Андрей Зарин - Казнь
— Все желают себе счастья, — ответила Вера.
— Но надо знать, что желать. Желай возможного. На земле есть много счастия, если человек сумеет поставить себя — ну, хоть на второй план. А то все для себя, потом и обижаются.
— Вы нашли свое счастье? — спросила его Вера, в упор глядя на него.
Весенин смутился.
— Я счастлив по-своему, — ответил он уклончиво.
— Неправда, — качнула головкою Вера, — я знаю вас! Вы иногда печальны. Вы не можете быть счастливы, потому что поставили себя чуть не на последний план, а говорите только так!.. Когда я думаю, что вот вернетесь вы домой и там сидите одни с этой Ефимьей, мне делается грустно. И это теперь, а зимою? Все занесет снегом, волки воют, вокруг никого…
Весенин тяжело вздохнул.
— Этого нельзя изменить, — сказал он.
Она быстро встала и, краснея, взглянула на него.
— Женитесь!
Он натянуто засмеялся.
— Кто пойдет за меня? Я даже не умею говорить с женщинами.
— За вас? — лицо Веры вспыхнуло. — Вы такой добрый, умный, честный, смелый и спрашиваете? Да всякая должна счесть за… — голос ее пресекся.
Весенин схватил ее руку, счастье волной подхватило его, и он нагнулся к пылающему лицу Веры.
— Ну, если бы я сказал вам?.. — прошептал он.
— Я бы! — Вера вдруг обвила шею Весенина руками и горячо поцеловала его. — Вот! Я всегда, всегда…
И, вырвавшись из его объятий, она убежала с балкона.
А в это время Можаев стоял на коленях подле дивана, на котором лежала бледная, изнуренная Елизавета Борисовна, и, целуя ее холодные руки, говорил ей:
— И как могла ты решиться уйти от меня? Не ты, а я виноват во всем, и мы все поправим. Это злое прошло и не вернется. Не бойся меня: ты и Вера — мои дочери. Мое счастие — твое счастие!
Елизавета Борисовна слушала его, закрыв глаза, и вдруг, обняв его, зарыдала:
— Ты простил! Я знала это и боялась этого больше всего, а теперь мне легко. Ты не гонишь меня, не презираешь?
— Что ты, Лиза! Разве я сам без ошибок!
— Ну, а я… я клянусь быть только твоей, жить только для тебя… верь!..
Она прижалась к его плечу и замерла в волнении. Можаев не выдержал и глухо зарыдал.
— Жизнь моя, счастье мое! — сказал он, прижимая к груди ее голову.
Елизавета Борисовна отдалась его ласкам и в первый раз в жизни почувствовала себя счастливою.
XXVII
Был обеденный час, когда Лапа вошел в столовую, в которой сидел Яков Долинин. Он быстро встал навстречу нежданному гостю.
— Ну, что сделали? Ее здесь не было.
— Она уже дома, — ответил Лапа, садясь к столу, и словно нехотя рассказал про свои поиски.
— И труда-то не было, — окончил он рассказ, — нужно было только открыть направление, а там… далеко ли она уйти могла?!
Яков засмеялся.
— Вы гениальный человек и цены себе не знаете! — сказал он.
— А вот и знаю, — ответил Лапа, — вы и не думаете, зачем к вам пришел!
Долинин вопросительно посмотрел на него.
— Контору у вас купить. Вот зачем! Будет с меня в роли писаря околачиваться. Можаев дает деньги, экзамен я хоть сейчас сдам, а там женюсь. Чего еще! — он усмехнулся и потер руки. — Дело за вами только.
— За мной? — Яков пожал плечами. — Забирайте себе всю обстановку, я за нее с вас полушки не возьму. Вы спасли моего брата. Хотите еще Грузова в придачу?
— Грузова? Ну, ах, оставьте! Этот почтенный Грузов, вместе с Косяковым, делил деньги Можаевой.
Яков отшатнулся.
— Откуда вы это знаете?
— Я? — Лапа прищурился. — Я совершенно случайно. У Захаровых служит Луша, эта Луша дружит с моей Феней и состоит невестою кондитера с гор; на горах же живут эти приятели, и все толкуют про их дружбу и внезапное обогащение. Раз я знаю, откуда богат Косяков, ясно, откуда богатство и Грузова. Может быть, он получил векселя для протеста, узнал про смерть Дерунова и удержал их. Дерунов, оказывается, собирался протестовать их.
Яков покачал головою.
— Я рад, что расстался с ним, — сказал он. — Ну, а на ком же вы женитесь?
Лапа засмеялся.
— На Фене! Она славная девушка: и любит меня, и не привереда. До сих пор была во всем помощницей. Вот и теперь. Я здесь с вами, а она на кладбище Ивану спектакль готовит. Ну-с, пойду и я! — сказал он, вставая. — Так решено?
Яков крепко пожал ему руку.
— В любое время приходите — и оформим! Я хочу ехать послезавтра, но могу день, два промедлить. Хотя скучно! — сказал он.
Лапа ушел. Яков тоскливо огляделся. Действительно, скучно. Дом, с которым он свыкся, "отдается внаймы или продается"; люди, к которым он привык, останутся в родном городе, из которого он сам себя осудил на изгнание. Пуста и холодна его жизнь. Ему на миг стало завидно Лапе, который женится на Фене. Огласятся эти комнаты веселым женским смехом, детскими голосами, и, словно солнце, озарятся эти унылые покои холостяка. Он встал из-за стола и, тяжело ступая, пошел к себе на верхушку, где провел так много времени в счастливом покое.
Лапа зашел на квартиру Казаринова.
— Где вы пропадали сегодня, Алексей Дмитриевич? Так нельзя, ей-Богу! — встретил его следователь упреком.
Лапа хмуро взглянул на него.
— Занят был, по экстренному делу!
Казаринов всплеснул руками.
— Смилуйтесь, — воскликнул он, — экстренное дело, когда у нас — у нас — это проклятое убийство! Гурьев смеется, председатель торопит. Конец июля, два месяца — и никакого следа!
Лапа усмехнулся.
— Дайте мне приказ об аресте. Я сегодня арестую настоящего убийцу, — сказал он.
Следователь даже подпрыгнул.
— Вы? Настоящего? Когда я…
— Ничего не мог сделать, — окончил Лапа, — ах, Сергей Герасимович, да разве, в кабинете сидя, до чего-нибудь вы додумаетесь, что найдете? Надо на людях искать, спрашивать, нюхать. Разве это ваше дело?
— Кто же это, милый Алексей Дмитриевич? А?
— Пока не скажу!
— Но ведь в приказе я должен же имя проставить! — взволновался Казаринов.
— Оставьте пробел, а впрочем, как хотите. До свиданья!
Лапа повернулся к дверям. Казаринов удержал его за рукав.
— Вот уж и недоволен! — сказал он. — Ну, полно, полно! Я напишу!
Он сел за стол и достал бланки.
— Только, — приноравливаясь писать, сказал он, — пусть это между нами. А?
— Никому не скажу! — усмехнулся Лапа, беря приказ об аресте.
Не заходя домой, он прошел в полицию, предъявил приказ, проставив в нем имя Ивана Кочетова, и в сопровождении двух полицейских направился на местное кладбище. Навстречу им показался Иван. Он был неестественно весел. Глаза его сияли, он шел смеясь, говоря сам с собою и размахивая руками. Сзади него шла Феня, делая Лапе знаки. Лапа сравнялся с Иваном и положил ему на плечо руку.
— Ну, доволен! — сказал он. — Получил благодарность?
Иван испуганно отшатнулся от него.
— Дурак, — сказал Лапа, — ведь это нарочно писано, чтобы тебя поймать. Ну, кто убийца, говори теперь!
Иван рванулся из его рук, но в это время полицейские схватили его за локти. Иван сверкал глазами и тяжело переводил дух. Вдруг он встряхнул головою и усмехнулся.
— Ежели и нарочно, то я очень рад, — сказал он, — потому иначе она и думать не может.
— То-то! — ответил Лапа. — Теперь они проводят тебя, и там ты оканчивай свой рассказ про Николая Петровича.
Иван злобно засмеялся.
— И напишу-с! — крикнул он в то время, как полицейские сажали его на дрожки.
Лапа взял Феню за руку и прошел с ней на кладбище. Она оживленно начала рассказывать ему.
— Как я увидала, что он идет, я на крест бумажку-то и прилепи. Он пришел и стал молиться, а я смотрю. Потом, как увидит он бумажку-то…
— Брось! — перебил ее Лапа, опускаясь на одну из скамеек у могильной ограды.
Феня тотчас замолкла. Он протянул ей руку и посадил рядом.
— Ты скажи мне лучше, надоело тебе у полковницы служить? А? Хотела бы ты замуж, сама хозяйкой? А?
Феня нахмурилась и потупилась.
— Кто же возьмет меня, — сказала она тихо, — и потом, очень я уж к вам привязалась. Не гоните меня! — и она подняла на него глаза, слезливо моргая ими.
— Дурочка, — сказал Лапа, обнимая ее, — а за меня пошла бы?
Феня вздрогнула.
— Шутите! Я простая, вы барин…
— А вот и не шучу, — серьезно ответил Лапа, — иди за меня. Я делаюсь нотариусом и женюсь на тебе. Ну, чего ты плачешь? Ах, глупая!..
XXVIII
Яков уехал, Лапа получил свидетельство и устраивал свою контору, в то время как Феня торопливо готовилась к венцу.
— Жаль, — говорил следователь Лапе, — что вы оставляете меня. Мне скучно будет без вас работать.
Лапа усмехнулся. Казаринов держал себя неприступно-гордо с того момента, как личность убийцы Дерунова была выяснена, равно как и акт убийства.
— Вот, — говорил он хвастливо в клубе, — осуждают мою систему: всех по очереди. А доказательство налицо! Как я добрался до этого Ивана? Кто мог про него подумать, а глядь, он-то и есть!
