Захар Прилепин - Санькя
Да, о зиме…
Ну, сейчас самое простое - запоздалый дворник скрежещет лопатой, снег собирает. Очень нежный звук, если спишь и не надо просыпаться. Необыкновенное чувствуешь блаженство, оттого что на улице идет снег, кто-то работает, а ты лежишь тут, под одеялом. Перевернешься на другой бок и блаженствуешь дальше.
Зимой машины едут медленнее, и воздух глуше. Троллейбус проезжает так, словно идет в натяг, словно пространство сгустилось, - приходится упираться большим лбом. Трамваи едут сосредоточенно и дребезжат на поворотах деловито, бережливо относясь к своему железному тулову. Иное дело - весна.
Тогда очень много воды, машины проезжают по ней, шумной, прохожие ругаются вслед машинам, всех хорошо слышно, воздух пуст и неприятно гол на вкус, в горле нехорошо першит. Трамваи ведут себя развязно и грозят осыпаться. Сосед за стеной кашляет так отвратительно гулко, словно он медведь, проснувшийся в ледяной луже, - пропустил дни, когда таяли снега. Вышел из берлоги, худой, всклокоченный, неприятный - а там его злые и пьяные дембеля избили - по почкам, по легким, по хребтине. Вот так кашляет сосед, убил бы его.
К середине весны воздух становится прозрачен и мягок до неприличия, чувствуешь себя распустившейся почкой, нежность застит рассудок, даже тошно становится.
Мир преисполнен звуками на исходе весны, кажется, что к лету просто оглохнешь. Но ничего - привыкаешь. Утренние птицы - воробьи, скажем… дворовые собаки, а также их подросшие щенки… пьяные песни, музыка из открытых машин - всего так много, что сил нет разобрать гам на составные части. Живешь в этом гаме, удивляясь иногда вдруг возникшей тишине. И та обманчива. Обязательно кто-то жужжит в уголке, если прислушаться.
И вот осень… Осенью, осени, осеннее…
Сырое, осклизлое, сырое, серое. Пошумят поначалу школьники, а потом все глуше, все глуше… Пока дворник не заскребет лопатой.
Выпил еще. Подержал бутылку перед глазами и, подумав, глотнул опять, раза три, задыхаясь, в полную глотку. Все, убит.
Саша заснул.
Лежал недвижный, дышал тяжело, лоб горячий, потный, ступни ледяные, тоже потные.
За несколько секунд до пробуждения побежал, побежал к судье, стремясь настичь его. Никак не мог добежать, очень медленно получалось.
Вышел на кухню, когда проснулся. Мама сидит, пригорюнившись. Бутылки его стоят, все три почему-то. Саша смотрел на них какое-то время, прищурившись от света. Догадался, наконец, что мать заходила к нему в комнату, проверяла, как спит сынок, приметила его нычку, забрала все.
- Есть хочу, - сказал сипло. Сам пить хотел.
- Компот есть? - спросил. - А лучше рассол… О, рассольчик.
Присосался к банке.
- Сушняк, - пояснил.
- Ты зачем пьешь-то? - спросила мать. - Не пил, не пил, и вот тебе… Как папа хочешь быть?
- Все, мам, все, не буду больше, - просипел Саша. Ему отчего-то было не стыдно. Оттого, наверное, что он точно знал: пьяницей не станет. Ну, выпил, и что?
Молчал.
Мама поставила перед ним омлет. Ел жадно, обжигаясь. Весь день не ел ведь. Поглядывал все время на третью, недопитую - не то чтоб хотелось выпить, просто удивлялся, отчего там так мало осталось. Вроде отпил два раза всего… Неужели во сне прикладывался. Вроде было что-то такое, было вроде. Ох, беда со мной…
- Мне на смену сегодня. Пить не будешь больше? - спросила мать, одеваясь.
- Не буду, не буду, - и в ответ на ее слабое, жалостливое бубнение: - Иди, мам, иди, не буду, я же сказал.
Сидел на кухне, молодой, сильный, совсем непохмельный. Разве что пьяный до сих пор чуть-чуть, самую малость. Невыветрившийся даже, а не пьяный. С застоявшимся дурманом в голове.
Ушел в комнату, лежал с открытыми глазами.
Телефон зазвонил.
"Хочу я кого слышать?" - спросил себя. Никого не хотел.
Вышел в коридор, к телефонному столику.
- Але? - спросил, глядя на беснующийся телефон, трубку не снимая. - Кто нас хочет? Кому нужны? Может быть, это Яна? "Прошу прощения, Саша, ты не придурок. Купи мне лимон!" А может быть, это Костенко? "Саша, вы пьяны. Держите себя в руках, Саша". Или это Негатив… "Саша, я все сижу. Вот как ты херово, Саша, отомстил за брата…"
Звонок смолк.
Включил телевизор, щелкал, прыгая с канала на канал, как кузнечик на помойке. И вдруг вылетел на черно-белое изображение, усатое лицо, много вооруженных людей увидел, Анку с пулеметом. "Чапаев", да, было такое кино. Саша вдруг заинтересовался, хотя видел этот фильм в детстве много раз. Но с той поры "Чапаева" лет десять не показывали.
С каким-то странным чувством, почти не вникая в происходящее, а, вернее, откуда-то зная его наперед почти дословно, Саша смотрел на экран. Фильм при всей своей предсказуемости завораживал и Саша не мог понять, отчего.
Еле ощутимо подрагивало где-то внутри, под ложечкой, какая-то смутная жилка дрожала слабо.
Смотрел жадно, ловя каждый жест.
И когда, в самый замечательный момент фильма, Чапай вылетел на коне, в развевающейся бурке, навстречу противнику, во главе краснознаменных, диких, красивых, с шашками наголо, - когда Саша увидел это, он вдруг разрыдался и плакал счастливо, чисто и нежно, не в силах остановиться.
"Господи, да что же это? - спросил. - Что же я так плачу?"
Посмотрел еще немного, успокаиваясь с трудом, улыбаясь иногда тихо. Выключил экран - там Чапая убивают, ни к чему смотреть, еще сердце остановится к черту.
Включил чайник.
Взял сигарету, зашел в ванную, чтоб покурить, сел там на пол, на половичок. Забыл свет включить - и курил в темноте.
Странно курить в темном помещении, с полоской света под дверью. Ты и сигарета, и пальцы, ее держащие, освещаются, когда затягиваешься. И глаза неотвязно смотрят на полоску света - странно, что человек всегда на свет смотрит, когда вокруг темень.
И всю квартиру становится слышно по-новому. Чайник шумит, как безумный. Никогда днем не догадывался, что он умеет так шуметь. Заходится весь. Днем чайник тихий - парит себе, не в силах перешуметь машины за окном, соседский гам, разговор в подъезде, лай. А теперь, смотри-ка ты…
Саша оделся, взял сигареты, гильзу, и, постояв несколько мгновений, глядя на свои ботинки, - не забыл ли чего, вышел на улицу, тихо захлопнув дверь.
На столе чай дымился, в большой белой кружке - Саша не стал пить его. Саша пришел к Олегу, позвонил в дверь. Олег открыл и, судя по ясному лицу, он не спал. Не удивился.
- Заходи, - сказал.
- Кто там, Олег? - спросил женский голос из комнаты, мамы или бабушки.
- Спи, все нормально, - ответил он негромко, но внятно.
- Погулять не хочешь? - спросил Саша.
- Давно хочу.
- Пошли. Я на улице подожду.
Саша покурил у подъезда, не успел выкурить и полсигареты, как появился Олег, быстрый, подтянутый, ловкий.
- Что, теперь пулемет нужен? - спросил Олег серьезно.
Саша отрицательно покрутил головой.
- Пригодился ствол?
Саша подумал секунду и ответил:
- Все нормально. Пригодился.
- А я че-то не слышал ничего. Премьер жив, президент жив. Министры живы.
- Нам просто не сказали. Они все умерли.
- Вот как, - нехорошо усмехнулся Олег.
- Грохнем "Макдоналдс"?
Любой другой "союзник" переспросил бы: "Сейчас?" - или: "Когда?" - или: "Чем?". Олег ничего не переспросил.
Они пошли быстрым шагом, руки в карманах курток, две черные вязаные шапочки, только у Олега с нелепым помпоном. Саша еще с прошлой зимы приметил этот нелепый помпон у Олега, черт знает, откуда он взялся на черной шапочке. С ним Олег еще более зловещим казался: жестокий ребенок, переросток-мутант - чем-то таким веяло от вида его башки, увенчанной пушистым шариком на макушке.
- Мы не туда идем, - сказал Олег.
- К Верочке надо зайти.
- Она бегает медленно. Не надо, может?
- Пригодится.
- Смотри сам. Я один побегу, вас ждать не буду.
- Как хочешь.
Верочка жила на первом этаже четырехэтажной "сталинки". Саша постучал в низкое, зарешеченное окно пальцем. Скоро появилось Верочкино лицо, сонное, но не испуганное.
- Выйдешь? - спросил Саша. Она коротко кивнула.
Тут уже пришлось выкурить полторы сигареты - и то, судя по тому, как споро застучали Верочкины каблучки в подъезде, она очень торопилась, собираясь.
- Вера, надо бы забрать у тебя коктейль, - сказал Саша.
Верочка быстро кивнула, словно пришло что-то неизбежное, чего, кажется, даже не хотела, и вот теперь стало совсем страшно.
- Так, - она юркнула быстрой ручкой в карман курточки, - ключи… ключи у меня с собой. Только там нужно будет посветить. Зажигалкой хотя бы.
Сарайка стояла во дворе ее дома, покосившаяся, с поломанным шифером на крыше. В сарайке был подпол. Там, за банками с помидорами и огурцами, заготовленными Верочкой, хранились два коктейля Молотова - бутылки с зажигательной смесью. Саша спустился в подпол вместе с Верочкой, то и дело щелкая двумя зажигалками. Бережно принял от нее бутылки, передал Олегу, поднявшись на шатких ступеньках отсыревшей лестницы.
