Всеволод Овчинников - Корни дуба
Английский консерватизм произрастает на почве уважения традиций. Именно они скрепляют брак настоящего с прошлым, столь присущий английскому образу жизни. Где еще питают такое пристрастие к старине - к вековым деревьям и дедовским креслам, старинным церемониям и костюмам? Трудно сказать, почему именно стражники в Тауэре одеты так же, как и во времена Тюдоров, почему студенты и профессора в Оксфорде носят мантии XVII века, а судьи и адвокаты-парики XVIII века?
Англия явилась родиной почтовой кареты, почтового ящика и почтовой марки. Стало быть, к числу ее изобретений относится и современный письмоносец. Однако лондонский почтальон выглядит иначе, чем ожидаешь его увидеть по четверостишиям Маршака. Он до сих пор ходит не с сумкой, а с большим холщовым мешком на спине. Примечательный штрих! Он свидетельствует, что с архаичными предметами и явлениями в Англии можно встретиться всюду даже там, где ей по праву принадлежит честь новатора и первооткрывателя. Другие страны, которые переняли и усовершенствовали английскую систему почтовой службы, давно уже снабдили письмоносцев более удобными сумками. А тут, можно сказать у истоков, в силу традиции сохранился мешок из дерюжной ткани.
Англичане не просто питают пристрастие к старине. Прошлое то и дело служит им как бы справочной книгой, чтобы ориентироваться в настоящем. Сталкиваясь с чем-то непривычным и незнакомым, они прежде всего инстинктивно оглядываются на прецедент, стараются выяснить: как в подобных случаях люди поступали прежде? Если новое приводит англичан в смятение, то пример прошлого дает им чувство опоры. Поэтому поиск прецедентов можно назвать их излюбленным национальным спортом.
Живя в Лондоне, нетрудно подметить своеобразную склонность англичан ходить на концерты ветеранов сцены, чтобы аплодировать артистам, давно прошедшим зенит своей славы. Эти поклонники бывших знаменитостей отнюдь не лишены художественного вкуса. Они отлично сознают, что потускневший талант их любимцев уступает блеску только что взошедших звезд. Но их аплодисменты искренни, ибо выражают присущее англичанам чувство привязанности, верность чему-то уже сложившемуся и потому прочному.
Англичане уважают возраст, в том числе и возраст собственных чувств. Убеждения у них вызревают медленно. Но когда они уже сложились, их нелегко поколебать и еще труднее изменить силой.
Приверженность традициям старины, любовь к семейным реликвиям, настороженное отношение к переменам (если только они не происходят постепенно и незаметно) - во всем этом проявляется дух консерватизма, свойственный английскому характеру.
Несколько упрощая, можно сказать, что англичанин склонен быть консервативным по взглядам и прогрессивным по наклонностям. Он с подозрением относится к новшествам и в то же время жаждет перемен к лучшему. Однако при этом он инстинктивно следует словам своего соотечественника Бэкона, который учил, что время - лучший реформатор. Рискованным ставкам ва-банк он предпочитает осторожное продвижение вперед шаг за шагом при безусловном сохранении того, что уже достигнуто. Проще говоря, ему чаще всего присущ консервативный реформизм.
Эксцентричные в увлечениях и забавах, англичане не доверяют крайностям, когда речь идет о главной стороне жизни. Еще в прошлом веке говорили, что их консерваторы либеральны, а либералы консервативны.
По словам немецкого социолога Оскара Шмитца, англичане питают пристрастие к тому, что является средним и, хочешь не хочешь, посредственным. Именно по этой причине, утверждает он, английская конституция служит не столько трамплином для творческой индивидуальности, сколько страховкой для посредственности против посредственности.
Тяга к золотой середине проявляется в склонности к компромиссу, которая органически присуща английскому характеру. Именно этот постоянный поиск примиряющего, осуществимого, удобного, именно эта туманность мышления, позволяющая пренебрегать принципами, логикой и одновременно придерживаться двух противоположных мнений, создали Англии репутацию "коварного Альбиона", сделали ее столь уязвимой для обвинений в лицемерии.
Эта черта английского характера имеет много корней. Помимо воспитанной в народе склонности к компромиссам, она поощряется и двойственностью английской действительности. Культ старины, стремление увековечить прошлое в настоящем создает смешение теней и реальности, потворствует самообману. "Иностранцам трудно понять, - утверждает писатель Гарольд Никольсон, - что наше лицемерие проистекает не от намерения обмануть других, а от страстного желания успокоить самих себя".
В консерватизме англичан многое смыкается с практичностью. Они не доверяют умственной акробатике, предпочитая твердо стоять ногами на почве здравого смысла. Их больше привлекают не абстрактные идеи, а утилитарная сторона вещей, не теоретические обобщения, касающиеся универсальных принципов, а руководство к действию, которое непосредственно вело бы к конкретному результату. Предвыборную программу той или иной партии англичанин оценивает не с теоретических позиций, а прежде всего как ответ данной партии на определенные практические вопросы, особенно те, которые затрагивают лично его.
Однако так ли уж англичане рассудочны? И так ли уж безраздельно господствует в их мировоззрении здравый смысл? По мнению Джона Б. Пристли, суть английского характера, путеводная нить в его лабиринте, ключ к его загадкам кроется в том, что барьер между сознательным и бессознательным в нем четко не обозначен. Англичане настороженно относятся ко всему чисто рациональному. Они отрицают всесилие логики и деспотическую власть рассудка. Они считают, что разум не должен доминировать всегда и во всем, что на каком-то смутно обозначенном рубеже он должен уступать дорогу интуиции.
Англичане предпочитают истины "с открытым концом", то есть нечто недосказанное, недовыраженное, оставляющее простор для домысливания. Смешение сознательного и бессознательного, приверженность к инстинктивному и интуитивному нередко толкает их к самообману, а через него к лицемерию.
Подозрительная к новшествам и чурающаяся крайностей, английская натура склонна к выжиданию и неторопливым поискам компромисса между сомнением и верой, И это неустойчивое равновесие делает ее одновременно скептической и доверчивой, неспособной к фантазии и склонной верить в чудеса.
Врожденная неприязнь к красноречию, к четким и законченным формулировкам на фоне общей флегматичности и замкнутости нередко создавала за Ла-Маншем представление об англичанах как о людях ограниченных, даже недалеких.
Пожалуй, правильнее будет сказать, что английскому джентльмену в наследство от лучших времен досталась некоторая леность ума, умственная малоподвижность. Эта инерция былого благополучия и стабильности сказывается в его неторопливости и неповоротливости, в его неспособности к быстрым решениям, в самоуверенной нелюбознательности, в его приверженности к традициям и привычке оглядываться на прецедент.
В основе его суждений о вещах и явлениях лежит универсальный критерий: это по-английски, а это не по-английски. К критическим замечаниям иностранцев англичанин относится с поразительной терпимостью. Он готов признать, что его кухня примитивна, что его художественный вкус оставляет желать лучшего, что он привык ставить знак равенства между понятиями "интеллектуальный" и "заумный". Но под этой самокритичной скромностью кроется непоколебимая уверенность в собственном превосходстве. Англичанин вряд ли способен объяснить, на чем она основана. Тем не менее фраза "это так по-английски!" звучит в его устах лишь как высшая похвала. Замкнутость обитателей туманного Альбиона, которые, по словам Джорджа Микеша, "даже будучи членами "Общего рынка", остаются ближе к Новой Зеландии, чем к Голландии", во многом связана с такой подспудной самоудовлетворенностью.
Это врожденное чувство собственного превосходства, этот своеобразный эгоцентризм, воспитываемый в семье, в школе, в общественной жизни и особенно в прессе, служит одним из корней английского консерватизма и одновременно одним из корней английского национализма.
Англичанин
почти беспредельно терпим. Он приветлив, человечен, выдержан, честен. Он
обладает серьезным чувством долга, общественного порядка и готов идти на
практические жертвы ради того и другого. Он добродушен, учтив и к тому же
свободен от зависти, горечи и чувства мести.
Но вы должны уважать его темп. Если вы
не будете торопить его; если вы найдете к нему должный подход, апеллируй к
его доброй воле, а не к его эмоциям; если вы будете подносить ему факты,
которые он может разжевывать медленно и старательно, вместо того чтобы вдруг
осыпать его каскадом страстных идей, - вы почувствуете, что его немалым
