Николай Лейкин - В гостях у турок
— Да ты посмотри, чашки-то какія принесли! Вѣдь это для куколъ и для канареекъ. Изъ такой чашки только канарейкѣ напиться. Какъ ты будешь пить?
— Требуй большіе стаканы! Глясъ, глясъ… Гранъ глясъ… кричалъ Николай Ивановичъ лакеямъ.- Te а ля рюсъ, а не те англе.
Глафира Семеновна достала свой дорожный чайникъ и стала объяснять прислугѣ по-французски, что ей и ея мужу нужно для чаепитія.
LII
Супруги Ивановы не успѣли еще и чаю напиться, Глафира Семеновна только еще умывалась, сидѣла въ юбкѣ и ночной кофточкѣ и утиралась полотенцемъ, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь и возгласъ Адольфа Нюренберга: — Все устроено! Можно ѣхать на Селамликъ! Готовы-ли вы? Экипажъ стоитъ у подъѣзда.
— Какъ: готовы? жена еще не одѣта, а я даже и не умывался, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь мы опоздаемъ и вы не увидите ни парада, ни султана! Въ одиннадцать часовъ будутъ закрыты всѣ улицы, ведущія къ мечети, а ужъ теперь половина одиннадцатаго. Намъ полчаса ѣхать. Торопитесь пожалуйста. Иначе прощай Селамликъ! Прощай падишахъ!
— Да что-жъ вы не сказали, что надо торопиться! Даже не пришли къ намъ давеча въ номеръ.
— Помилуйте, я побѣжалъ, бѣшанаго собака, чтобы достать для васъ пропускъ. Взялъ экипажъ — лошади идутъ, какъ стараго черепахи, пересѣлъ на другой. Бакшишъ направо, бакшишъ налѣво… Консула дома нѣтъ — я къ вице-консулу… Не пускаютъ. Бакшишъ швейцару, бакшишъ прислугѣ… Умоляю его, чтобы выдалъ билетъ. Далъ записку въ канцелярію. Я опять къ консулу. О, только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ кататься колесомъ и кувыркаться въ воздухъ! Пожалуйста торопитесь, господинъ Ивановъ! Пожалуйста торопитесь, мадамъ! А то прощай Селамликъ!
— Да я сейчасъ, сейчасъ… суетилась Глафира Семеновна, застегивая на себѣ корсетъ. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ, какъ одѣться? Откуда мы будемъ смотрѣть на церемонію?
— Изъ окна придворнаго дома. Тамъ будетъ и вашъ консулъ, тамъ будетъ и вашъ посланникъ и много именитаго господа, которые пріѣхали къ намъ въ Константинополь! кричалъ Нюренбергъ изъ корридора. — Падишахъ будетъ отъ васъ въ тридцать шагахъ, мадамъ.
— Такъ тогда я черное шелковое платье одѣну.
— Парадъ, мадамъ, парадъ. Чѣмъ больше будетъ у васъ парадъ, тѣмъ лучше. Будетъ многаго иностранцевъ: англичане, американцы, датчане, итальянцы.
— А мнѣ какъ одѣться? спрашивалъ Николай Ивановичъ. — Если фракъ нужно, то я его съ собой не захватилъ.
— Надѣньте чернаго сюртукъ, надѣньте чернаго визитка и бѣлаго галстухъ. Только пожалуста скорѣй, иначе насъ къ мечети въ экипажѣ не пропустятъ и придется пѣшкомъ идти.
Супруги торопились, вырывали другъ у друга гребенку, чтобы причесаться, Николай Ивановичъ бранился и посылалъ всѣхъ чертей прачкѣ, туго накрахмалившей сорочку, отчего у него въ воротѣ запонка не застегивалась. У Глафиры Семеновны оторвалась пуговица у корсажа и она стала зашпиливать булавкой.
— Да не вертись ты передо мной, какъ бѣсъ передъ заутреней! раздраженно кричала она на мужа. — Чего ты зеркало-то мнѣ загораживаешь!
— Странное дѣло… Долженъ-же я галстухъ себѣ повязать.
А изъ корридора опять возгласъ Нюренберга:
— Пожалуйста, господа, поторопитесь! Опоздаемъ — прощай падишахъ!
Наконецъ супруги были одѣты. Глафира Семеновна взглянула на себя въ зеркало и проворчала:
— Не успѣла завить себѣ волосы на лбу и теперь какъ старая вѣдьма выгляжу.
— Ну, вотъ… И такъ сойдетъ. Султана прельщать вздумала, что-ли? Не прельстишь. У него и такъ женъ изъ всякихъ мастей много.
— Какъ это глупо! Дуракъ! огрызнулась на Николая Ивановича супруга и отворила въ корридоръ дверь.
Вошелъ Нюренбергъ и потрясалъ билетомъ.
— Вотъ нашъ пропускъ. Скорѣй, скорѣй! торопилъ онъ супруговъ и сталъ имъ подавать ихъ пальто.
— Цилиндръ надѣть для парада, что-ли? спрашивалъ Николай Ивановичъ.
— Будьте въ вашей барашковаго скуфейка. Солиднѣе, отвѣчалъ Нюренбергъ. — Сейчасъ будетъ видно, что русскаго человѣкъ ѣдетъ, а русскіе теперь здѣсь въ почетѣ. Такая полоса пришла.
Супруги въ сопровожденіи проводника вышли изъ номера, вручили ключъ въ корридорѣ опереточной горничной и стали спускаться внизъ на подъемной машинѣ.
— Нравится-ли вамъ, мосье и мадамъ, ваше помѣщеніе? освѣдомился Нюренбергъ. — Гостинница новая, съ иголочки и вся на англійскаго манеръ.
— А вотъ это-то я считаю и нехорошо. Очень ужъ чопорно, отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — И послушайте, неужели они не знаютъ здѣсь, какъ пьютъ чай въ Россіи. Вѣдь пріѣзжаютъ-же сюда и русскіе люди, а не одни англичане.
— А что такого? Что такого? спросилъ Нюренбергъ.
— Да вотъ хоть-бы эти корридорные лакеи. Личности у нихъ — у одного, какъ-бы губернаторская, а у другого какъ-бы у актера на роли первыхъ любовниковъ, а не понимаютъ они, что чай по-русски нужно пить, если ужъ не изъ стакановъ, то изъ большихъ чайныхъ чашекъ, а не изъ кофейныхъ. Подаютъ въ двухъ маленькихъ чайничкахъ скипяченый чай и безъ кипятку. Даю свой большой чайникъ, требую, чтобы принесли кипятку — приносятъ чуть теплой воды и четверть чайника. Спрашиваю къ чаю бутербродовъ, чтобы закусить, позавтракать — приносятъ на двоихъ два маленькіе сандвича и десятокъ буше вотъ съ мой ноготь. Я по пяти штукъ въ ротъ запихалъ — и нѣтъ ничего. А ѣсть хотимъ. Требуемъ двѣ телячьи котлеты съ гарниромъ — отвѣчаютъ: нельзя. Кухня будто бы заперта, завтракъ повара готовятъ. «Отъ двѣнадцати до двухъ завтракать, говорятъ, пожалуйте. Дежене а пять блюдъ»… Да ежели я въ двѣнадцать-то часовъ не хочу или не могу, а вотъ подай мнѣ сейчасъ котлету?.. Вѣдь за свои деньги требуемъ — а у нихъ нельзя!..
Нюренбергъ развелъ руками.
— Порядокъ — что вы подѣлаете! — отвѣчалъ онъ. Здѣсь на все порядокъ и англичанскаго режимъ… Отъ восемь до девять часовъ маленькій дежене, отъ двѣнадцать до часъ — большой дежене… Въ семь обѣдъ. И я вамъ скажу, господинъ Ивановъ, здѣсь въ семь часовъ такого обѣдъ, что на два дня поѣсть можно. Пожалуйте садиться въ экипажъ.
— Да мнѣ чертъ съ нимъ, съ этимъ обѣдомъ, что имъ можно наѣсться на два дня! Мы не изъ голодной деревни пріѣхали, чтобы такъ на ѣду зариться. Слава Богу, въ состояніи заплатить и каждый день за обѣдъ. Но дай ты мнѣ тогда котлетку, когда я хочу, а не тогда, когда ты хочешь, актерская его морда!
— Каковъ экипажъ-то! воскликнулъ Нюренбергъ, когда они вышли на подъѣздъ, и причмокнулъ языкомъ, поцѣловавъ свои пальцы. — Арабскаго лошади, коляска отъ работы придворнаго вѣнскій поставщикъ.
Экипажъ былъ, дѣйствительно, прекрасный, лошади тоже, кучеръ на козлахъ былъ даже въ синей ливреѣ съ золотыми пуговицами и въ новой, не линючей, красной фескѣ съ пушистой черной кистью, висѣвшей на затылкѣ.
Нюренбергъ посадилъ супруговъ въ коляску и шепнулъ:
— Такого экипажъ только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ достать! Я его перебилъ отъ бразильскаго посланникъ. Такого экипажъ ни одинъ полицейскаго заптіе не позволитъ себѣ не пропустить, хоть мы и опоздали. Прямо побоится, подумаетъ, что самого большущаго лицо отъ дипломатическій корпусъ ѣдетъ, подмигнулъ онъ супругамъ и вскочилъ на козлы. Лошади помчались.
LIII
Путь къ мѣсту, гдѣ должна совершиться церемонія Селамлика, былъ отъ гостинницы не 6лизосъ. Сначала довольно долго ѣхали по главной улицѣ Перы. Проводникъ Нюренбергъ обращалъ вниманіе супруговъ на замѣчательныя зданія, на дома греческихъ и армянскихъ богачей, на красивый домъ русскаго посольства съ виднѣвшимися около него кавасами въ черногорскихъ костюмахъ. Зданія частныхъ лицъ въ большинствѣ случаевъ были вѣнскаго типа, вѣнской архитектуры. По дорогѣ попадалось много кофеенъ съ зеркальными стеклами въ окнахъ и виднѣвшимися въ нихъ фесками и шляпами котелкомъ. Кофейни чередовались съ магазинами, лавками съ съѣстными припасами, щеголявшими необычайно бѣлыми тушами барановъ, вывѣшанными на дверяхъ. Изобиловали кондитерскія, содержимыя европейцами. Вывѣски на магазинахъ были сплошь съ французскими надписями, очень рѣдко гдѣ попадалась въ видѣ перевода турецкая вязь. Не взирая на праздникъ, турецкое воскресенье, какъ выразился проводникъ про пятницу, всѣ магазины и лавки, даже и турецкіе, были отворены. Турки носильщики тащили тяжести на палкахъ, какъ у насъ таскаютъ ушаты съ водой, погоньщики гнали вьючныхъ лошадей и ословъ. Движеніе на улицѣ было большое, но женщинъ, даже и европейскихъ, было видно мало. Фески и фески, шляпы — котелки и шапки. Даже и провизію въ мясныхъ и зеленыхъ лавкахъ покупали фески.
Ближе къ мечети — и движеніе на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движенія, хотя улицы были совсѣмъ узки. Заслыша рожокъ конки, взводы идущихъ въ строю солдатъ тѣснились и давали дорогу для проѣзда.
