Борис Екимов - Набег
приносил, мягких булок, домашних блинцов. В плохое не верилось, а оно
уже подступало. И как его отвести...
Наутро Артур долго спал. Вчерашняя злость прошла. И вправду стоило
отсидеться на хуторе, пока утихнет весь шум и гам вокруг этого паршивого
киоска.
В хате топилась печь. Шкворчала яичница с картошкой и салом. Дед
Николай, увидев, что внук проснулся, спросил с улыбкой: "Выспался?" Все
же хорошо было у деда на хуторе: тепло, сытно и никто не ругался. Не то что
дома.
Потом во дворе разбирались в сарае, вытягивая оттуда всякий хлам. День
был не больно погожий, порой моросило; но одели Артура в шерстяной,
пополам с козьим пухом, вязаный свитер да телогрейку, на ногах - сапоги,
теплые носки, в портянках. После сытного завтрака, в доброй одежке
весенняя морось лишь свежила молодое лицо.
Вытащили рассохшиеся бочки, разломали мазаный плетневый хлебный
ларь. Отыскались два старых облупленных мопеда, на которых катался Артур, когда рос у деда на хуторе. Эти железяки он сам из хлама собирал, налаживал, и они ездили, к удивлению Николая.
- Может, подделаешь? - спросил Николай.
- Народ смешить. Люди на "Явах" летают, а я буду на драндулете.
Николай ответил просто, как думал:
- Заработай и купи "Яву".
- Заработай... - желчно передразнил Артур. - Уже раз заработал,
хватит.
Прошлым летом он устроился в райцентре на местный заводик. Месяц
честно трудился. Получил копейки.
Сам Николай когда-то в таких годах мечтал о гармошке да хромовых
сапогах.
Он вынул кисет с табаком, какой успел с утра насечь и высушить. Артура
угостил, тот не отказался, но спросил;
- Ты же бросил? В больнице не курил?
- Брошу, - пообещал Николай и сказал главное: - Можно заработать
на "Яву". Есть одно дело.
- Знаешь, сколько сейчас "Ява" стоит?
- Я говорю, можно заработать, - повторил Николай. И продолжил:
Меня сватают на гурт. Но скотина плохая, дохлина. Бригадир приходил, за
ним - зоотехник. Я отказался. Тяжело. Напарника взять? Кого? Челядинского зятя? Или Кирюшку? Работать на них? Не хочу. А вот с тобой вдвоем
я бы взялся. Ты - молодой, в силах. А главное - свой. Если хорошо
потрудимся, на мотоцикл заработаешь, я - на корову.
- На какую корову?
- Коровка нужна. Я же - молошный. Тем более язва. Надо заводить. А
добрая корова, из хозяйских рук, нынче в цене. Не меньше пятнадцати тысяч, а к осени - вовсе дороже. Денег нет, все на Таисину свадьбу ушли. Потом болел. Так что гляди. Согласишься, с тобой я возьмусь. Гурт тяжелый. Много работы. Особенно попервах, пока на ноги поднимем да зеленка пойдет.
- А точно заработаем?
- Чего бы я брался?
- Это же до осени?
- До осени. В сентябре - октябре сдавать.
- Деньги мне лично отдашь? - по-прежнему не верил Артур.
- Договор будем вдвоем подписывать. Получать всяк свое, на руки.
Алый мотоцикл... Стройное его тело, теплое, живое, дрожащее от
нетерпения... Скорости просит, бешеной гонки, полета... Как он желал его.
Не надо еды, тряпок, джинсов этих поганых, кроссовок, курток. Лишь
мотоцикл. Сияющую краской и никелем красавицу "Яву",
- Ты меня не обдуришь, дед? - тихо спросил Артур, глядя недоверчиво,
исподлобья. - Не обдуришь?
- Тебя дурить - значит себя дурить. Паспорт имеешь на руках, сам
договор подпишешь. Работа пополам. Барыш пополам. Бухгалтерия мне
твоих денег и не даст. Не положено, по закону.
- Тогда берем, - так же тихо сказал Артур.
- Тяжелый гурт, - еще раз упредил Николай. - Тощак. Работы с ним
много. А я из больницы. Больше на тебя надежа. Гляди, парень.
- Берем, - громче повторил Артур и добавил твердо: - Я сказал: берем!
- Берем так берем.
3
Пережидая полуденную жару, скотина отдыхала на базу, в тени, чтобы
снова пастись дотемна. Бычки за лето отъелись: тяжелые лобастые головы,
могучие загривки, просторные спины, хоть гуляй на них; короткая шерсть
атласно светила. Скотина не помнила, какой была она по весне. Но Николай
помнил, как пришли они с Артуром и колхозным начальством на скотный баз
и как тяжко было глядеть на колченогих задохликов в сбитой шерсти, в грязных сосулях. Острые кабаржины спины, крестцы и ребра - наружу,
потухшие глаза. Ни голову, ни хвоста не поднимут. Теснились бычки в
затишке, а десятка два вовсе лежали под крышей, во тьме, отдыхая после
долгого перехода, а вернее, готовясь к новому, в мир иной.
В этот день председатель колхоза, говорливый Липатыч, слова поперек не
сказал, принимая все условия Николая: цены покажет время, так и записали: "по сложившимся на октябрь - ноябрь ценам"; пять голов, какие уж почти не дышали, сразу оформили актом как падеж.
Председатель подписал договор и уехал; раз-другой наведался и с тех пор
везде говорил: "Требуют из района, чтоб перешли на новые формы работы.
Вот и переходим. Скуридин у нас на полной свободе".
Чего-чего, а свободы Николаю за глаза хватало. Особенно на первых
порах, когда оказался он с пустыми руками да полудохлым гуртом, которому для поправки были нужны не солома да кислый силос, а добрая еда.
Свободы нынче и впрямь хватало.
Два десятка доходяг из гурта переправили домой, на свой баз. Артур там
хозяйничал, трижды в день готовил для бычков горячее пойло, запаривал
свеклу, картошку.
Зоотехник, ветврач помогли лекарствами. А корма добывали сами.
Освежевали овечку и в обмен из райцентра с мельницы привезли две
машины мучных отходов. Добыли свеклы и патоки. Лесничему отвез Николай
большого сизопухого козла, на него вся округа завидовала. И сговорились
быстро: два воза сена взаймы, а главное - лесхозовская земля. Снег сошел
и паси там: сначала старая трава, а потом зеленка пойдет. Лесхозовскому
директору Николай выделил двух бычков из списанных, всю скотину лесничего взял до осени под свою опеку. Наука была простая и верная ты - мне, я - тебе.
И теперь лесхозовские угодья, отрезанные от иных земель огромной
речной дугою, были в Николаевой власти. Над речкой поставил он летний
баз, землянку и ранней весной ушел из хутора со скотиной и молодым
помощником - внуком.
Жизнь потекла вроде прежняя: паси да гляди; лишь на хуторе пошли
разговоры, что Скуридин колхоз обманул и осенью огребет миллион.
Но до осени еще нужно было дожить. В полях царило лето зеленое. И
выпущенный Николаем гурт неторопливо вытекал с база на волю.
Чуткий Волчок тут же поднялся и рыкнул, будя молодого хозяина. Тот
быстро собрался - коня подседлал, взял в сумку харчей и прогарцевал мимо
Николая: старая шляпа надвинута на лоб, черные жесткие волосы - до плеч,
ружье - за спиной.
- Ты, гляди, не балуй, - предупредил Николай. - А то зачнешь сорок
стрелять.
- Порядок, дед, порядок... Стрелять будем нужных.
Артур пришпорил коня и поскакал, обгоняя гурт. Верный Волчок бежал,
чуть отставая от лошади.
У Николая же были свои заботы. С майской поры косил и косил он,
набирая сено. Разжился конной косилкой да граблями. Выбирал хорошие
поляны в займище, в лесу. Косил, сушил, ставил копны. Отдал долг
лесничему. Свое сено на хутор свозил. И снова косил, сушил, запасая.
На займищных полянах, в безветрии, томился сухой жар. Но дышалось
легко.
Николай летнюю пору любил. Все хвори уходили, прогревались кости и
жилы, настывшие за долгие зиму да осень, в слякоти, на ветру, под зябким
небом, когда защита одна - заношенный серый ватник да стакан-другой
вонючего самогона. Летняя жара была Николаю в подмогу, бодря остывающую кровь. Работалось в такую пору легко. Тем более нынче, когда вилами
ворочал он скошенные вчера и уже подсохшие легкие валы сена.
Прошел час и другой. Солнце стало клониться к вечеру. Пора было внука
подменить, отправив его за харчами на хутор.
У стана Николай не задержался, лишь коня заседлал и поехал к гурту.
Скотина паслась в просторной луговой падине, перед лесом. Еще издали Николай услыхал девичий смех и не удивился. Напрямую, через речку, до хутора было верст десять. И давно уже, с самой весны, прибегала к Артуру зазноба, как и он сам, зеленая девчонушка.
Заметив Николая, молодые вышли навстречу из-под сени дубков.
- Надбеги на хутор, - приказал Николай. - Хлеба, картошки возьми,
яичек, другого чего.
Артур деду ружье передал, девчушку подсадил на коня, задирая сарафан
донельзя, и сам в седло уместился.
- В тесноте, да не в обиде, - с усмешкой проговорил Николай, провожая
их взглядом.
Гурт пасся, вольно рассыпавшись зеленою луговиной. Николай взглядом
его обошел и слез с коня. Верный Волчок, проводив молодого хозяина
взглядом, к Николаю поднял глаза, словно сказал: конечно, хотелось бы
пробежаться до хутора... Но понимаю, работа...
Дневная жара спадала. Близился вечер. От желтого солнца тянулись
