Иван Истомин - Первые ласточки
— Малань, поймай веслом! Поймай!..
— Не достает, Елення! Лови ты!..
— Мама, я вижу рыбу! Какая большая!..
— И я вижу!..
Наконец торжественный возглас на корме:
— Есть! Угадала мизинцем под жабры! Сейчас затащу в лодку! — Малань умирала от смеха. — Ух, какая большая!.. Вот это добыча!.. — Она показала голову нельмы: — Смотрите, какая башка! Насилу подняла за жабры! Хвост на дне лодки, а голова — мне до плеч.
Елення хохотала:
— Только ворожила я — и тут как тут!..
— Нам с мамой тоже пай! — заявила Марьэ.
— Тоже, тоже! Всем нам по паю, всем! — смеялась Малань и опустила нельму на дно лодки. — Давайте ловить потерянные вещи! Ой, беда, беда! Чуть не утонули!..
— Глубже воды не утонем! — хохотнула Елення, загребая доской ближе к плывущим гребням.
3Караван судов, состоящий из каюка[20] и привязанных вереницей трех калданок, шел из Пырысь-Горта. Это километрах в сорока ниже Мужей по извилистой в этих местах Малой Оби. Шли против течения Петул-Вась с сыновьями Колькой и Петруком, Варов-Гриш, работавший летом рыбоприемщиком и сдавший рыбу на пароход, и Пранэ. Выехали сегодня утром и сейчас в наступающих сумерках завернули в протоку у Ханты-Мужей, чтобы не делать лишнего хода и не огибать последнюю кривизну до села. Протока, называемая Ыджыд — Большая, была осенью неширокой и тихой. В каюке, оставшемся после сдачи Гришу, виднелись бочки и ящики с запасенной соленой рыбой. Тут же вокруг мачты были гимги, одежда, дорожные вещи и утварь. Собаки находились в калданках среди мешков с узлами сетей и длинных кольев. День угадал почти безветренный, и ехали без паруса, который был приготовлен у мачты. У руля стоял Петрук и распевал песни, зырянские и русские. Голос у него звонкий и слышался далеко-далеко.
— Хороший голос, сильный, — похвалил Гриш племянника. Гриш, как и братья, оброс волосами и щетинкой. — Вырастет — будет певцом-молодцом. А что? Как Шаляпин. Слыхали, поди?
— Слыхали, — сказал Вась. — Он может стать и художником, и даже поэтом или писателем. Да-да, я знаю. Учиться только надо. Слышишь, Петрук?
— А? — мальчик перестал петь. — Да, надо учиться. О, через два дня начнется новый учебный год! Я буду в третьем классе. А потом, наверное, поеду учиться в Обдорск. Да, айэ?
— Конечно. А Колька пусть останется с двухклассным образованием, — ответил отец и продекламировал: — «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…»
— И читальщиком стал ты, — засмеялся Колька. Он очень похож на отца — голубые глаза и нос с горбинкой.
Пранэ усмехнулся:
— Читальщик, а не рассчитал. Прозевал ведь ты, Вась, отпуск!..
— Да-да, — закивали все остальные, а Вась посуровел.
— И как так получилось? Отпуск кончился давно, я опоздал выйти на работу, — тужил Вась. — Правда, немного — три дня с добавкой. Рыба уж больно хорошо ловилась в последние дни. Попадет, наверное от Биасин-Гала.
— Э-э, слушаться его, Биасина. — Колька устало шевелил гребью.
— Но, но, — Вась посмотрел строго на сына гребя рядом.
Вдруг Петрук воскликнул:
— Вот и начало протоки! Выходим на Обь! Сколько лодок с сеном! Все спешат домой с покоса…
Гребцы перестали грести, заулыбались.
— Наши-то, поди, тоже там. — Гриш смотрел на лодки.
Вась и сыновья стали искать своих людей. А Пранэ махнул рукой, улыбаясь:
— Моя Малань сейчас дома с новорожденным. По моему расчету получается так, хотя я и не «читальщик». Опять, наверное, дочка. Кого же больше принесет моя Малань…
Но тут в одной лодке, самой ближней к берегу, чуть впереди, послышался крик младенца. Потом еще. На корме той лодки никого не было, виднелась только согнутая спина, а в носовой части лодки гребли двое потихоньку.
Пранэ крикнул, положив руки рупором:
— Эй-эй! Это мы, из Пырысь-Горта! Как Малань?..
В лодке с сеном услышали, обрадовались, раздались голоса:
— Это вы?.. Ой как хорошо!.. Малань родила сына!.. У нас есть нельма! Большая-большая!.. Ворожила тетя Еля!..
— Сына? Вот это здорово! — возликовал Пранэ так, что едва не свалился в воду. — Поехали догонять их! Я сам сяду к рулю, а вы гребите!
Глава 25
Незабываемая осень
Пришла осень, заморозила землю, запорошила. Малая Обь начала застывать. Илька, Венька и Федюнька учились в первом классе. Только троих не перевели весной — белобрысый Димка болел долго и пропустил много, а также Анка и Нюська с «гнилыми языками», дочери Сеньки Германца, так и не научились выговаривать «р», и вообще бестолковые какие-то — не смогли за две зимы выучить счет до десяти. И Педька не приехал до сих пор из тундры. Яков Владимирович не знает, перевести ли его в другой класс. Зато в первом классе учеников прибавилось — четверо второгодников. И кроме них еще новая ученица — русская, Люська, прибывшая из Тобольска к тете, учительнице Любови Даниловне, жене Вечки. Любовь Даниловна в этом году вместо Якова Владимировича, который остался в нулевом классе, потому что знает зырянский язык.
Нулевой и первый класс занимались попеременно в одной комнате, в две смены. Остальные комнаты днем почти пустовали — из них, убрав перегородки, сделали клуб для работы вечерами и в выходные дни. Старшие ученики Мужевской трехклассной школы занимались теперь в доме, где раньше помещался сельский Совет и Нардом. Сельсовет и женотдел сейчас в бывшей двухклассной церковноприходской школе.
Однажды перед 7 ноября, перед десятилетием Октября, Любовь Даниловна задержала учеников после уроков. Смеркалось, и горели только что зажженные керосиновые лампы, а с потолка свисали несколько электрических патронов.
— Вот видите — югыд-би будет на днях! Обязательно будет! — учительница кивнула на патроны.
Она начала говорить о том, что за эту большую отеческую заботу о северянах, за югыд-би надо благодарить нашу Советскую власть, нашу большевистскую партию, нашего дорогого Ильича, по заветам которого мы строим социализм. Нужно вступить в пионеры, стать юными ленинцами.
— Я желаю вступить! — Федюнька готовно вскочил с места.
Все засмеялись — Федюнька был самый маленький по возрасту и не подходил в пионеры. Он принят в школу «адъютантом» из-за Ильки. А Илька вытаращил глаза — ему можно, оказывается, вступить в пионеры, носить красный галстук, как и Петруку.
— Но в пионеры не всех берут! Надо заслужить. — Любовь Даниловна стала перечислять, каким должен быть пионер, стоя между партами нарядная — в клетчатой юбке, голубой кофточке, кудрявая блондинка с черными глазами.
Слушали ее внимательно, потом стали переглядываться и шептаться. Годных в пионеры много, но и плохих тоже немало, особенно нарушителей дисциплины и прогульщиков. Решили считать вполне подходящими вместе с русской Люсей еще семь учеников, среди них Илька и Венька.
Любовь Даниловна сказала, что завтра после уроков она и пионервожатый Евдок начнут учить с будущими пионерами торжественное обещание.
Когда вышли на улицу, то было почти темно. Илька без конца делился радостью с Венькой и Федюнькой — он вступает в пионеры.
Вдруг они услышали, что сзади кто-то идет-пыхтит. Остановились, подождали. А это тот самый рослый мальчик, юноша Квайтчуня-Верзила Самко, который сломал костыль у Ильки, а потом устроил ловушку. У него отец, Квайтчуня-Эська, богатый, и сын лентяйничает, дурит, год учится, а год — нет. Теперь, слышно, посещает третий класс, последний.
— А я знаю! А я знаю!.. — завопил ломким переходным голосом Квайтчуня-Верзила, остерегаясь ребят и приподняв на плечо сзади подол малицы, чтоб бежать. — Был только что в клубе! Вас принимают в пионеры! Ха-ха-ха! — И он запел по-русски с зырянским акцентом:
Пионеры юные,
Головы чугунные,
Сами оловянные,
Ноги деревянные…
— Уходи отсюда!.. — закричали ребята враз.
Квайтчуня-Верзила, увидев, как Федюнька и Венька наклонились, чтобы взять конские голяши и закидать его, быстро юркнул мимо них.
— «Ноги деревянные…» Это про меня… — вздохнул Илька. — Ну и пускай! Мы еще посмотрим!..
Отец и мать Ильку похвалили — будет пионер в семье. А Февра большая уже, в комсомол приняли. Вот-вот должна прибыть она в Мужи — хватит уж ей странствовать, теперь выучилась — вожатой будет; Федюнька сожалел, что не дорос еще, а то бы тоже вступил в пионеры. Илька сказал о торжественном обещании пионеров — вдруг да оно окажется трудным. И вспомнил еще про Квайтчуня-Верзилу — ноги деревянные, мол…
Родители хмыкнули.
— Да ну его! Дурак — дурак и есть! Ломал костыли и нарточку! — Гриш достал из-под футляра швейной машины три небольших гофрированных коробки, открытых по торцам, и принес осторожно на стол. Посмотрел на висящий с потолка шнур с патроном. — Скоро кончим канителиться с керосином. Будет югыд-би! Вот тогда и выучишь назубок торжественное обещание. Видели такие пузырьки? Сегодня получил у Будилова. — Он, улыбаясь, вынул осторожно из одной коробки прозрачный, продолговатый пузырек с пуповиной на круглом конце, внутри стекла что-то непонятное, вроде проволочки, а другой конец — металлический, чтобы ввинчивать в патроны.
