Михаил Панин - Камикадзе
Но сначала надо было парусник захватить. По-моему, это все-таки была шхуна. Я дал команду построить личный состав.
7. Остров забвения
- Недурное место этот остров, - сказал он. - Недурное место для мальчишки. Ты будешь купаться, ты будешь лазить по деревьям, ты будешь гоняться за дикими козами. И сам, словно коза, будешь скакать по горам. Право, глядя на этот остров, я и сам становлюсь молодым и забываю про свою деревянную ногу. Хорошо быть мальчишкой и иметь на ногах десять пальцев. Если ты захочешь пойти познакомиться с островом, скажи старому Джону, и он приготовит тебе закуску на дорогу.
Р. Л. Стивенсон
Когда-то женщина, которую я хотел убить, но не убил, а только дал по морде, сказала мне: "Ничего ты меня, Валера, не убьешь, не строй из себя плейбоя. Это тебе не идет. Ты только сверху такой бравый, но сердце у тебя мягкое, как валенок".
Не знаю, что меня тогда больше огорчило. Что я не плейбой? Валенок?.. Или - что не смогу убить. И я сказал женщине, так мало знавшей меня: как же я не смогу убить, дура, если я военный летчик, летаю на самолете, вооруженном бомбами и ракетами, каждая из которых может пустить на дно вражескую подводную лодку со всеми матросами и офицерами, со всеми их надеждами и письмами из дома? Могу даже отправить на дно пассажирский лайнер, естественно, тоже вражеский - в случае войны, - потому что поди знай, что везет лайнер: тех же подводников и летчиков к новому месту службы или их жен и детей. Я же военный человек, у меня есть пистолет, а ты играешь со мной в такие игры. (Это еще до свадьбы было, когда я у нее время от времени ночевал в санчасти.) Говорю: запросто убью, расстреляю всю обойму, если еще раз что-нибудь узнаю, а последнюю пулю - себе в висок, чтобы не париться потом на нарах, а "вышку" мне за убийство не дадут, ревность - хорошее смягчающее обстоятельство. Я уже тогда к ней душой прилип, хотя она бывала и с другими - время от времени, когда я уходил в поход.
И вот теперь мне предстояло уничтожить около десятка пиратов - шхуна, при более трезвом рассмотрении, скорее напоминала прогулочную яхту, больше бы народа на ней не поместилось. Как она вообще тут оказалась, вдали от оживленных морских путей. Или про спирт что-нибудь узнали... У меня пистолет и десять туземцев с копьями, а пираты всегда хорошо вооружены: у них автоматы, гранатометы, есть даже "стингеры". Можно, конечно, напасть, затеять перестрелку - шестеро из пиратов где-то поблизости, ведут себя непринужденно. Одних поубивать, других взять в заложники. Трах-бах... Ничего этого мне не хотелось - не люблю батальных сцен. Райка отчасти была права: я не полководец. Кстати, если это настоящие пираты, а не любители, то как же они могли нарушить морской закон и взять с собой на парусник - женщину? Даже если она возлюбленная их атамана. Женщина на корабле приносила морякам несчастье, а брать на борт несколько женщин, чтобы матросы не перерезали друг другу глотки и не пустили корабль на дно, тоже было накладно: их, как и наложниц царя Соломона, не только любить, так сказать, но и кормить надо, а запасы солонины на парусном судне ограничены. Воевать мне не хотелось. У меня только десять человек с луками и стрелами и собирать ополчение уже поздно - пираты могли пополнить запасы пресной воды, поднять паруса, и я останусь тут навсегда. А я должен обязательно вернуться. Обязательно! Чтобы сказать женщине, когда-то так обидевшей меня, что она меня недооценила. И может быть, попросить ее взять свои слова обратно.
Я построил личный состав. Мои молодцы стояли передо мной в полной боевой готовности, с копьями, но без набедренных повязок. И хитро улыбались. Так мы когда-то в училище стояли в бане перед старшиной, получая по очереди огрызок мыла и дырявые полотенца. Эти меня никогда не предадут. Что безусловно хорошо в армии - там все молодые. Не все атлеты, но некоторые умели стоять головой вниз даже на одной руке или пустить струю в длину метров на пять, как из пожарного брандспойта. Я мог рассчитывать на них, хотя и собирался их покинуть. А они этого еще не знали. Я сказал:
- Значит, так, джентльмены... Придется немного повоевать. Надо догнать тех нехороших людей, которые захламляют остров пустыми бутылками, консервными банками и всякой другой дрянью. Разводят антисанитарию. Но - никакого кровопролития, возьмем их хитростью. Ваше дело изображать людоедов: прыгать, выть, кричать что-нибудь нечленораздельное, потрясать копьями, чтобы им стало страшно, создать шум. Остальное беру на себя, у меня пистолет под набедренной повязкой, о котором они не подозревают. Проникну на корабль под видом гостя... Должны же они пригласить в гости вождя туземного племени, чтобы напоить его допьяна огненной водой, а потом скупить за бесценок - за гвозди и цветные ленты - все, что им нужно: нашу свинину, рыбу, фрукты. Но меня, вы знаете, не так просто напоить, если я сам не напьюсь. Я выведаю их планы и - кто они такие. О том, что я в совершенстве владею английским, они тоже не подозревают. В свою очередь, приглашу их с ответным визитом на пикник - на берегу ручья... А когда они напьются, всех повяжем и обойдемся, слава богу, без крови. Все поняли? Разрешаю курить. Двигаться беглым шагом!
И мы пошли, беглым шагом. Пошли по еще горячим следам пиратов или кто они там были, гремя копьями, щитами и прочей амуницией. Мы почти бежали по тропе, ведущей из горной, лесистой части острова вниз, к океану, где, ни о чем не подозревая, красовался, как на картинке, нарядный парусник. Может, это была та самая бригантина - "Надоело говорить и спорить, и любить усталые глаза, в флибустьерском дальнем синем море...". Все может быть. Бежать вниз было нетрудно, но все-таки я попросил гвардейцев сделать еще один привал, они-то молодые, а я уже не мальчик. Опять расположились на полянке.
Но только-только расположились, как тут опять подбегает ко мне Томпсон с донесением - сэр, сэр! - и протягивает что-то на ладони. Я отдернул руку пошел вон, зараза! - но напрасно: на этот раз Томпсон протягивал мне на ладони большую круглую монету. Это уже было интересней! Я машинально потер монету чистым концом набедренной повязки, попробовал на зуб. Потом поднес к глазам. Я когда-то собирал старые монеты.
Это была английская золотая гинея 1663 года!
- Где ты ее взял? - говорю Томпсону, стараясь сохранять спокойствие.
Томпсон показал пальцем в направлении тропы.
- Там! Там, сэр. Там еще есть! Много - ван, ту, фри... Следуйте за мной, сэр!
И Томпсон помчался по тропе, сбегавшей вниз. Я поспешил за ним.
- Вот, сэр, смотрите! - Томпсон, как собака, опустился на четвереньки.
Я тоже нагнулся и увидел на траве, сильно примятой только что прошедшей здесь группой людей, еще несколько монет, очевидно, их обронили. Все монеты были золотые: две гинеи, испанский дублон, турецкая монета с дыркой, чтобы носить на шее. Так что определить точно, к какой нации и какому государству принадлежат пираты, было невозможно. Это во-первых. А во-вторых, все монеты были старой чеканки, не было ни одной позже 1678 года. Как же так - ни одной монеты с американским президентом или британ-ской королевой? Неужели я все-таки ошибся, и Минька прав - это семнадцатый век, а никакой не двадцать первый. Мне стало грустно... Очевидно, в кармане у одного из подгулявших разбойников была дыра. Но с другой стороны, думаю, кучеряво живете, господа, если у вас на карманные расходы такие деньги. А ну, ну...
Мы ускорили погоню. И, двигаясь по тропе в сторону парусника, нашли в общей сложности еще двенадцать золотых монет, две серебряные и еще один презерватив. Я ничего не понимал: с одной стороны, вроде разбойники, сорившие на каждом шагу награбленным золотом и серебром, с другой, думаю, - культурные же люди...
И так вот, где бегом, где шагом, подбирая на ходу золотые монеты разного достоинства и разной национальной принадлежности, мы незаметно оказались на самом берегу океана. Томпсон, рыскавший по кустам вдоль тропы, нашел еще и золотой браслет, довольно массивный. Он долго соображал, на что его надеть... Потом надел на руку. Браслет, конечно, потеряла дама, и это говорило о том, что все шестеро в хорошем подпитии и мы можем их взять голыми руками. Никакого кровопролития.
Наконец мы выскочили из густых зарослей рододендрона - дальше уже был пляж.
Двухмачтовый парусник - на одной мачте прямые паруса, на другой косые беспечно покачивался на волнах, уже готовый к отплытию. Гремела якорная цепь, с якоря капала вода. У меня упало сердце... Не успели! Но тут я увидел, что с парусника опускают на воду шлюпку. Матросы покрикивали друг на друга. "Майна-вира! Вира-майна! Вира помалу! Помалу, говорят! Что ты делаешь, идиот! Глаза протри!" - кричали друг на друга пираты, опуская шлюпку на тросах. Но, видно, на шкиве лебедки трос немного заедало, и шлюпка спускалась вдоль борта судорожными рывками, грозя перевернуться. Это бывает, когда шлюпку редко спускают на воду и механизмы поржавели. Сидевшие в шлюпке гребцы отчаянно матерились.
