Константин Станюкович - Равнодушные
Это известие, вместо того чтобы обрадовать Никодимцева, напротив, на мгновение смутило его,
— А молодая барыня принимает? — умышленно безразличным тоном спросил Никодимцев, точно боясь, что лакей отлично понимает, что ему именно и нужна молодая барыня.
— Принимают. Извольте пожаловать в гостиную. Я сию минуту доложу.
Никодимцев вошел в гостиную и уставился на двери, ведущие в столовую.
Прошла минута, другая. Инна Николаевна не являлась.
«Все кончено!» — подумал Никодимцев.
И в гостиной словно бы потемнело. И на сердце у Никодимцева сделалось мрачно-мрачно.
Наконец скрипнула дверь, и появилась Инна.
И Никодимцеву показалось, что гостиная вдруг озарилась светом и что сама Инна сияла в блеске новой и еще лучшей красоты.
И у него замерло сердце от восторга и страха.
Стройная, изящная и нарядная в своем новом, только что принесенном светло-зеленом платье, свежая и сверкающая ослепительной белизной красивого и привлекательного лица, торопливо подошла она к Никодимцеву, и, радостно-смущенная, вся словно бы притихшая и просветленная счастьем, протянула ему руку.
Никодимцев побледнел.
Он порывисто и крепко пожал ее руку и первое мгновение не находил слов.
Молчала и молодая женщина.
Тронутая его волнением, счастливая, что Никодимцев так сильно ее любит, и понимавшая, что он в ее власти, она глядела на него ласковым и властным взглядом.
— Как я рада, что вы раньше приехали, Григорий Александрович.
Но Никодимцев, казалось, не понимал, что она сказала. Он смотрел на нее с проникновенным восторгом и, казалось, еще не смел верить своему счастью, хотя и чувствовал его в выражении лица и глаз молодой женщины…
— Я приехал узнать свой приговор… Вы ведь знаете… я вас люблю! — наконец проговорил он серьезно, почти строго.
— Знаю, — чуть слышно произнесла Инна.
— Вчера… ваша записка… Неужели это правда?..
— Что?
— Что вы позволили вас любить?
— Правда. И давно уж позволила… И сама поняла вчера после вашего письма, что… привязана к вам…
— Как к другу… да… не более? Говорите! — почти крикнул Никодимцев.
— Разве тогда позволяют любить… Или вы не видите, что и я вас люблю!
— О господи! — вырвалось из груди Никодимцева.
И, полный невыразимого счастья, умиленный, со слезами на глазах, он целовал руки Инны и снова глядел в ее загоревшиеся глаза, радостный и помолодевший.
— О, если бы вы знали, как вы мне дороги, как я вас люблю! — шептал он. — Я не смел и мечтать о таком счастье… Ведь вы согласитесь быть моей женой? Ведь согласитесь, да?
— А вы разве не боитесь на мне жениться?..
— Бояться?.. Чего бояться?
— Моего прошлого! — проронила Инна, и страдальческое выражение омрачило ее лицо и залегло в глазах. — О, если б его не было! Если б его не было! — тоскливо повторила она.
— Вы в нем не виноваты… Забудьте его…
— Разве возможно забыть его, Григорий Александрович. И я не забуду, и вы не забудете… Вы, как порядочный человек, никогда не напомните мне о нем, но оно всегда будет стоять между нами и отравлять нам жизнь… Вы будете мучиться этим, а мне будет больно — ведь я люблю вас! И это меня пугает…
— Инна Николаевна! Да ведь вы выстрадали прошлое… И за то, что вы его выстрадали, за то, что вы так правдиво рассказали мне о нем, я вас еще более люблю и уважаю… Я не боюсь… Я верю вам… О, не отказывайте мне из-за этих страхов. Не отказывайте!.. Не бойтесь, что, выйдя за меня замуж, вы лишитесь свободы чувства. Я палачом не буду. Слышите?
— Вот видите, Григорий Александрович. Уж и теперь у вас сомнения.
— Какие?
— Вы уже думаете, что я вас должна разлюбить и полюбить другого.
— Я стар. Мне сорок два года.
— Разве это старость? И в ваши сорок два вы влюбились, как мальчик. Разве это не правда? — не без ласкового лукавства спросила она.
Никодимцев радостно ответил:
— И как это хорошо быть мальчишкой… Так вы согласны, Инна Николаевна?
— Да разве вы не видите этого?.. Согласна, согласна, согласна!
Никодимцев весь сиял счастьем. И в это же время ему казалось, что он недостоин такого чрезмерного счастья — быть любимым этой женщиной — и что он еще недостаточно любит ее. И ему хотелось сказать ей что-то особенно значительное и важное о своей любви и поскорей доказать ее. Жизнь ему представлялась теперь светлой, чудной, полной смысла, и смысл этот явился в Инне, в этой прелестной, чарующей Инне.
— Господи! Чего бы я ни сделал, чтобы дать вам счастье, Инна Николаевна! — проговорил он с какою-то особенной, значительной и торжественной серьезностью и, взявши ее за руку, крепко прижал к своим губам.
И Инна, проникнутая тем же серьезным, приподнятым настроением, ответила:
— И мы должны быть счастливы. Я постараюсь, чтоб вы не разлюбили меня. Если бы вы знали, как одинока я была до вас!..
Они присели на диван и строили план будущего. Никодимцев просил, чтобы свадьба была после возвращения его с поездки. К тому времени развод, наверно, состоится. Адвокат, его приятель, надеется покончить дело скоро.
— А муж?.. Не откажется от развода? — испуганно спросила Инна Николаевна.
— Не откажется.
— О, вы его не знаете, Григорий Александрович! Он бесхарактерен и поддается всякому влиянию…
— Но он уж условился с адвокатом и выдал обязательство…
— Какое?
— Что он согласен на развод за пятнадцать тысяч и в виде задатка уже получил пять.
— О, какая мерзость! — с отвращением проговорила Инна. — И я жила с таким человеком пять лет!
— Вы не знали людей, Инна Николаевна.
— Да, не знала и, признаюсь вам, такой наглости в нем не подозревала… Но кто же заплатил пять тысяч и кто заплатит остальные десять?.. Вы, разумеется?
— Простите, я… От имени вашего отца… Мы потом сосчитались бы с ним… а у меня, по счастью, именно была эта сумма сбережений.
— Вы и в этом мой спаситель… Ну разве я не неоплатная ваша должница… Милый!
И Инна Николаевна протянула Никодимцеву руку.
Он задержал эту маленькую руку в своей руке и чувствовал, как какая-то горячая волна охватывает все его существо, и в то же время, стараясь скрыть свое возбуждение, продолжал говорить с Инной об ее разводе и успокаивал ее относительно Леночки.
— Он и от прав на свою дочь отказался с тем, чтобы только от него не требовали платы на ее содержание…
— Подлец! — вырвалось у Инны.
— Ну вот я вас и расстроил… Простите… Зачем я вам все это говорил?
— Отлично сделали… По крайней мере я не чувствую себя теперь перед ним виноватой… а ведь это чувство виновности и удерживало раньше от полного разрыва… Ну, довольно. Не будем больше говорить об этом… Не будем вспоминать… Ведь и вам тяжело думать, что я была женой Травинского. Не правда ли?
— Правда! — отвечал смущенно Никодимцев. — За вас больно! — прибавил он и смутился еще более, так как сказал не всю правду.
Инна Николаевна пытливо заглянула ему в глаза.
— Только за меня? — протянула она.
Никодимцев молчал.
— А разве не ревнуете вы к нему, как… как к бывшему мужу? Не скрывайте от меня ничего… Говорите правду, я вас прошу… Ревнуете?
— Да! — виновато и застенчиво проронил Никодимцев.
— Нашли к кому ревновать! — брезгливо проговорила Инна. — А впрочем, я понимаю эту ревность. Так оно и должно быть у человека, который сильно любит… Вот видите, Григорий Александрович, прошлое трудно забыть! — прибавила она с грустной усмешкой.
И, увидевши, что Никодимцев омрачился, порывисто и нервно прибавила:
— Но мы оба постараемся забыть его. Ведь забудем… Не правда ли?
Голос Инны звучал смело и вызывающе, а между тем на глаза навертывались слезы.
— Инна Николаевна! Не мучьте себя… Не надо, не надо! — с необыкновенной нежностью проговорил Никодимцев.
И, наклонившись, несколько раз тихо поцеловал ее руку.
— Не надо, — повторил он. — Для меня ваше прошлое не имеет значения, а вы забудете его. Я вас люблю такою, как вы есть… И эта ревность к мужу — нехорошее чувство. Оно пройдет… непременно пройдет… Не мучьте же себя напрасными страхами… Я люблю вас, люблю… Я счастлив, бесконечно счастлив.
Тронутая этими словами, этой лаской, Инна улыбалась сквозь слезы своей чарующей улыбкой, и Никодимцев опять просиял, чувствуя, что между ними растет что-то новое, манящее и захватывающее — та желанная близость, которой он так хотел и так боялся.
Они снова заговорили об устройстве новой их жизни, о том, как они поедут после свадьбы за границу, как потом будут жить в Петербурге, тихо, без приемов, имея ограниченный круг знакомых, как будут вместе читать, ходить в театр. Оба радостные, полные надежд и приподнято настроенные, они верили этой семейной идиллии и хотели се. Никодимцев потому, что иначе не понимал брака. Инна потому, что прежняя жизнь ей представлялась ужасной и она цеплялась за новую.
