разговор с Аделаидой Ивановной и как бы совершенно случайно объяснил, что старший брат его - атташе при посольстве. "Знаю, знаю!" говорила старушка. - "А младший, Петя, ее любимец, вероятно скоро будет полковником!" - "Вот как, очень рада!" - произнесла она, мельком взглядывая на брата, которому начинало сильно надоедать слушать эту ни к чему не ведущую болтовню.
- Вы к сестре по делу вашему, конечно, приехали? - спросил он князя.
- Да, так, по маленькому, - отвечал тот с легкой улыбкой.
Он не полагал даже, что Бегушев знал об его долге Аделаиде Ивановне.
- Что ж, вам угодно будет заплатить ей деньги? - продолжал Бегушев.
Князь немного покраснел.
- К сожалению, теперь я не могу: я в совершенном безденежье!.. - сказал он.
- Тогда мы представим вексель ко взысканию!.. - отнесся Бегушев к Аделаиде Ивановне.
- Да, - едва достало духу у той проговорить: она почти вся дрожала.
- Но я именно о том бы и просил Аделаиду Ивановну, чтобы она мне отсрочила, - продолжал князь, окончательно смутившись. - Если угодно, я перепишу ей вексель?
- Сестре деньги-с нужны, а не векселя! - сказал ему резко Бегушев.
- Но Аделаида Ивановна сейчас была почти согласна!.. - заметил князь.
- Нет!.. Нет, я не могу согласиться!.. Я столько времени живу без копейки, благодеянием только брата!
- Александру Ивановичу есть, я думаю, из чего поддерживать вас!.. проговорил с усмешкой князь.
- Считать в моем кармане, я полагаю, вы не можете, как не считаю я в вашем! - проговорил Бегушев, едва сдерживая себя.
- Нет, вы считаете некоторым образом, убеждая Аделаиду Ивановну непременно взыскать с меня деньги.
- Ах, нет, нет, это я сама! - повторила еще раз старушка, хоть и трепетным голосом.
- Очень жаль, - проговорил князь, вставая и натягивая перчатки, - что ни старое знакомство, ни дружба - ничто не может вас убедить подождать.
Не будь брата, Аделаида Ивановна непременно бы сказала, что подождать она может, - только недолго, но тут промолчала, потому что Бегушев на нее сурово смотрел.
Князь, раскланявшись, уехал.
- Князь, должно быть, очень, очень запутался в своих делах! - начала Аделаида Ивановна глубокомысленным голосом. - А в душе он благородный человек.
- Не серди ты меня, пожалуйста, этим "благородный человек"!.. Ты спроси, что о нем говорят в Петербурге... Его считают там за первейшего плута в России, а у нас, слава богу, плутов довольно, и есть отличные!
- Ну, ты очень строг! - возразила ему кротко Аделаида Ивановна.
- А ты очень добра. Вексель мне извольте сегодня же прислать, я его подам ко взысканию, - проговорил Бегушев и ушел.
Аделаида Ивановна осталась в совершенно расстроенном состоянии: брата не послушаться она боялась, но и взыскивать с князя ей было совестно и жаль его; от всего этого у ней так разболелась голова, что она не в состоянии даже была выйти к столу.
Бегушев решился допечь князя до последней степени и посадить его, если это нужно будет, даже в тюрьму. Хлопотать по этому делу он предположил сам, рассуждая, что помогать ему истинно несчастным вряд ли удастся; по крайней мере он будет наказывать негодяев, - и это тоже в своем роде доброе дело.
