Михаил Булгаков - Рассказы и фельетоны
Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя, и лысая голова коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал:
— Не вернется ничего. Все кончено. Лгать не к чему. Ну, так унесем же с собой все это, мой дорогой Эртус.
…Князь медленно отступал из комнаты в комнату, и сероватые дымы лезли за ним, бальными огнями горел зал. На занавесах изнутри играли и ходуном ходили огненные тени.
В розовом шатре князь развинтил горелку лампы и вылил керосин в постель; пятно разошлось и закапало на ковер. Горелку Тугай швырнул на пятно. Сперва ничего не произошло: огонек сморщился и исчез, но потом он вдруг выскочил и, дыхнув, ударил вверх, так что Тугай еле отскочил. Полог занялся через минуту, и разом, ликующе, до последней пылинки, осветился шатер.
— Теперь надежно,— сказал Тугай и заторопился.
Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул из освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…
Электрическая лекция
Науки юношей питают, отраду старцам подают {83}.
Наука сокращает нам жизнь, короткую и без того.
В коридоре Рязанского строительного техникума путей сообщения прозвучал звонок. Классное помещение наполнилось учениками, красными, распаренными и дышащими тяжко, со свистом.
Открылась дверь, и на кафедру взошел многоуважаемый профессор электротехники, он же заведующий мастерской.
— Т-тиша,— сказал электрический профессор, строго глянув на багровые лица своих слушателей,— по какому поводу такой вид? Безобразный?
— Вентилятор качали для кузнечного горна! — хором взревели сто голосов.
— Ага, а почему я не вижу Колесаева?
— Колесаев умер вчера…— ответил хор, как в опере, басами.
— За-ка-чался! — отозвался хор теноров.
— Тэк-с. Ну, царство ему небесное. Раз умер, ничего не поделаешь. Воскресить я его не властен. Верно?
— Веррр-но!! — грянул хор.
— Не ревите дикими голосами,— посоветовал ученый.— На чем бишь мы остановились в прошлый раз?
— Что такое электричество!..— ответил класс.
— Правильно. Нуте-с, приступаем дальше. Берите тетрадки, записывайте мои слова…
Как листья в лесу, прошелестели тетрадки, и сто карандашей застрочили по бумаге.
— Прежде чем сказать, что такое электричество,— загудело с кафедры, я вам… э… скажу про пар. В сам деле, что такое пар? Каждый дурак видел чайник на плите… Видели?
— Видели!!.— как ураган ответили ученики.
— Не орите… Ну, вот, стало быть… кажется со стороны, простая штука, каждая баба может вскипятить, а на самом деле это не так… Далеко, я вам скажу, дорогие мои, не так… Может ли баба паровоз пустить? Я вас спрашиваю?
Нет-с, миленькие, баба паровоз пустить не может. Во-первых, не ее это, бабье, дело, а в-третьих, чайник — это ерунда, а в паровозе пар совсем другого сорта. Там пар под давлением, почему под означенным давлением, исходя из котла, прет в колеса и толкает их к вечному движению, так называемому перпетуум-мобиле.
— А что такое перпетуум? — спросил Куряковский — ученик.
— Не перебивай. Сам объясню. Перпетуум — такая штука… это, братишки… ого-го! Утром, например, сел ты на Брянском вокзале в Москве, засвистал и покатил, и, смотришь, через 24 часа ты в Киеве в совершенно другой советской республике, так называемой Украинской, и все это по причине концентрации пара в котле, проходящего по рычагам к колесам так называемым поршнем по закону вечного перпетуума, открытого известным паровым ученым Уан-Степом в 18 веке до рождества Христова при взгляде на чайник на самой обыкновенной плите в Англии городе Лондоне…
— А нам говорили по механике вчера, что плиты до рождества Христова еще не было? — пискнул, голос.
— И Англии не было! — бухнул другой.
— И рождества Христова не было!!.
— Го-го-го!! Го!! — загремел класс…
— М-молчать! — громыхнул преподаватель,— Харюзин, оставь класс! Подстрекатель! Вон!
— Вон! Харюзин!! — взвыл класс.
Харюзин, разливаясь в бурных рыданиях, встал и сказал:
— Простите, товарищ преподающий, я больше не буду.
— Вон! — неуклонно повторил профессор.— Я о тебе доложу в совете преподавателей, и ты у меня вылетишь в 24 часа!
— На перпетууме вылетишь, урра!! — подтвердил взволнованный класс.
Тогда Харюзин впал в отчаяние и дерзость.
— Все равно пропадать моей голове,— залихватски рявкнул он,— так уж выложу я все! Накипело у меня в душеньке!
— Выкладывай, Харюзин! — ответил хор, становясь на сторону угнетенного.
— Сами вы ни черта не знаете,— захныкал Харюзин, адресуясь к профессору,— ни про перпетуум, ни про электротехнику, ни про пар… Чепуху мелете!..
— О-го-го?! — запел заинтересованный класс.
— Я?.. Как ты сказал?.. Не знаю? — изумился профессор, становясь багровым.— Ты у меня ответишь за такие слова! Ты у меня, Харюзин, наплачешься!
— Не боюся никого, кроме бога одного! {84} — ответил Харюзин в экстазе.— Мне теперь нечего терять, кроме моих цепей! Вышибут? Вышибай!! Пей мою кровь за правду-матку!!
— Так его! Крой, Харюзин!! — гремел класс.— Пострадай за правду!
— И пострадаю,— выпевал Харюзин,— только мозги морочите! Околесину порете! Двигатель для вентилятора поставить не можете!
— Пр-равильно,— бушевал восхищенный класс,— замучили качанием! Рождества не было. Уан-Степа не было!! Сам, старый черт, ничего не знаешь!!!
— Это… бунт…— прохрипел профессор,— заговор! Да я!.. да вы!..
— Бей его!! — рухнул класс в грохоте.
В коридоре зазвенел звонок, и профессор кинулся вон, а вслед ему засвистел разбойничьим свистом стоголосый класс.
Торговый дом на колесах
Молчаливая обычно станция «Мелкие дребезги» Энской советской дороги загудела, как муравейник, в который мальчишка воткнул палку. Железнодорожники кучками собирались у громадного знака вопроса на белой афише. Под вопросом было напечатано: «ОНА ЕДЕТ!!!»
— Кто едет?! — изнывали железнодорожники, громоздясь друг на друга.
Кооперативная лавка-вагон!! — отвечала афиша.
— Го-го, здорово! — шумели железнодорожники.
И на следующий день она приехала. Она оказалась длинным товарным вагоном, испещренным лозунгами, надписями и изречениями:
«Нигде, кроме как в нашем торговом доме!
Сони, Маши и Наташи, летите в лавку нашу!
Железнодорожник! Зачем тебе высасываться в лавке частного паука.
Когда ты можешь попасть к нам?!»
— Ги-ги, здорово! — восхищались транспортники.— Паук — это наш Митрофан Иванович.
Станционный паук Митрофан Иванович мрачно глядел из своей лавчонки.
«Транспортная кооперация, путем нормализации, стандартизации и инвентаризации спасет мелиорацию, электрификацию и механизацию».
Этот лозунг больше всего понравился стрелочникам.
— Понять ни черта нельзя,— говорил рыжебородый Гусев,— но видно, что умная штука.
«Каждый, кто докажет документом, что он член, получает скидку в 83 1/2 %,— гласил плакат,— все не члены получают такую же!!»
В кассе взаимопомощи наступило столпотворение. Транспортники стояли в хвосте и брали заимообразно совзнаками и червонцами.
А в полдень облепленная народом кооплавка начала торговать.
Три приказчика извивались, кассирша кричала: «Сдачи нет!», и пер станционный народ штурмом.
— Три фунтика колбаски позвольте, стосковались по колбаске. У паука Митрофана Ивановича гнилая.
— Колбаски-с нет. Вся вышла-с. Могу предложить вместо колбаски омары в маринаде.
— Амары? А почем?
— Три пятьдесят-с.
— Чего три?!
— Известно-с — рубля.
— Банка?!
— Банка-с.
— А как же скидка? Я член…
— Вижу-с. Со скидкой три пятьдесят, а так они шесть двадцать.
— А почему они воняют?
— Заграничные-с.
— Прошу не напирать!
— Ремней в данный момент не имеется, могу предложить взамен патентованные брюкодержатели «Дуплекс» — лондонские с автоматическими пуговицами «Пли». 7 руб. 25 коп. Купившим сразу дюжину дополнительная скидка — 15 %. Виноват, гражданин. Он на талию надевается.
— Батюшки, лопнул!!
— Уплатите в кассу 7 р. 25 к.
— Ситцу нет, мадемуазель. Есть портьерная ткань лионская, крупными букетами. Незаменима для обивки мебели.
— Хи-хи. У нас и небели-то нету.
