Иван Панаев - Она будет счастлива
Зннанда въ первое время знакомства съ Горинымъ причисляла его къ разряду этихъ существъ, которыя отличаютчія только важною дипломатическою осанкою въ двадцать лѣгь, желтыми лайковыми перчатками. богатыми тросточками въ рукахъ, круглыми бакенбардами и вычурными рѣчами; которыя стыдятся знакомствъ съ людьми не ихъ тона, хоть будь эти люди надѣлены всеобъемлющимъ умомъ Гёте; которыя, самодовольно прогуливаясь подъ руку съ какимъ-нибудь княземъ, краснѣютъ до ушей, если имъ попадется навстрѣчу и поклонится человѣкъ, не посѣщающій высшихъ обществъ…
Зинаида подмѣтила этихъ безхарактерныхъ, жалкихъ куколъ общества и, какъ женщина, проникнутая высокими, благородными чувствованіями, презирала ихъ. Она съ холодною вѣжливостью обращалась съ Горинымъ и избѣгала случаевъ сближаться съ нимъ. Зато полковникъ былъ отъ него безъ ума, возымѣлъ къ нему безпредѣльную довѣренность, ставилъ его въ образецъ всѣмъ молодымъ людямъ и разиня ротъ выслушивалъ каждое его слово. Скоро Горинъ сдѣлался необходимою вещью для полковника, какъ щегольскіе матовые эполеты для его мундира, какъ зыбкій, роскошный, бѣлый султанъ для его трехугольной шляпы.
Однажды, въ началѣ длиннаго декабрьскаго вечера, полковникъ привелъ Горина въ будуаръ жены своей. Она сидѣла на низенькомъ эластическомъ диванѣ, работы Гамбса, облокотясь одною рукою о столъ; между ея нѣжными бѣлыми пальчиками струились и ниспадали длинныя, томные локоны. На столѣ передъ диваномъ стоялъ небольшой броизовыйиподсвѣчникъ, и въ безпорядкѣ лежали гравюры къ изданію Байрона, снятыя съ прелестныхъ картинъ братьевъ Жоанно. Видно было, что Зинаида, только за минуту передъ тѣмъ, разсматривала эти гравюры и погасила свѣчу. Напротивъ дивана на мраморной доскѣ камина стояла алебастровая ваза съ томившимся свѣтомъ внутри.
Этотъ свѣтъ слабо, но привлекательно разливался по комнатѣ, будто поэтическій свѣтъ луны. Онъ тонко посеребрялъ тысячи изящныхъ бездѣлокъ и вмѣстѣ съ тѣмъ необходимыхъ принадлежностей будуара. Онъ бросалъ свои блѣдные лучи на очаровательное лицо Зинаиды.
Она обратилась къ вошедшему мужу и легкимъ наклоненіемъ головы отвѣчала на поклонъ Горина…
Полковникъ началъ разсказывать, чрозвычайно важнымъ тономъ, о какомъ-то пустомъ происшествіи, случившемся въ то время въ городѣ, и безпрестанно посматривалъ на своего пріятеля, будто желая получить отъ него одобреніе за искусство разсказа.
Зинаида старалась казаться вниательною, но мысли ея были далеко… И могли ли занимать эту женщину пошлые разсказы, анекдоты, дурно сплетенные отъ праздности, которые ежеминутно бѣгаютъ по городу, безпрестанно обновляются и служатъ пищею толпѣ?
Горинъ стоялъ, прислонясь къ доскѣ камина.
Утромъ этого дня онъ получилъ одно непріятное извѣстіе, которое было очень близко къ нему. Это извѣстіе заставило его притти въ себя, задуматься, даже вздохнуть о ничтожности своей жизни. Такъ справедливо то, что только въ горькія минуты человѣкъ вполнѣ сознаетъ самого себя, съ стѣсненнымъ сердцемъ развертываегь передъ собою свитокъ своего прошедшаго и дѣлается собственнымъ, иногда неумолимымъ судьею. Въ эти только минуты онъ возносится надъ вседневными мелочами, окружающими его, и чувствуетъ свое высокое назначеніе.
О, какъ великъ, какъ гордъ, какъ прекрасенъ человѣкь въ эти минуты! Будто орелъ, онъ величаво возносится духомъ, онъ смѣло говоритъ:
Туда бъ, въ заоблачную келью,
Въ сосѣдство Бога скрыться мнѣ!
Смотрите на человѣка и любуйтесь имъ въ эти минуты… Онѣ мимолетны… Вдохновеніе вспыхиваетъ какъ молнія, исчезаетъ какъ падающая звѣзда…
Зинаида, выслушавъ длинный разсказъ мужа и разсѣянно перебирая листки гравюръ, спросила его о чемъ-то. Это былъ одинъ изъ тѣхъ вопросовъ, которые часто предлагаютъ жеищины для того, чтобы замѣстить нѣсколькими словами проможутокъ молчанья, вовсе не заботясь объ отвѣтѣ. Потомъ, можетъ быть, удивленная тѣмъ, что Горинъ, всегда разсыпавшійся въ рѣчахъ, еще не произнесъ ни слова, она обернулась къ камину, у котораго стоялъ молодой человѣкъ: блѣднѣе обыкновеннаго казался онъ въ полусвѣтѣ комнаты: грусть придавала невыразимую привлекательность лицу его; въ его глазахъ выражалась душа, въ его положеніи не было этой вынужденной картинности фата; онъ весь былъ проникнутъ мыслію, весь озаренъ чувствомъ.
Зинаида не вѣрила глазамъ своимъ: она не хотѣла вдругъ, безотчетно поддаться ихъ обману и пристальнѣй стала вглядываться въ Горина. Но чѣмъ болѣе смотрѣла она на него, тѣмъ болѣе открывала въ немъ привлекательности. Боже мой! думала она, неужели это тотъ Горинъ, который безпрестанно вертится какъ флюгеръ по движенію вѣтра, который съ тономъ педантства и безчувственности разлагаетъ теоретически всѣ чувства на длину мазурки или французской кадрили, неужели это тотъ ходячій адресъ-календарь князей и графовъ, камергеровъ и камеръ-юнкеровъ?
— Ты сегодня въ самомъ несносномъ расположеніи духа, Валеріанъ! — воскликнулъ полковникъ, подходя къ Горину и ударивъ его по плечу. — Что съ тобой? Куда дѣвалась твоя обычная любезность? Вотъ ужъ полчаса, какъ ты въ будуарѣ женщины, и еще не вымолвилъ слова.
— Для чего же мнѣ было перебивать тебя? я слушалъ! — равнодушно отвѣчалъ тотъ.
Полковникъ пріятно улыбнулся.
— Нѣтъ, это что-нибудь да значитъ, — продолжалъ онъ… — Какая-нибудь тайна! Я тебя оставлю одного съ Зинаидой… Мнѣ надо кой-куда съѣздить. Надѣюсь, что ты будешь любезнѣе и не дашь ей почувствовать моего отсутствія.
— Ты, кажется, никуда не хотѣлъ выѣзжатъ сегодня? — замѣтила Зинаида, глядя на мужа съ такимъ выраженіемь, будто просила его остаться.
— Я тотчасъ ворочусь, — произнесъ онъ, пожавъ ей руку и выходя изъ комнаты.
Здѣсь, можетъ быть, кстати будетъ замѣтить, что уже болѣе года прошло, какъ полковникъ былъ женатъ на Зинаидѣ: его любовь продолжалась недолго; онъ сталъ смотрѣть на жену, какъ на необходимую принадлежность своей квартиры.
И гдѣ же ему было оцѣнить эту женщину? Надобно имѣть сердце, чтобы понять другое сердце, надобно чувствовать въ себѣ душу, чтобы почувствовать ее въ другомъ существѣ. Для человѣка, понимающаго любовь, для человѣка, вполнѣ любящаго, цѣлый міръ заключается въ очахъ избранной имъ женщины; потому что въ этихъ очахъ отражается душа ея, потому что эти очи — языкъ сердца.
Полковникъ зналъ, что люди могутъ влюбляться, потому что онъ самъ былъ влюбленъ. Въ этихъ двухъ словахъ: "любить женщину" для него заключался особенный смыслъ. Часто слыхали, какъ полковникъ, съ важностью человѣка ученаго, говаривалъ, что онъ матеріалистъ.
Самое любимое препровожденіе времени его были карты. Въ картахъ онъ былъ истиннымъ артистомъ. Во время игры онъ забывалъ всѣхъ и все. Въ картахъ заключалась его жизнь, его надежды, его настоящее и будущее. На картахъ разыгрывались его фантазіи, развивались мысли. Небольшое вліяніе, которое имѣла Зинаида на мужа въ первое время послѣ брака, съ каждымъ днемъ уменьшалось. Полковникъ скучалъ оставаться наединѣ съ нею, хотя еще старался скрывать это отъ другихъ. Городская молодежь говорила, будто онъ мало измѣнилъ привычкамъ своей холостой жизни. Но на слухи, распускаемые молодежью, не всегда можно положиться…
Вотъ почему онъ такъ равнодушно оставлялъ ее наединѣ съ молодымъ человѣкомъ, раздушеннымъ и ловкимъ, любезнымъ и образованнымъ.
Когда полковникъ вышелъ изъ комнаты, Зинаида, проводивъ его глазами, съ лицомъ свѣтлымъ улыбкою, или, вѣрнѣе съ лицомъ, выражавшимъ желаніе улыбнуться, обратилась къ Горину.
— Въ самомъ дѣлѣ,— произнесла она, — я замѣчаю въ васъ необыкновеннуіо перемѣну…
— Вы угадали, — отвѣчалъ онъ, не двигаясь съ мѣста и будто говоря съ самимъ собою.
Она посмотрѣла на него значительно.
— Мнѣ наскучило общество, — продолжалъ онъ голосомъ, завѣрявшимъ въ истинѣ словъ его; — я думалъ найти въ обществѣ жизнь, облеченную въ мысль и чувство; вмѣсго того я увидѣлъ, что оно трупъ, только разукрашенный нарядными тряпками.
Зинаидѣ странно было слышать такое горькое замѣчаніе объ обществѣ изъ устъ человѣка, для котораго, казалось, все заключалось въ одномъ обществѣ. Могла ли она въ нарядномъ попугаѣ, какимъ до сихъ поръ считала Горина, подозрѣвать мысль и наблюдательность? Замѣчаніе это глубоко заронилось въ душу ея, потому что въ голосѣ его была раздражительность чувства, потому что въ выраженіи лица его была убѣдительность истины. Къ тому же, она хорошо поняла слова молодого человѣка, потому что эти слова были выжжены и на ея сердцѣ. Она впервые узнала, что такое сочувствіе; она догадалась, чего недоставало ей въ жизни; она нашла то, чего такъ давно и напрасно искала. Это была одна изъ счастливыхъ минутъ ея. Лицо Зинаиды загорѣлось румянцемъ, она была плѣнительнѣе и ненагляднѣе, чѣмъ когда-нибудь.
