Петр Боборыкин - Василий Тёркин
- Ну, что такое, голубчик? Вот присядем туда, вон видите два пня, нарочно для нас припасли.
Она говорила весело и мягко, сама взяла его под руку и повела.
В груди у него трепетали "бабочки", так он называл знакомое ему с детства ощущение, когда что-нибудь нравственно потрясло его.
- Успокоились? - все так же кротко спросила Калерия. - Это ничего, что заплакали... Мужчины стыдятся слез... И напрасно. Да и передо мной?.. Я ведь уже Христова невеста.
Она чуть слышно рассмеялась.
- Калерия Порфирьевна, снимите с души моей камень!
Признание застряло у него в груди, но он встал, сделал несколько шагов и опять сел рядом с ней на широкий полусгнивший пень.
И довольно спокойно повинился ей, представил дело так, как решил; выгородил Серафиму, выставил себя как главного виновника того, что ее двоюродная сестра задерживала до сих пор ее деньги.
- И только-то? - спросила Калерия.
- Мало этого? Ведь это к/ак честные люди называют... а?.. На ваши деньги я теперь разжился, в один какой-нибудь год, и до сегодня ни гугу? Ни сам вам не писал, ни на том не настоял, чтоб она вас известила, хоть задним числом, ни денег обратно не внес! Простите меня Христа ради! Возьмите у меня эти деньги... Я могу их теперь добыть, даже без всякого расстройства в оборотах...
- Василий Иваныч, - остановила его Калерия. Вы открылись мне... так сердечно!.. Прекрасное у вас сердце, вот что; но в такую вашу вину я не очень-то верю!
- Не верите?
- Видимое дело, вы ее, Серафиму, хотите выгородить. Мне всегда было тяжко, что тетенька и Сима не жаловали меня... И я от вас не скрою... Добрые люди давно обо всем мне написали... И про капитал, оставленный дяденькой, и про все остальное. Я подождала. Думала, поеду летом, как-нибудь поладим. Вот так и вышло. И я вижу, как вы-то сделались к этому причастны. Сима вам навязала эти деньги... Верно, тогда нужны были до зарезу?
- Действительно!
- И она и вы из любви так поступили... И что же потеряно? Ровно ничего. Ежели эти двадцать тысяч у вас в деле - я вам верю. Вы и документ выдали Симе, а она мне наверно предложит... Какие еще деньги остались - поделитесь... Мне не нужно таких капиталов сейчас. Это еще успеется.
- Значит, Серафима еще ничего не говорила с вами?
Он спросил это с сдвинутыми бровями и горечью в глазах. Ему гадко стало за Серафиму перед этой бессребреницей.
- Успеется, Василий Иваныч... Ведь я еще поживу у вас, если не станете гнать.
- Вы ей ничего не скажете про то, что сейчас было говорено... Калерия Порфирьевна, умоляю вас!
Стремительно схватил он ее руку и поцеловал.
- Что вы!.. У меня рук не целуют.
Щеки ее заалелись, и вся она трепетно подалась назад.
- Голубушка! Не говорите ей!
- Вот вы как ее любите!.. Люб/ите!.. Доведите ее до другой правды... А для этого, Василий Иваныч, не надо очень-то преклоняться перед нашей сестрой.
"Вот вы как ее любите!" - умственно повторил Теркин слова Калерии. Он совсем в ту минуту не любил Серафимы, был далек от нее сердцем, в нем говорила только боязнь новых тяжелых объяснений, нежелание грязнить свою исповедь тем, чего он мог наслушаться от Серафимы о Калерии, и как сам должен будет выгораживать себя.
- Дайте мне честное слово.
- Обещаюсь. Довольно и этого.
Калерия встала. Поднялся и он.
- Голубчик, Василий Иваныч, спасибо вам большое. Мне вас Господь посылает, это верно. Вы меня поддержите в моих мечтаниях. Знаете, на те деньги, какие свободны, - всех мне пока не надо, - ежели я кое-что затею, вы не откажетесь добрый совет дать?.. Так ведь? Вы - человек бывалый. Только, пожалуйста, чтобы промежду нас как будто ничего и не было. Серафима когда заговорит со мною о деньгах, мне с какой же стати вас выдавать? Это дело вашей совести... И ее я понимаю: ей обидно было бы, что вы передо мной открылись. Ведь так?
- Так, так!
- Дайте срок! Придет время, и она поймет, сколь это в вас было выше всякого другого поведения. С вами она должна дойти до того, что и у нее Бог будет!..
- Простите! Отнял у вас утро! И травки ваши растеряли из-за меня... Погуляйте!..
Полный радостного волнения, Теркин еще раз пожал руку Калерии и быстро-быстро пошел в чащу леса.
Он не хотел, чтобы ее видели с ним, если б они вернулись вместе к террасе.
ХIII
Степанида в праздничном ситцевом платье, - в доме жила гостья, - и в шелковом платке, приотворила дверь темной спальни.
- Изволили кликать? - спросила она от двери.
- Который час?
Серафима чувствовала, что давно пора вставать.
- Девять пробило, барыня.
Разговор их шел вполголоса.
- А Калерия Порфирьевна?
- Э! Они чуть не с петухами встают. Никак, ходили гулять в лес. Теперь уже оделись и книжку читают на балконе.
- В лес ходила? Одна?
Вопрос заставил Серафиму подняться с постели.
- Не видала, барыня.
- Василий Иваныч дома?
- Нет, их что-то не видать. Только они никуда не уезжали: Онисим дома.
Степанида догадывалась, что барыня, с тех пор, как приехала "их сестрица", что-то не спокойна, и готова была всячески услужить ей, но нашептывать зря не хотела.
- Поскорее раскрой ставни и дай мне умыться.
Одна Серафима не привыкла ни умываться, ни одеваться. Она торопила горничную, нашла, что утренний пеньюар нехорошо выглажен; волосы она наскоро заправила под яркую фуляровую наколку, которая к ней очень шла; но все-таки туалет взял больше получаса.
- Барышня пила чай? - спросила она, когда была уже совсем готова.
- Никак нет-с.
- Вы не предлагали?
- Они попросили молока и кусочек черного хлеба. Самовар готов... Прикажете подавать?
- Подавайте... да надо же подождать немножко Василия Иваныча, если он не вернулся.
Проходя коридорчиком мимо комнаты, где стоял буфетный шкап, Серафима увидала Чурилина. Карлик чистил ножи, поплевывая на них.
Это ее остановило.
- Чурилин! - сердито окликнула она его.
Он поклонился ей низким поклоном своей огромной головы.
- Что это за гадость! Как ты чистишь ножи?.. Плюешь на них.
Она говорила ему "ты" нарочно, хотя и знала, что он взрослый.
Чурилин зарделся и стал учащенно мигать желтыми ресницами.
- Я, Серафима Ефимовна, завсегда...
- Чтобы этого не было!
В дверях она обернулась.
- Василий Иваныч у себя?
- Они еще не приходили.
- В лесу гуляют?
- Не могу знать.
Карлик сжал губы и забегал глазами. Он зачуял, что барыня выспрашивает у него про барина, стало быть, насчет чего-нибудь беспокоится. Если бы он и знал, то не сказал бы, когда и с кем Василий Иваныч ходил в лес. Между ним и обеими женщинами - Степанидой и барыней - шла тайная борьба. К Теркину его привязанность росла с каждым днем.
- Не могу знать! - не воздержалась Серафима и передразнила его.
Карлик, с пылающими щеками, начал тереть суконкой ножик и, только что Серафима скрылась, плюнул опять на лезвие.
В окно гостиной Серафима увидала белый чепец и пелеринку Калерии. Та сидела боком у перил и читала, низко нагнув голову.
Не могла она не остановиться и не оглядеть Калерии. Ничего не было ни в ее "мундире", ни в ее позе раздражающего, но всю ее поводило от этой "хлыстовской богородицы". Не верила она ни в ее святость, ни в ее знания, ни во что! Эта "черничка" торчит тут как живой укор. С ней надо объясняться, выставлять себя чуть не мошенницей, просить отсрочить возврат денег или клянчить: не поделится ли та с нею после того, как они с матерью уже похозяйничали на ее счет.
Вчера несколько раз на губах ее застывало начало разговора о деньгах, и так ничего и не вышло до возвращения Теркина из посада. Самая лучшая минута - теперь, но Василий Иваныч может прийти с прогулки... А при нем она ни под каким видом не станет продолжать такой разговор.
И где он застрял? Пожалуй, ходили вместе утром рано, пока она, "как простофиля", спала у себя.
Кровь заиграла на загорелых щеках Серафимы.
"Неужели он обманул ее и уже винился перед этой фальшивой девулей?"
- Давайте самовар! - крикнула она так, что Степанида услыхала и пошла прямо на террасу.
- А! Сима! С добрым утром!
Калерия встала и подошла поцеловать ее.
Привета "с добрым утром" она тоже не любила, находила его книжным, приторным.
- Спасибо! Извини. Я заспалась. Чай сейчас будем пить... Васи ждать не станем. Где-то он запропастился.
Калерия взглянула из-под тугого навеса своего белого чепца и спросила:
- Еще не вернулся Василий Иваныч из лесу?
- А ты его не видала?
Вопрос свой Серафима выговорила со страхом, как бы голос ее не выдал.
- Да мы утром походили вот тут. Я травок пособирала. Василий Иваныч в ту сторону пошел... Так это давно было... в начале восьмого...
Глаза Калерии спокойно глядели на нее своими светлыми зрачками, и рот тихо улыбался.
Она не сочла нужным скрыть, что они виделись. Можно его только запутать, если он сам на это намекнет при Серафиме. О том, как он перед ней повинился, она не скажет, раз она дала ему слово, да и без всякого обещания не сделала бы этого. У него душа отличная, только соблазнов в его жизни много. Будет Серафима первая допрашивать ее об этом - она сумеет отклонить необходимость выдавать Василия Иваныча.
