Надежда Тэффи - Том 3. Все о любви. Городок. Рысь
– Вон! – завизжал Жуконокуло. – Вон отсюда или я позову полицию!
Он метался от окна к двери, разлетайка надулась выпуклыми твердыми крыльями, надулась и жужжала.
Костя смотрел, завороженный ужасом, и вдруг Жуконокуло подбежал и толкнул его в плечо. Костя вскрикнул от страшного отвращения, такого, как было во сне, и выбежал из квартиры. Остановился он только у моста. Колени дрожали, и билось сердце, неровно и сильно, отбрасывая кровь к вискам.
«Что же это, ужас какой. Он не обязан. Нет, жук, ты обязан. Ты обязан! Когда ты вывозил из России свою поганую поклажу, разлетайку свою вывозил и деньги, мы тебя, жук, своей грудью прикрывали, отдавали жизнь, пока ты грузился на пароходы. Когда я твою разлетайку отстаивал, меня вот искалечили, контузили. Ты тогда, жук, лебезил передо мной, льстил мне и сочинял про меня стихи, что я – герой. А теперь тебе до меня дела нет. Как же это так, а? Запоганил ты меня, жук, – теперь, конечно, крышка. Слабый я и больной, и напрасно ты так раскуражился, и кричал, и пугал – с меня и половины того довольно было бы. Нехорошо, жук, нехорошо. Видишь, вот я и не могу больше. Зачем ты меня тогда обманул? Я служил тебе, жук…»
Мимо прошел толстый француз и внимательно посмотрел Косте в глаза.
«Смотрят… Надо успокоиться. Ну-с, Костенька, обдумаем все. Работы нет, денег нет, надежд нет. Значит, так. Почему-то казалось, что нужно все это проделывать вечером и непременно за городом. Обычай, что ли, требует. Подумаешь, модник какой. Ладно и так будет. А вот как быть с револьвером? Он ведь чужой. Записку, что ли, написать, чтобы отдали Сафронову? Карандаша нет, и скучно все это. Вот странно, чтобы у такого небытового обстоятельства и столько мелких бытовых забот».
Он подошел к перилам, оперся левым локтем, посмотрел на воду и вынул правой рукой револьвер.
Что-то задрожало в груди мелкой дрожью, будто заплакало.
«Ах, это она, молодость моя, плачет. Ну что же, плачь, плачь. Мне-то что! Нам да жуку до тебя дела нет».
Он поднял голову.
С середины моста медленно подходил к нему ажан.
– Ne vous derangez pas![38] Я живо! – крикнул ему Костя, усмехнулся и с гримасой невыразимого отвращения, неловко и торопливо, приставил револьвер к виску.
Осколки
Забывается быт нашей провалившейся Атлантиды, нашей милой старой жизни. Главное помнится, детали уж еле видны. Порою, словно море, – неожиданно выкинет какой-нибудь осколок, обрывок, обломок из затонувшего, навеки погибшего мира, и начинаешь рассматривать его с грустью и умилением и вспоминаешь, какой он был когда-то, какое целое составлял, как входил в жизнь, служил, учил или только забавлял и радовал.
И всегда такой осколок зацепит душу и поведет в далекое.
* * *В магазине маленькая, кругленькая, похожая на вишню продавщица набросила мне на плечи скунсовый мех. Я опустила голову и вдохнула острый терпкий звериный запах. О-о-о, какой знакомый… Да ведь это воротник моей шубки!
И началось…
Звякает колокольчик резко, нагло. На все стороны кричит: «едем, едем, едем»!
Скрипит сизый вечерний снег. Солнца уже нет – снег светит. Справа толпой белые ели, слева – карлики-пни. Кружатся, поворачиваются. Ели могучие, тихие и зловещие. Пни суетливые колдуют, обманывают, меняют облики. Вот монашек в клобуке, вот зверь, вот старуха. А у самых саней сбоку следы, нехорошие – печатал их зверь, по одной нитке тянул, лапа в лапу, след в след. Волк! И зачем только колокольчик-то наш так храбро кричит. По такой бы дороге, вдоль таких следов, мимо карлов-оборотней, лучше бы крадучись да потише.
– Барышня! А намедни, говорят, около Лычевки нищенку вовки зъели…
– Волки?
– Commc fourrure c'est tres pratique[39].
Я смотрю, не понимаю. Что за круглая вишня говорит со мной.
– Et c'est ires avantegeux[40].
Ax, да! Я в Париже, в магазине.
Вишня! Не видала ты сизого снега, не слыхала медного лесного крика – как колокольчик кричит, звериного страха не понимаешь. Наверное, думаешь, что этот самый фурюр на фабрике приготовляют. Ничего ты не знаешь!
– Non, merci c'est trop lourd[41].
* * *Сегодня утром вспомнилась мне самая простая штука. Календарь. Стенной отрывной календарь.
Проснешься, бывало, протянешь руку и оторвешь листок.
На лицевой его стороне только серьезное, как полагается: месяц, год, число, день. Пониже – святые. Сбоку какие-то ярмарки – конная в Воронеже. Киевские контракты. Серьезно и деловито. А на обратной стороне – все. Обратная сторона удовлетворяет всем потребностям души.
Без всяких предисловий, разделений и объяснений валяет прямо подряд. Объяснять незачем. Эта страница знает, что человеку нужно. То и дает.
Вот так:
Понедельник. 30 ноября.
Меню: щи кислые или лапша.
Судак на пару.
Кисель миндальный.
Я вас любил, любовь еще, быть может,
В груди моей угасла не совсем.
Но пусть она вас больше не тревожит,
Я не хочу печалить вас ничем.
Дичин сыр из бычьей печени
Купить бычью печень, приготовить из нее сыр на манер дичьего, остудить, огарнировать, подавать как закуску.
Практические советы
Что делать, если к вам вечером неожиданно съедутся гости, а в доме ничего нет.
Тогда надо взять окорок ветчины, остудить, огарнировать, подавать как птицу.
Взять шесть штук маринованных судаков, остудить, огарнировать, подавать с желтками.
Взять телячью грудинку, выдержать сутки в красном вине, нафаршировать специями, огарнировать языками, подавать как дичь.
Свертеть пломбир, огарнировать фруктами.
Русские загадки
Шатовило-мотовило по-немецки говорило. (Часы.)
Научные новости
Наука неудержимо шагает вперед. Недавно один ученый открыл микроб желтой горячки, который отличается от белой не только по цвету, но и по свирепости. Свирепствует он, главным образом, на чернокожих и неграх и с успехом излечивается местными травами.
Открытие этого микроба является драгоценным вкладом в науку.
Анекдоты из жизни великих людей
I. Однажды король Фридрих Второй, проделав свою обычную утреннюю прогулку в королевском парке, сел на скамейку и стал стругать палочку.
– Что вы делаете, ваше величество? – спросила короля проходившая мимо королева-мать.
– Я стругаю палочку, – отвечал находчивый король.
II. Однажды Генрих V, король Дессен-Браунский, долго блуждая по лесу с ружьем, изрядно притомился и попросил встречного крестьянина подвезти его к дворцу.
Доверчивый поселянин тотчас согласился и быстро довез своего неожиданного пассажира.
– Знаешь ли ты, кого ты вез? – спросил король, подъехав к дворцу.
– Нет, я не знаю, – отвечал простодушный поселянин.
– Ты вез короля, – сказал Генрих V и удалился, не причинив никому вреда.
Домашняя гигиена
I. Как уберечь себя от простуды?
Чтобы уберечь себя от простуды, нужно взять так называемую миску, наполнить ее холодной водой и, намочившись голым телом в этой воде, обойти вокруг себя полотенцем.
II. Молодость и красота ценились еще древними греками.
Знаменитые греческие куртизанки для сохранения вечной юности никогда не подвергали лицо губительному действию воздуха. Днем они обмазывали его густой массой толченых фиг, а после заката солнца тотчас же обкладывали его свежим бараньим мясом и сохраняли так вплоть до утра. И так ежедневно до глубокой старости, которая подкрадывалась неслышными шагами.
Ужин
Нарезать вчерашней курицы.
Подавать с огурцами.
* * *Милый календарь!
Вот получишь утром такой заряд и на весь лень спокоен, и доволен, и научен, и порадован. И гости неожиданные не смутят тебя, и красоту греческую сохранишь, и сможешь блеснуть в обществе научным образованием.
Обо всем подумано, все предусмотрено.
А ведь забудем мы его, милого, заботливого…
Неблагодарные мы! Забудем.
День
Гарсон долго вертелся в комнате. Даже пыль вытер – чего вообще никогда не делал.
Очень уж его занимал вид старого жильца.
Жилец на службу не пошел, хотя встал по заведенному в семь часов. Но вместо того чтобы, кое-как одевшись, ковылять, прихрамывая, в метро, он тщательно вымылся, выбрился, причесал остатки волос и – главное чудо – нарядился в невиданное платье – твердый узкий мундир, с золотым шитьем, с красными кантами и широкими красными полосами вдоль ног.
Нарядившись, жилец достал из сундучка коробочку и стал выбирать из нее ленточки и ордена. Все эти штуки он нацепил себе на грудь с двух сторон, старательно, внимательно, перецеплял и поправлял долго. Потом, сдвинув брови и подняв голову, похожий на старую сердитую птицу, осматривал себя в зеркало.