Ольга Туманова - Мысли
Резкий голос прервал музыку. Марина Сергеевна вздрогнула, мизинцем промокнула глаза и поежилась от дикторской речи - фальшивая интонация, немыслимые ударения, бесконечные ошибки в родном языке и поток непонятных нормальному человеку иностранных терминов... - непрофессионализм, лакейство, пошлость - вот то гнилое болото, что засасывает Русь.
Марина Сергеевна выключила приемник, и вода из крана: кап, кап...
Хлестко раскрылись дверцы лифта. Марина Сергеевна глянула на часы: муж? Что-то он долго сегодня, видимо, придет усталый, угрюмый. И, громко стуча ложкой и шумно втягивая в себя суп, быстро проглотит его и так же быстро начнет глотать картошку с мясом. "Я не отниму у тебя", - скажет Марина Сергеевна. Муж замрет с открытым ртом, тупо глянет на нее, потом проглотит картошку и заговорит быстро, сердито, и с каждым словом его речь будет становиться все громче, все сердитее. "Ты же не по селектору разговариваешь, скажет Марина Сергеевна. - Я хорошо тебя слышу". Муж набычит голову, распаляясь от собственного крика. - Цены надо поднимать раз в семь, в восемь, только тогда мы будем рентабельны. А они разрешили только в три раза. А электроэнергия... А металл...
- Но так же будет без конца, - стараясь успокоить мужа голосом, тихо и ласково скажет Марина Сергеевна, - вы повысите цену, потому что вам дорого платить им. Они вновь повысят, потому что им станет вновь дорого платить вам, и вновь вы повысите, и вновь они повысят, и ничего не будет меняться ни для них, ни для вас. И только те, кто не может повышать цены: пенсионеры, врачи, учителя... Но вряд ли удастся за их счет решить все проблемы.
- Ты не понимаешь, - посереет муж. Он работает сутками, он выкладывает себя всего, до изнеможения, чтобы в нынешнем хаосе хоть какое-то подобие прежнего порядка еще позволяло производству работать. Он идет домой, чтобы отдохнуть, а тут...
А Марине Сергеевне так хочется, чтобы молодым ребятам, что пришли к власти, удалось все перевернуть с ног на голову или с головы на ноги, все встряхнуть, разбудить, разрушить старый уклад и пустить молодую задорную кровь в жилы страны. И возродится Россия.
А у мужа желваки ходят под скулами, и, стараясь сдержать раздражение, он вновь начинает объяснять:
- Транспорт - подорожал, топливо подорожало, все услуги - подорожали. Понимаешь?
- Понимаю. И растет в несколько раз себестоимость всего, что вы делаете. Но вы придумайте что-нибудь новенькое. Совсем-совсем новенькое. Чтобы покупали те, у кого деньги есть. И чтоб вам хватило и на основное производство.
И муж задохнется воздухом: оборудование старое, кругом одни дыры, каждый день срыв поставок... ад, ад, и он в этом аду. А дома! И он, хрюкая, пьет компот и яростно кусает оладьи и судорожно дышит, словно есть оладьи для него неимоверный труд. Вместо отдыха, вместо участия она проводит с ним политзанятия. Ликбез экономический ему устраивает. Да без него бы она только что на хлеб сегодня и заработала, а каждый день ноет, что толстеет от мучного. Вот пожила бы одна, тогда бы поняла, кто прав. И, зло отодвинув тарелку, уйдет в комнату, уляжется на диван и, включив на полную мощность телевизор, захрапит.
Как будто я не хочу новую шубу, которая теперь так же далека, как Париж. Как будто мне не обидно ходить в штопаных чулках. Как будто мне сладко жить в смурое время. Но ведь надо же выбраться России на твердую дорогу, ведь должна Россия распрямиться, снять с себя грязь, скинуть убогую одежду и пойти по жизни, гордой и прекрасной.
И Марина Сергеевна моет посуду и чувствует себя такой одинокой, такой несчастной...
...Щелкнул замок, зашумело в прихожей и запоздало, коротко и резко, звякнул звонок.
