Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала
Перед началом и во время наступления артиллерия производит не огневые нападения, а прицельный корректируемый огонь по выявленным неприятельским целям (ослепление наблюдательных пунктов).
7. При переходе границы следует рассчитывать на встречу с неприятельскими танками. Поэтому необходимо держать наготове противотанковую артиллерию. Отдельно действующие подразделения следует в достаточной степени обеспечить орудиями ПТО...
...После захвата наблюдательных пунктов и предполагаемых позиций противника на линии высот Мергуграужкяй - Пелуынартис дать сигнал белыми ракетами.
Командующий (подпись).
Хацкилевич поднес спичку к бумаге и проследил, чтобы все листы приказа, не имевшего ничего общего с действительностью, сгорели дотла.
* * *
Ближний танк приткнулся к березе, содрав кору. Но с корнем не вывернул. Под тяжестью многотонной машины березка удержалась. "Гибкость помогла, - подумал Михаил Георгиевич и тут же прогнал шевельнувшуюся сентиментальную мысль. - При чем тут березка? Нам не гибкости, а ума не хватает. Терпимость наша - жуткая".
Генерал тронул ладонью раскаленный солнцем металл. Не требовалось опыта, чтобы понять, какая внутри духотища. Спереди на литой броне - молнии царапин и ссадин от немецких снарядов и пуль. Германские машины оказались жидковаты против наших "тридцатьчетверок". "Какие танки! Но маловато их. А старые машины не смогли сдержать немецкий танковый клин. Вот ведь - все века воюют клином. И никто не может приспособиться. Сколько воображали французы - а как побежали, спасаясь от клиньев. Мы-то думали, немец завязнет в Нормандии. А он прошел ее в три дня. Надо подумать! Поставить "тридцатьчетверки"... Так... Последнее горючее, последние снаряды..."
Он ожидал, что встретит на привале хмурые лица и будет читать в глазах упреки, с какими он сам примчался в штаб армии: мол, обманули. Но услыхал взрывы хохота. Еще шаг - и в просвете между литыми башнями стали видны бойцы, разлегшиеся на примятой траве. "К закату солнца немногие уцелеют, подумал генерал. - Странно устроен мир. Грохот сегодняшнего сражения не успеет долететь до солнца, когда война кончится. Но уже без нас".
* * *
Корпус встретил колонну немецких танков раньше, чем те ожидали. Бронированные "панцеры", обкатавшие без особых помех землю Франции, теперь так же уверенно, сверкая полированными траками, поднимали российскую пыль.
Русские танки перехватили колонну в узком, неудобном для нее месте и заманили на болота. В первом ряду нападавшие выставили старенькие "Т-26", горевшие от бронебойных снарядов, как свечки. Прежде чем отступить, они сделали несколько выстрелов. Питомцы Гудериана, предвкушая легкую добычу, кинулись на них, не разбирая пути. Но скоро тяжелые немецкие машины на узких траках стали вязнуть в трясине. И тут выскочили замаскированные "тридцатьчетверки". Широкие гусеницы позволяли им быстро перемещаться по зыбкой почве. Там, где германские "панцеры" не могли развернуться, русские танки мчались легко и быстро. Больше десятка крестоносных машин разом запылали. Оставшиеся на твердом грунте открыли ураганный огонь, но русские танки были словно заговоренные. Они продолжали метаться в задымленном пространстве. Их орудийные залпы, нечастые, но точные, наносили немцам существенный урон, в то время как сами они оставались неуязвимы. Немецкие наводчики с ужасом обнаружили, что снаряды соскальзывают с литых краснозвездных башен, не причиняя им вреда, в то время как любое попадание в клепаную будку "панцера" сулило скорую или мгновенную гибель.
Находившиеся в задних рядах машины начали в панике разворачиваться и удирать, передние, принявшие на себя удар, готовы были последовать за ними. И вдруг что-то произошло. Орудийные стволы русских замолкли.
О том, что их боезапас мог закончиться, немцы не догадывались. Но прекратили отступление. Взревывая моторами, замерли, как оскалившиеся волки, которых перестали травить.
Они долго не могли поверить в свое избавление. Несколько долгих мгновений, может быть, минут. Потом начался расстрел - откровенный, наглый, издевательский. Русские танки, застывшие или на последних каплях горючего отходившие прочь, стали прекрасной мишенью. А главное, безответной.
Танк, в котором находился Хацкилевич, несколько раз вздрогнул от прямого попадания снарядов.
Зажатые раскаленной броней, люди доживали последние мгновения. Теряя сознание, Хацкилевич успел подумать: "Вот он, наш "авось"".
Заряжающий Хлебников, оставшийся без снарядов и без дела, успел подхватить Михаила Георгиевича и хрипло закричал:
- Командующий ранен! - словно их могли тотчас вывести из боя.
Каждый чувствовал близкую гибель и относился к ней по-своему. Командир танка тяжело дышал, уперевшись лбом в триплекс. Маленький, тонкорукий заряжающий бережно держал тяжелого, рослого Хацкилевича, словно спасение командующего было необходимо не только для общего дела, но и для его собственной жизни. Водитель Буров, плечистый, белобрысый крепыш, почувствовал, что нет начальства над головой, и испытал необыкновенную легкость. Заметив по приборам, что в движке истекают последние капли горючего, он скосил черные от грязи и пыли глаза и, дернув рычаги, выкрикнул срывающимся мальчишеским голосом:
- Горючки нет! Снарядов нет! На тара-а-ан!
"Тридцатьчетверка" рванулась навстречу "панцеру", вылезавшему из оврага. Немец заметил мчащийся русский танк и воинственно развернулся навстречу. Но у русского было преимущество в скорости. "Тридцатьчетверка" ударила немца под углом, в бок, и "панцер" перевернулся вверх колесами, съехал на дно, пропахав башней скользкий овражий склон. Торжествующая "тридцатьчетверка" застыла гордо, поводя пушкой по сторонам. И в следующий миг на нее обрушилась такая лавина огня, что башня оторвалась. Останки человеческих тел разметало ураганом, сама бронированная коробка скрылась в туче дыма.
До штаба армии дошло известие, что Хацкилевич погиб. В жуткой обстановке неопределенности оно не произвело впечатления. Каждый мог оказаться следующим.
К этому времени Болдин и Голубев окончательно потеряли ориентировку. Разгром танкового корпуса означал конец организованному сопротивлению армии. На следующий день пролетевшие немецкие самолеты выбросили листовки, в которых сообщалось, что Москва взята и сопротивление бесполезно. Штаб армии постепенно самоликвидировался. Собрав пятьдесят человек - все, что осталось от вверенного ему стотысячного войска, Болдин начал пробиваться на восток. Он дойдет до своих, и Конев его выручит.
Судьба командующего Западным фронтом Павлова оказалась страшней.
Еще не явились полководцы, которым суждено было побеждать. Еще не вышли на поле битвы солдаты с оружием, не уступавшим немецкому. Только своей грудью смельчаки заступали путь врагу. Но из-за генеральских промахов их век сделался исчезающе мал, погибли сотни тысяч мужчин - цвет нации. Потери невосполнимые, как показала жизнь.
Отдельные очаги сопротивления еще тлели. Немцы никак не могли их подавить. Эти смельчаки задерживали победоносное шествие германских полчищ и выиграли время. Каждая жизнь была оплачена высокой ценой.
41
Если солдаты, в большинстве своем брошенные и безоружные, знали, по крайней мере, что где-то должен находиться командир, а если нет его, то обязательно пришлют; если выполнение любых, даже бестолковых, приказов казалось им спасительным, то беженцы, заполнившие дороги, вообще ничего не понимали.
Почему Красная Армия, про которую пели песни по праздникам и будням, бежит и катится под давлением врага, не имея ни сил, ни сноровки, чтобы упереться как следует? Мирная жизнь казалась многим уже далекой, нереальной.
Держась за подводу, Людмила шла вторые сутки, потеряв представление о времени и о себе. Никто не прогонял, и в этом ей повезло, потому что подвода была единственная в той бесконечной толчее, какую можно было охватить глазом. Колясочек разных, тележек двигалось великое множество. Но подвода была одна. На ней под грудой тряпок умирал туберкулезник, для которого была чудом добыта лошадь. Рядом с умирающим сидели дети, которым тоже посчастливилось: сами они идти уже не могли.
По полю к самому горизонту уходила петляющая дорога, наполненная криком и плачем измученных людей. И мука эта была так велика, что уже как бы и не ощущалась.
С подводой поравнялась молодая женщина с ребенком. Посадила на самый край своего малыша и некоторое время шла, держась за него.
- Да что же такое! - вдруг вырвалось у нее.
- Вы кто? - спросила Людмила.
- Учительница. Истории.
- А-а... Так, может, вы знаете? Когда все пройдет? Раньше случалось такое? Чтобы ни за что ни про что тебя выбросили, растоптали?.. Непобедимая и легендарная... Где они?
- Тише! Тише!
- Пускай слышат! Спрашиваю: раньше было такое? - Людмила тряхнула головой, указывая на запад.
