Шломо Вульф - Гекуба
"Ури, простите меня! - кинулся он к обиженно сопящей трубке. - Тут у меня на глазах только что..." "Теракт? - воспарил духом Бен-Цвит. - Что, прямо в нашем городе?" "Да. Теракт. Наглый и безнаказанный. Погибла замечательная женщина... А ваша статья..." "Я еду к вам!! Я соберу свидетельские показания! Его поймали? Его имя известно? Он с территорий или местный араб?" "Их не поймали. И не со-бирались ловить. Это местные. Евреи..." "Что?.." "Ваша статья выйдет завтра. Раису от наших с вами разоблачений мало не покажется. Израиль может спать спокойно. Шалом."
"Подождите! - взмолился Бен-Цвит. - Я не успел сказать вам свое мнение о вашей статье о демографической ситуации. Ваш подход совершенно неправильный! Сле-дует взять с арабок обязательство не беременеть после рождения второго ребенка. Иначе... террор палестинской матки... мы просто задохнемся от изобилия арабских младенцев, готовых немедленно стать взрослыми террористами..." Евгений сам задыхался от проникающей радиации этого жуткого энтузиазма. Его собеседника не зря боялись и избегали. Но это только убеждало его в собственной правоте. Спорить с ним было не просто бесполезно, но и физически невозможно: после нескольких минут вынужденного общения Домбровский неделями чувствовал себя опустошенным. На любой аргумент фанатик отвечал десятком своих, не имея иногда ни малейшего представления о предмете спора. У него была уникальная память, бесконечная эрудиция в любой области знаний и энергия ядерного котла, накопленная в спорах с еще незащищенными оппонентами. Но положить трубку было еще опаснее. Этот мог без всякой злобы, а из искреннего расположения к своему любимому коллеге, сказать главному, что милый Женя его недослушал, недопонял, а потому... Времени и сил без конца доставать любого у него было в избытке. "Так что вы предлагаете? - чудом уловил Евгений момент, когда Бен-Цвит набрал в необъятные легкие воздуху для очередной бесконечной тирады. - Я не прав. Что дальше?" "Как что дальше? Я хочу, чтобы мой любимый Женя всегда был прав! Чтобы в его замечательных статьях никогда не было таких нелепостей, которые губят его в глазах читателей. А потому, - он набрал воздуху раньше, чем Евгений успел что-то сказать, - а потому давайте мне все, что вы сочините. Страницу за страницей. Я все исправлю раньше, чем это попадет в газету, когда испеченный блин уже невозможно вернуть в состояние теста. Совершенно бесплатно! И под вашим именем будут выходить только отличные статьи! Вы согласны?" "Я на все согласен. Шалом..."
Телефон только и ждал этого "шалом", чтобы вновь взорваться звонком. "Женя, - как всегда устало и брезгливо сказал главный редактор. - Ты не забыл, что за тобой репортаж о сегодняшней встрече Николая Колесина с читателями?" "Боюсь, что я сейчас не в форме, Миша, чтобы..." "Слушай, ты что, еще не понял? Ты на работе. И мне наплевать на твою форму. Репортаж о встрече живого классика с народом я поручил тебе. Выпей рассолу или йогурта и марш в Бейт-оле. Ты думаешь, что тебе никто не дышит в затылок? Нет? Спасибо. До свидания." 4.
Кто такой Николая Колесин? - мучительно вспоминал Евгений.
Естественно, звучная фамилия была хорошо известна по бесчисленным статьям и интервью писателя. В энциклопедии Колесину была посвящена короткая, но емкая статья: рус.сов. писатель, член КПСС с такого-то года, сб. повестей и рассказов таких-то о мире таких-то (перечень на пять строчек - ни одного знакомого названия) и др., Гос. пр. СССР (такой-то год). В справке редак-ции было сказано, что классик столько-то десятилетий был членом редколлегии такого-то журнала (ну, эту-то компанию московских небожителей Евгений помнил прекрасно! Сколько разбилось об них надежд и планов...), а также, что он издал сотни книг с суммарным тиражом в десятки миллионов, что его повести и расска-зы переведены на языки чуть ли не всех народов мира. Пьесы на сценах театров, популярнейшие (какие же, о, Господи?) фильмы по мотивам его литературных шедевров. Какая глыба, а? Какой матерый человечище! И какой же позор для выпускника факультета журналистики Евгения Домбровского, что за десятилетия совместной с глыбой жизни уже во второй по счету стране он понятия не имеет о своем великом современнике, не читал ни строчки из его нетленки, а на слуху только фамилия единственного классика, удостоившего Израиль чести поселиться здесь в зените своей славы... Из объявления о презентации следовало, что писатель продолжает творить и на исторической родине, где каждого его произведения с нетерпением ждут благодарные читатели, а для Евгения и этот этап эпохальной деятельности великого мастера слова остался незамеченным. Конфуз-то какой! Надо срочно купить на встрече книги маститого и проштудировать. Иначе и статья о встрече читателей с обожаемым классиком не получится. А кто-то помоложе и пошустрее, и не один, уже давно и жарко дышат в затылок.
Безуспешно смиряя свирепую бессильную злобу завистника и неудачника-Сальери к бессменному Моцарту здесь и там, Евгений спешил в актовый зал, где профе-ссиональные книголюбы и квалифицированные читатели в лихорадочном нетер-пении ждали своего кумира. Тот появился под дружные аплодисменты и прежде всего расцеловался с устроителем действа главбиблиофилом.
Самоиздающийся писатель Евгений Домбровский вспомнил свою единственную личную встречу с этим личным другом классика.
Брезгливо пролистав плод многолетних усилий и бессонных ночей неизвестного автора, главкниголюб заглянул в предисловие, неопределенно гмыкнул и передал любовно изданную за последние деньги книгу безмолвному коллеге, которого он представил профессором таким-то. Тот листанул, произнес нечто невнятное и ото-двинул предмет гордости семьи Домбровских большим пальцем обратно к глав-ному, так и не подняв на Женю свои отчего-то усталые глаза. "Мы никому не от-казываем, - глядя в сторону, проговорил книголюбец. - Оставьте. Ваши повести посмотрят. Вам позвонят."
Точно как в советских издательствах! - подумал Евгений. - Ждите. Появится мне-ние - вам его сообщат. Но существовала разница, и была она, как это часто бывает, в пользу "империи зла". Там, при благоприятном мнении, книга издавалась не за счет автора, реализовалась через сеть книготорга, а писателю выплачивался сна-чала аванс, а потом гонорар, на которые он мог жить и создавать что-то новое. "Империя добра" в лице этой околоолимовской публики и шекеля не вложила в издание, и агоры не собирается никому заплатить. С той же неохотой или брезгливостью книгу взяли на продажу в некоторые "русские" магазины, но ее и близко не подпустили к национальной сети книжной торговли и не выставили в библиотеках. Всюду было полно довольно однообразной импортной продукции российских издательств по бросовым ценам. Бесчисленные боевики и мелодрамы из чужой жизни, эротика и насилие на обложке, наркотики, порно и кровь на страницах. И - ни слова о жизни потенциальных читателей. "А им это надо? - спросил человек, похожий на что угодно, только не на привычного по прошлой жизни продавца книжного магазина. - И так тошно..."
Еще бы, чуть не сказал Евгений, особенно, если смотреть на твою спесивую рожу на фоне этой макулатуры. Чтобы к тебе заходило хоть три человека в день, надо быть профессионалом, искать авторов, сводить их с заинтересованными покупа-телями, заводить из тех и других постоянную клиентуру в твоем эксклюзивном для авторов магазине, чтобы их читатель шел только к тебе. Cоздавать альянс автор-издатель-читатель. А ты сидишь тут и гордишься своим хамством и невежеством, предприниматель липовый! После прогоревшего буфета или распространения чего-то из-под визгливой пирамиды.
Но если в магазине от профессионализма хоть как-то зависело благополучие семьи владельца, то уж в храме книголюбия никому и ничего не было надо. Но тот же устало-презрительный взгляд. Плюс многозначительные бессмысленные сентен-ции черт их знает о чем и нетерпеливое поглядывание в окно, словно сегодня к этим бездельникам придет еще хоть один писатель...
Все удивительные авторские находки и восторг от них, споры и ссоры с Наташей по поводу каждой реплики и эпизода, сюжет и композиция каждой повести, сверх-задача и ее воплощение, весь смысл жизни писателя были в несколько минут ниве-лированы здесь двумя стариками, призванными решать более чем скромную задачу - собрать на презентацию оплаченной автором книги несколько потенциальных покупателей. Донести мысль автора до тех, ради кого он трудился.
На фоне этих горьких воспоминаний как-то привычно забылась только что погиб-шая соседка (а так ли уж тепло дружили?..), Наташа, опекающая где-то свежего вдовца (тем более, меня там только нехватало...) и вообще вся эта бесконечная никчемная суета, выдающая себя за жизнь.
***
"Коля, говорил мне Давид Ойстрах, - голос с трибуны был невыносимо громкий, - ты не совсем прав. Бог есть в каждом человеке..."
Зал завороженно внимал. По всем рядам белели седины. Шоу пенсионеров для пенсионеров. Неужели все они знакомы с произведениями Колесина? удрученно думал несчастный дилетант. - Почему же я не могу вспомнить ну ни одного из названий, которыми он сыплет в зал? Всех, решительно всех, с кем он тепло дру-жил, кого самозабвенно опекал, всех, кто делился с ним самым сокровенным, я хорошо знаю по их неповторимому творчеству. А вот его, известнейшего уже полвека писателя, воля ваша, нет!..
