Сергей Залыгин - Ирунчик
Дядя Ваня это твой герой? Собственный?
Почему мой? Он всеобщий. "Проснуться бы в ясное тихое утро и почувствовать, что жить ты начал снова..." кто такого утра не хочет? "Когда нет настоящей жизни, то живут миражами. Все-таки лучше, чем ничего", а это? Разве это не для всех? Может быть, это не для прагмати ков-авантюристов? Ну так Бог с ними, с авантюристами!
Ты что же хочешь? Сыграть самого себя?
Ни в коем случае! Я хочу сыграть Чехова.
Ты хочешь сказать в пьесе Чехова?
Да нет же самого Чехова. В тот момент, когда он момент упустил. Это для него большая редкость...
И что же? Кто это заметил? Никто не заметил, совершенно никто.
Я заметил. Ты заметишь. Еще несколько человек. С меня хватит. Много ли бомжу надо?
Все-таки странно...
Ничего странного: все-таки я буду знать, что чего-то достиг. Чего-то исполнил.
А шансы у тебя реальные? Собирается режиссер ставить "Дядю Ваню"?
Режиссера надо воодушевить. К сожалению, я воодушевлять не умею. Но два-три актера в нашей труппе умеют, они тоже очень хотели бы по-новому сыграть в "Дяде Ване". Один доктора Астрова, а другая Елену Андреевну. Они с режиссером работают.
Но они-то согласны с тем, что дядя Ваня должен быть хромым?
Ну еще бы! Им этот вариант очень по душе. Очень!
Разговоры на тему о хромом дяде Ване снова и снова восстанавливали в памяти Ирунчика времена, когда она увлекалась рассказами Чехова. Давно-давно это было, едва ли не в школьные годы, но ведь было же! Не только больные были когда-то ее уделом, но что-то и помимо них.
И все-таки дядя Вася-Ваня не был бомжем до конца, нет, не был...
И если бы Бог дал Ирунчику возможность, она бы сделала так: взяла бы дядю Васю-Ваню на свое иждивение. Она мыла бы его в ванне, причесывала бы ему жиденькие волосы на голове, иногда подстригала бы его; она одевала бы его по-человечески, готовила бы ему завтрак: кашу-геркулес, два яйца всмятку, хлеб с маслом, обед и ужин что-нибудь поразнообразнее...
Она уже сколько лет только и делала, что ухаживала за больными, за множеством больных, но ей мечталось поухаживать, сосредоточиться еще и на одном каком-то человеке. Кажется, дядя Вася-Ваня был для этого подходящ.
* * *
Ирунчик не любила воспоминания о своем единственном студенческом годе было в этом что-то унизительное, что-то очень несправедливое.
Девчонки шли на медиков, потому что женская специальность; среди мальчиков было больше тех, кто чувствовал призвание, но немало и таких, которые надеялись быстро выдвинуться среди женского персонала.
Впрочем, всякие на этот счет были у Ирунчика соображения, главное что ей придется уйти по окончании первого курса, потому что не на что жить.
Между тем она-то и была истинным медиком: еще в детстве, с тех пор как она себя помнила, приносила она в дом заброшенных, больных щенят и котят, выхаживала их, всем давая человеческие имена: Людочка, Петька, Павлик, Оля.
В конце концов, лечить людей стало в ее представлении самым высоким занятием. Выше уже не было ничего. Ничего, и только.
Одна мамина знакомая, врач, должно быть очень хороший врач, заметила у Ирунчика эту склонность и подарила ей анатомический атлас:
Когда поступишь в институт пригодится! А ты обязательно поступишь призвание!
Но Ирунчику атлас очень пригодился в тот же вечер уже в кровати она стала его рассматривать самым внимательным образом, и то, что все люди самые выдающиеся и самые незаметные, самые умные и самые глупые, белые, черные и желтые устроены совершенно одинаково, поразило ее. И еще: в организме человека нет ничего лишнего и ненужного, а если лишнее появляется, значит, человек болен.
Первый курс медицинского института ничуть не рассеял этого удивления, но ни с одной студенткой или студентом она не могла об этом поговорить. Не получалось.
Впрочем, один такой студент был, Толя Морозов, личность весьма примечательная: он приезжал в институт на собственном автомобиле, он мог покупать любые книги и любую девушку мог запросто пригласить в ресторан. Его родители были очень богатыми людьми, и это еще в ту пору, когда подобные люди были редким исключением.
Не то чтобы Толя Морозов природой был предназначен для размышле ний о медицине, но они не были ему чужды, он был к ним всегда готов, а это уже привлекало Ирунчика.
Он же явно положил глаз на золотистую головку Ирунчика и не стесняясь рассматривал ее карие глазки на беленьком личике.
Когда Ирунчик ушла из института, Толя Морозов не потерялся насовсем и окончательно, раза два-три в год он звонил ей:
Ирунчик! Ну, как дела? Может, поговорим?
И они встречались, Толя угощал Ирунчика в каком-нибудь приличном кафе, но разговор чаще всего шел о том о сем, в общем ни о чем. Толя вел себя сдержанно не приставал, не уговаривал, анекдоты рассказывал приличные:
Как называется женщина, которая в любой час, в любую минуту знает, где находится ее муж?
Ирунчик задумывалась.
Тогда Толя объявлял:
Вдова!
И так несколько лет и неизвестно зачем и почему. Чем дальше, тем неизвестнее. Впрочем, нет, это только казалось, что неизвестно, на самом же деле Ирунчик догадывалась, в чем тут дело.
Недавно Толя позвонил Ирунчику, рассказал, что он теперь зам. главного врача в лечебном заведении какого-то ведомства, что заведение это живет богато, так как при нем существует частная фирма, пообещал, что теперь уже скоро он станет главным врачом и тогда обязательно возьмет ее к себе в штат.
Она ни за что в Толин штат не пошла бы но Ирунчик знала, что рано или поздно Толя заговорит о том, ради чего он все еще ей звонит, ее помнит.
На этот раз так и было. Толя сказал:
Вот что, Ирунчик. На неделе я у себя дома устраиваю вечеринку. Устраиваю по первому классу, редкостно устраиваю. И приглашаю тебя. Советую согласиться. Тебе давно пора перестать быть слишком серьезной и слишком замкнутой. Это вредно. Иногда необходимо встряхнуться! Ну как? Соглашайся! Я советую: соглашайся. Это ненормальный человек, который не хочет встряхнуться!
И Ирунчик согласилась:
Хорошо! Я приду!
Свой ответ она выслушала не без удивления.
Дом Толи Морозова выглядел вполне современно: не очень высокий, красного кирпича.
В подъезде сидел охранник, Ирунчик представилась ему, он кивнул и взял под козырек:
Проходите! Пожалуйста!
С охранника начался незнакомый, совершенно незнакомый Ирунчику мир.
Пятикомнатная квартира с картинами и гобеленами, каждая комната своего цвета искрящейся белизны, голубоватая, слегка оранжевая, темно-коричневая, розовая. Мебель под цвет стен. Камин. Ирунчик не удержалась, заглянула в ванную множество полочек, на полочках множество пузырьков, футляров, упаковок неизвестного назначения и прямо-таки огромное пространство ставь раскладушку, ставь две и живи себе.
Приглашенных оказалось, кроме Толи и ее самой, еще три мальчика и три девочки.
Сели за стол с винами и закусками. С икрой.
Мальчики а один, Альберт, не мальчик, а уже мужчина держались уверенно, все им было ясно и понятно, девочки, уступая им в уверенности,
в общем-то тоже не смущались, все, кроме одной, называемой Аней, у Ани на лице то и дело проступали гримасы. Странные не то от страха, не то от смеха.
Не торопясь, хорошо закусили, еще лучше выпили, потанцевали, посмотрели по видику порнографический фильм, еще выпили по бокалу шампанского, и Толя сказал:
Ну а теперь пора. Не всякий день случается такой случай: родители со старшей сестрой уехали за границу, я здесь полный хозяин, холостякую. Значит, так: Аня со мной, Людочка с Павликом, Эдуард с Варенькой, Ирунчик с Альбертом. Сейчас занимаем отдельные номера! Ну а там видно будет.
Ирунчик удивилась: что значит "видно будет"? И почему Толик не с ней, а с Аней? Так старательно приглашал, и вот...
Ни одна девочка не походила на другую: Аня беленькая-беленькая, Людочка черненькая, Варенька рыженькая, ну а Ирунчик пестренькая. Белая с рыжеватым.
Коллекция.
Все они были на всё согласны, черненькая и рыженькая согласны вполне, а вот блондиночка Аня вдруг покраснела, стала кричать, бросилась в прихожую.
Ее стали удерживать, она принялась биться головой о дверь, и тогда Толя сказал:
Да ну ее! Дура какая-то! Без нее обойдемся!
И Анечку вытолкали за дверь.
Аня побежала, не вызывая лифта, вниз-вниз по лестнице, оставив на вешалке пальтишко, в одном платьице без рукавов. А дело было к часу ночи.
"Дура и есть! мысленно согласилась Ирунчик. Что она, не догадывалась, для чего ее пригласили? Для чего поили, кормили, танцевали с ней? Все здесь и в самом деле организовано по первому классу!"
Ирунчик пошла в комнату шикарную, с небесно-голубой мебелью, разделась и легла в кровать. Кровать была большой-большой. Она ни о чем не думала, разве только: "Не все ли равно где? Когда? С кем?"
Между тем в дверях разгорелся яростный спор.
Ирунчик со мной! Так было оговорено с самого начала! утверждал Альберт, человек с темной бородкой, по виду женатый, может быть, не один уже раз. Твоя Анька убежала сам виноват: не надо было выпускать!
