Василий Брусянин - В стране озёр
На другой день в два часа дня я пошёл к г-же Р.
Интересная «дама-крестьянка», как впоследствии прозвали мои знакомые г-жу Р., встретила меня с мягкой улыбкой на лице, долго извинялась за некоторую неряшливость комнаты, куда мы вошли, и провела меня на террасу.
Кто-то из путешествовавших по Финляндии заметил, что финские крестьяне любят жить «в нескольких комнатах». Это наблюдение подтверждается действительностью. Жилища финских крестьян в большинстве случаев состоят из двух-трёх и даже большего числа комнат. Исключение составляют безземельные, торпари и так называемые muonamies [6], - сельские рабочие, ютящиеся в хатках в одну комнату.
Г-жа Р. - из зажиточных крестьян. Её муж — владелец дворового участка, isäntä [7]. В его уютном домике четыре комнаты и открытая терраса в сад с яблонями, рябинами, крыжовником и смородиной. Первая от входа комната — кухня, опрятная, с плитой и с половиками на полу. Вдоль стен длинные скамьи, шкафики с посудой и утварью и большие столы. Две следующие комнаты, целомудренно скрытые от взора посетителей — для семьи; четвёртая — приёмная, с мягкой мебелью и кисейными гардинами на окнах. Здесь шкафы с посудою, две этажерки с книгами и швейная машинка. На стенах — плакаты с духовными изречениями. Никаких изображений Божества в переднем углу я не заприметил: крылатые фразы и афоризмы из духовных писаний, Библии и Евангелия, очевидно, достаточно символизировали собою представление о Боге.
Хозяйка провела меня на террасу, где уже был накрыт стол, похвасталась садом с яблонями, ветви которых склонялись к земле от тяжести зреющих плодов, и начала подавать обед.
Одета она была в тёмное платье с крахмаленным воротничком и рукавчиками. Поверх платья был надет кокетливо сшитый передник, с вышивками и оборками. Я только в Финляндии видел такие передники — национальное украшение женщин страны озёр. Передник молодил г-жу Р., но я не думаю, чтобы она заботилась об этом.
Первый пробный обед остановил внимание моего желудка, и я не скажу, чтобы это было на пользу хозяйки. На первое блюдо она подала суп из черники, обильно произрастающей в финляндских лесах. Тёмная жижица, приправленная сметаной, годилась скорее на третье, но памятуя о том, что г-жа Р. - вегетарианка по убеждению, я самоотверженно съел этот суп. На второе моя новая кормилица подала двух небольших окуньков, зажаренных в сметане, и картофель «в мундире». Третье блюдо — пирог с черникою и молоко, и наконец в виде лакомства мне была предложена тарелка простокваши.
Не скажу, чтобы обед этот произвёл на меня надлежащее впечатление, но зато он в достаточной мере был сдобрен рассуждениями г-жи Р., что доставило мне большое удовольствие.
Уставив всеми блюдами стол, г-жа Р. поместилась против меня с каким-то вышиванием в руках и начала свою длинную речь. Как любезная хозяйка прежде всего она познакомила меня с подробностями собственной жизни.
Муж её, как оказалось, живёт в Петербурге, служа в каком-то складе сельскохозяйственных орудий, и появляется дома только по воскресеньям. При этом целые дни он проводит на озере, потому что большой охотник до рыбной ловли. Истреблённые мною окуньки — плод его увлечения.
Муж г-жи Р. - владелец геммоны, т. е. дворового участка в 5Ґ десятин луга и пахотной земли. Всю эту землю, за исключением огорода, г-жа Р. сдаёт в аренду торпарю, живущему у леса. Кроме денежной платы за аренду, торпарь обязан вырастить на огороде г-жи Р. необходимые в хозяйстве овощи. Кроме того, на его же обязанности — обеспечить дом топливом на целую зиму из лесов участка, принадлежащего г-ну Р.
Кроме торпаря с его семьёй, в распоряжении г-жи Р. состоял ещё один человек, loinen [8]. Это — жалкое одинокое существо, седой, сгорбленный человек лет пятидесяти. Звали его Григорием Мекинен. За право пользования углом в кухне Мекинен обязан был выполнять некоторые работы при доме. Он колол дрова, мёл двор, носил с озера воду для поливки огородов, а иногда даже доил сытых коров. Жил Мекинен случайными заработками у соседних помещиков, на железной дороге и т. п.
Вместе с г-жой Р. жили две её дочери: Айна, семнадцати лет, и Серафима — пятнадцати. Обе они обучились кройке и шитью под руководством матери и, как выразилась последняя:
— Теперь уже могут брать работу на дом… То есть зарабатывать деньги, — пояснила она.
Вводя меня в курс своей интимной жизни, г-жа Р. прерывала свою речь замечаниями:
— Кушайте… кушайте, пожалуйста… пирожка-то с черникой… Молочка ещё не угодно ли?..
Я кушал, но чувствовал, что сколько ни старайся, сытым всё же не будешь. И я в душе проклинал всех вегетарианцев вместе взятых и их обеды.
Г-жа Р., впрочем, не заслуживала этих проклятий.
Она показалась мне очень интересной женщиной. Всё больше и больше она разоблачала своё духовное содержание. Я узнал, что за десять лет своей деятельности в роли офицера «Армии спасения», в…ском приходе, она приобрела более двадцати прозелитов и, несмотря на мигрени, от которых страдала, не оставляла своей любимой работы.
— Только, скажу я вам, — жаловалась она, — трудно у нас заниматься всем этим!.. Раньше свободнее было, а теперь… Русскому правительству не нравится наша работа; то же и со стороны финских властей… Не скажу, чтобы было притеснение, а всё-таки… У нас ведь есть ещё другие религиозные общества… Вот, например, общество «Свободная церковь»… Члены его часто разные должности занимают… Ну и… теснят немного нас…
— Как же так? — изумился я. — Общество называется «Свободной церковью» и противоречит своим основам? Раз одни свободны, предполагается свобода и для других?..
Г-жа Р. пристально посмотрела мне в глаза и ответила:
— Что же, что притесняют! Ведь и они хотят распространять своё учение!..
— Стало быть, вы оправдываете всякие средства пропаганды и агитации?
— Ну, а то как же!.. Мы на них не сердимся! Против их стеснений у нас есть свой ответ — наше учение…
Она выкрикнула последнюю фразу твёрдым голосом, и глаза её сверкнули. В эту минуту приятно было смотреть на её вдохновенное лицо, с выражением какой-то особой гордости и самоуверенности.
— По уставу мы не можем насильно навязывать своего учения… Мы только поучаем… Религия для нас тоже не препятствие. Если бы вы вздумали вступить в члены нашего союза, я не спросила бы вас, как вы веруете…
Теперь она говорила спокойно, но прежнее выражение всё ещё не исчезало с её лица.
— А ваш муж — тоже член союза?
— Нет… Мы с ним никогда не сойдёмся во взглядах…
— Ну, а ваши дочери?
— Я думаю… потом они примкнут… Я же говорю, мы не можем вовлекать насильно!..
Как мне показалось, в её голосе прозвучала даже нотка печали. Глядя на энергичное лицо г-жи Р., видя её склонность к собеседованию и способность горячей защиты своего учения, можно думать, что она, действительно, сожалела о наличности пункта устава, запрещающего «несильное» привлечение сторонников. [9]
После обеда г-жа Р. пригласила меня в свою гостиную.
Порывшись в библиотеке, она показала мне свои союзные издания — брошюры и листки на финском и шведском языках.
— А вот это книги нашего писателя Арвида Еренфельда… Он — последователь Толстого.
Я рассматривал книги толстовца страны озёр. Это были романы: «Isänmaa», «Ihmiskohtaloista» и «Puhtauden ihanne» [10].
Она с довольством в глазах смотрела на книги и говорила:
— Вот и у нас есть свой Толстой!..
После этого визита в продолжение двух недель я ежедневно виделся с г-жой Р., и интерес к этой женщине во мне обострился. Стороной я узнал кое-что о её деятельности. Судя по рассказам, она весьма скромного о себе мнения. Как оказалось, она весьма много потратила энергии в борьбе с пьянством. Можно насчитать в округе сотни семейств, где она являлась в трудные минуты жизни нужным человеком. Предполагала она основать в своём приходе и «Трущобную станцию», но это осуществить ей не удалось.
Россию она называла страной христианской и сожалела, что русские плохо воспринимают учение «Армии спасения».
— У вас так много бедных и погибающих людей, — говорила она. — Вот бы и надо распространять наше учение!..
Кузьма из Чембара
Часто в белые ночи я выходил на дорогу и на гребне высокого каменистого холма любовался синею далью ровной лесной долины. На горизонте в лёгкой голубоватой дымке виднелось море. Издали оно казалось мне тихим, уснувшим, пустынным…
Может быть над его гладью в синеве воздуха купаются белые паруса, но я не мог рассмотреть этих красивых крыльев яхт и лодок финляндских рыбаков. Когда проходили большие военные и торговые пароходы, над морем темноватой густой кисеёй вытягивался дым. Я представлял себя на палубе этих пароходов и думал о тех неведомых мне людях, которые уплывают в чужие страны или возвращаются на родину… И странно, какая-то тихая грусть начинала точить сердце.
