Федор Сологуб - Том 8. Стихотворения. Рассказы
И выбежала из комнаты.
Так быстро все это произошло, что Латанский не успел даже встать. Он сидел на диване и растерянно глядел на дверь, за которою скрылась Евгения. Ни одна фраза не складывалась в его мозгу, словно вдруг обескровленном.
Вошла Эльза. Глянула на Латанского сердитыми глазами преданной господам служанки, потупилась и сказала:
— Барыня извиняются, у них очень голова разболелась. Легли отдохнуть.
Латанский нахмурился и вышел. Он чувствовал, что эта недавняя связь порвалась навсегда. Поэтому он старался внушить самому себе, что Евгения уже начала надоедать ему.
Плохое утешение! «Плохой конец благих минут!»
А Евгения, у себя запершись, плакала и целовала последний портрет своего мужа. И плакала, и раскаивалась, и давала себе клятвы никогда, никогда не изменять мужу. И потом молилась долго, чтобы муж остался жив.
Незамерзающий мальчик
Какие трагические и значительные события в стране ни совершались, жизнь тех, кто в этих событиях непосредственно не участвует, должна идти своим порядком. Духом уныния да не заразимся: это — дух липкий, и, раз угнездившись, раскидывается широко. Своим чередом пусть празднуются радостные дни, пусть зажигается в каждом доме традиционная елка, обрусевшая не за нашу память. Газеты и журналы пусть печатают святочные рассказы. Как бы ни смеялись юмористы над шаблонностью тем этих рассказов, пусть будет в них даже обычный рождественский мальчик, которому очень холодно. Правда, нравы наши смягчились, — замораживать до смерти нищих простых мальчиков не следует, — но можно взять здорового мальчика из зажиточной и образованной семьи и подвергнуть его легкому действию холода, по его доброй воле. Это будет эстетическое преобразование старого образа, — жалкие лохмотья нищего да преобразятся в красивое одеяние, пригодное для закаливания юного организма. Нам же в России так надобно, чтобы новое поколение возрастало бодрым и здоровым. Известно, что «полезен русскому здоровью наш укрепляющий мороз».
* * *Каждый год тридцать первого декабря у Мажаровых устраивалась елка, соединяемая со встречею Нового Года. Грише Мажарову исполнилось тринадцать лет в марте, других детей у Мажаровых не было, и Гриша, конечно, мог бы и без елки обойтись. Но эта традиционная елка радовала и взрослых, отца и мать, а потому и Гриша, мальчик в меру серьезный и в меру веселый, ждал ее с таким же приятным чувством, с каким ждал он всегда и других семейных праздников. Притом же елка была только предлогом для того, чтобы весело провести день и ночь.
Днем, с трех часов, приходили мальчики и девочки коротко знакомых семей. В четыре часа дети обедали, потом веселились около елки. В семь часов обедали взрослые. В девятом часу обед кончался. Пили кофе с ликерами в гостиной, а в кабинете Мажарова курили. В одиннадцать часов начинали съезжаться приглашенные встречать Новый Год. Елка опять зажигалась. В половине двенадцатого садились ужинать. Грише в последние годы позволялось сидеть с большими до половины первого. Большие же начинали по-настоящему веселиться только во втором часу ночи, — танцевали, кто-нибудь играл на рояли, кто-нибудь пел.
В остальные дни святок бывали на елке у знакомых.
Но в этом году перед праздниками о елке старались не вспоминать. Вообще в этом году все было не так, как всегда. Присяжный поверенный Алексей Дмитриевич Мажаров поехал воевать, надев мундир защитного цвета и погоны с одною полоскою и одною звездочкою. Принимая последний раз клиентов, он говорил весело:
— Я уже не адвокат, я — прапорщик.
Его жена, Елена Юрьевна, шила кисеты, три раза в неделю ходила в лазарет, устроенный адвокатами, и заботилась о сборах и сбережениях. Гриша в свободное от своих уроков время читал о войне и помогал матери в ее заботах о вещах, посылаемых на позиции. Было Грише скучно, что нет отца, что пуст его большой и уютный кабинет. Алексей Дмитриевич Мажаров был человек решительный и веселый. При нем Грише нельзя было распускаться и шалопайничать, жизнь текла в строго очерченных берегах, и выходить из границы установленного порядка было опасно. Зато бывало иногда очень весело, в часы досуга и отдыха: отец был неистощим в придумывании самых разнообразных занятий и развлечений, и все его выдумки всегда бывали остроумны и полезны.
Привычка к домашней дисциплине была сильна в Грише, и без отца он вел себя очень хорошо. Но, так как мать была мягче отца, то иногда налаженный домашний порядок все-таки расхлябывался, и от этого Грише делалось скучно и кисло, — возможность своевольничать его не радовала. Он вырос в привычках спартанских, и всякая расслабленность тревожила его.
Иногда Гриша даже ворчал на мать:
— Надо решительно говорить, можно или нельзя. Я не могу всего знать. Я — не отец семейства, чтобы за все отвечать.
Если Елена Юрьевна за что-нибудь упрекала Гришу, он, случалось, говорил ей:
— Мама, в тебе нет никакой последовательности: сегодня так, завтра иначе. А вот у отца всегда одно и то же, что вчера, то и сегодня.
Елена Юрьевна то хмурилась, то улыбалась и говорила:
— Ты, Гришка, кажется, чувствуешь недостаток родительской строгости? Так вот погоди, отец вернется, за все сразу высечет. Будешь доволен!
Гриша досадливо краснел.
— Мама, — говорил он, — отец вернется, так его что ж огорчать? Я веду себя в общем не плохо и тебя слушаюсь. Тебе на меня жаловаться не придется.
— Ты много рассуждаешь, — отвечала мать, — и мне с тобой некогда.
Да Гриша и сам знал, что мама очень занята.
Уже в начале декабря Гриша услышал разговор о елке, — очень неприятный разговор. Услышал отрывок разговора, случайно. Что-то понадобилось спросить у матери, и он пошел искать ее.
В гостиной у Елены Юрьевны сидела одна из ее подруг, Анна Александровна Латанская, молодая, белоликая дама с ленивыми и нерешительными движениями. Она тоже была жена присяжного поверенного, но ее мужа не взяли, — он был для этого стар и тяжел. Говорили о разном. Елена Юрьевна услышала из соседней большой комнаты приближающийся знакомый скрип на гладко натертом паркете голых Гришиных ног: дома Гриша всегда ходил босой, иногда так выбегал и на снег ненадолго, гордясь тем, что он — спартанец, сильный и закаленный. Подумав о Грише, Елена Юрьевна вспомнила о приближающихся праздниках и спросила:
— Ну, как в этом году елка? У вас будет? Как всегда?
Латанская нерешительно пожала круглыми плечами и сказала:
— Да уж не знаю, право. Говорят, что елка — немецкий обычай. Я слышала, что и не позволят рубить елки. Пожалуй, не будем делать.
— Да, — сказала Елена Юрьевна, — и я думаю, лучше эти деньги на елку в окопы послать. Не позволять едва ли станут, но не такое настроение.
В это время в комнату вошел Гриша. Он услышал эти слова. Удивился немного, но сейчас же, подумал: «Отца нет, так уж какая была бы елка!»
Латанская, улыбаясь, посмотрела на его коротко остриженную голову, на его серенькую мягкую курточку с белым длинным галстуком, на его стройные, сильные ноги, и спросила:
— А что Гриша на это скажет?
Елена Юрьевна вздохнула, улыбнулась.
— Он у нас — спартанец. Думаю, сам откажется. Но если он захочет, конечно, елка будет, как всегда, под Новый Год.
Гриша поцеловал у гостьи сладко пахнувшую руку и сказал:
— Конечно, лучше эти деньги послать на елку в окопы. У нас все есть, а бедным солдатам холодно.
— Конечно, — сказала Латанская, — это — верно, Гриша.
И, обратясь к Елене Юрьевне:
— Молодежь так отзывчива ко всему этому, так работает и помогает, — сердце радуется, глядя на них.
Больше об этом не говорили. Только через несколько дней сам Гриша напомнил, что пора посылать елочные деньги. Тогда, не откладывая дела, Елена Юрьевна с Гришею сосчитали, сколько могла бы стоить нынче елка и отнесли эти деньги знакомому литератору, сбиравшему пожертвования на рождественский подарок солдатам.
Когда Елена Юрьевна и Гриша возвращались домой, швейцариха, жена запасного, заменявшая своего ушедшего на войну мужа, сказала Елене Юрьевне:
— И чего это все господа придумывают? Уж так рассчитывала для Петяйки на теплую курточку, да не туда повернулось. Ничего ему нонче не будет, — ведь вот незадача!
— А что такое? — спросила Елена Юрьевна, остановившись около швейцарской.
Гриша слушал внимательно — Петяйка, десятилетний заморыш, был ему мил.
— Да что, — говорила швейцариха, — пришел сегодня Петяйка в школу, а им учительница говорит: «Милые дети, говорит, дума городская велит вас благодарить, что вы такие выказались очень добрые, от елки в пользу солдатиков отказались». Мальчишки глазами хлопают, а она посмотрела, ухмыльнулась, говорит: «Елки у вас до будущего года не будет, а деньги ваши елочные дума в окопы посылает». Вот и остался мой Петяйка без теплой курточки. Так одно к одному, — и отца нет, и елки Петяйке не будет.
