Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога
— Организмъ вашъ замѣчательно развился съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ васъ, выговорилъ, дѣйствительно, Левіаѳановъ вслѣдъ за этою скверною улыбкой.
Марина окинула его холоднымъ взглядомъ съ ногъ до головы.
— Я полагаю, что вы пріѣхали сюда не для того, чтобы заниматься моею особой! рѣзко и коротко промолвила она.
Онъ передернулъ плечами, всталъ и заходилъ по комнатѣ.
— А въ память того, что я нѣкогда имѣлъ честь быть вашимъ преподавателемъ, видимо подавляя свою желчь, молвилъ онъ, — вы не откажете мнѣ въ отвѣтѣ-съ на нѣкоторые… необходимые для меня вопросы?
— Спрашивайте! На что могу, на то отвѣчу.
— Что за человѣкъ такой этотъ вашъ графъ?
Она предвидѣла, что онъ это непремѣнно ее спроситъ, и отвѣчала безъ замѣшательства:
— Очень хорошій человѣкъ.
— Ну это само собою-съ! хихикнулъ тутъ же Левіаеановъ, — всѣ эти тупицы идеальныя прекрасные люди!
Этого не предвидѣла Марина, — и вся кровь кинулась ей въ голову… Съ какимъ наслажденіемъ швырнула бы она въ эту минуту въ голову наглеца тяжелый бронзовый колокольчикъ, стоявшій тутъ, на столѣ, въ ближайшемъ разстояніи отъ ея руки. Но она сдержалась въ свою очередь.
— А чѣмъ онъ вамъ доказалъ, что онъ "тупица идеальная?" уронила она сквозь сжавшіяся губы.
— Какъ чѣмъ доказалъ? продолжалъ хихикать Левіаеановъ:- да этимъ самымъ институтомъ своимъ-съ!.. Какой же реалистъ, человѣкъ съ мозгами, станетъ жертвовать своимъ капиталомъ — вѣдь онъ-съ, говорятъ, триста тысячъ ухаетъ на это дѣло! — на дѣло, въ которомъ онъ ни бельмеса не смыслитъ!…
— Вы почемъ знаете, что не смыслитъ? вскрикнула Марина, — онъ въ Америкѣ спеціально изучалъ народныя школы!…
Слово "Америка" въ первую минуту какъ бы озадачило знаменитаго Евпсихія Дороѳеича: "На кой чортъ этакимъ аристократамъ пустѣйшимъ въ Америку ѣздить?" пронеслось у него въ головѣ.
— Америка-съ въ этомъ вопросѣ не указъ! возразилъ онъ громко, — тамъ-съ давно люди, граждане свободные… А у насъ прежде всего надобно знать-съ… ту дурацкую штуку надобно знать-съ, что зовутъ русскимъ народомъ!
— А вы его знаете, народъ?
Руку Марины такъ и тянуло къ колокольчику…
— Я, по крайней мѣрѣ, знаю то-съ… куда его вести слѣдуетъ! прошипѣлъ Левіаѳановъ, и безобразною, судорожною складкой скривились его уста…
Онъ обернулся на Марину — и почуялъ на этотъ разъ, что не сочувственъ былъ онъ ей со всѣхъ сторонъ, и что далеко стояла теперь отъ него эта бывшая его ученица-воструха, когда-то, такъ бойко и рабски ему вторя, разсуждавшая "о политико-соціальномъ значеніи типа Катерины въ Грозѣ…"
"Вляпался маленько", сознался онъ внутренно. И тутъ же въ цѣломудренномъ соображеніи объяснилъ себѣ, откуда могла произойти въ ней эта перемѣна: "аристократъ, разсудилъ онъ, клубничникъ, пріударяетъ за нею всеконечно, а ей, дурѣ, лестно!…"
— Нѣтъ спора, заговорилъ онъ вслухъ, довольно ловко заворачивая оглобли, — что люди способные на такія, прямо надо сказать, безкорыстныя жертвы-съ, во всякомъ случаѣ люди почтенные, всякое поощреніе себѣ заслуживающіе… Но все же-съ, стою на томъ, вѣдь это люди не реальные-съ!… Отсюда вижу-съ: витаетъ почтенный человѣкъ въ воздуся-хъ, все человѣчество на перси себѣ принять готовъ-съ, любовь эдакая всеобъемлющая, анъ гранъ… Типъ сороковыхъ годовъ, извѣстно. Эстетикъ-съ!…
— А вамъ какихъ еще нужно? съ вызывающею улыбкой спросила Марина.
— И такіе нужны-съ, и такіе! засмѣялся Левіаѳановъ. — Только за этими, за благодѣтелями-то, изволите видѣть-съ, должны стоять настоящіе, реальные люди… которые все вести должны-съ… И это даже гораздо удобнѣе… и безопаснѣе, потому эти эстетики, аристократы эти-съ, они тамъ, наверху, довѣріе внушаютъ… и за ними человѣку, что говорится, какъ у Христа за пазушкой. Теперь не мало такихъ примѣровъ на Руси: аристократъ, знаете, благонамѣренный, вывѣскою, размалеваннымъ этимъ орломъ, что пучитъ грудь на воротахъ-съ… ну-съ, а тамъ, внутри зданія, реалисты настоящее дѣло дѣлаютъ-съ! уже захлебывался и облизывался Левіаѳановъ, рисуя предъ Мариной эту соблазнительную для него картину.
— А кто же лучше по-вашему, гнѣвно задрожалъ голосъ дѣвушки, — эти-ли честные люди на воротахъ, или тѣ, которые ихъ "тамъ, внутри," обманываютъ?
— Да кто же вамъ говоритъ про обманъ! словно даже и обидѣлся тотъ: — никакого обмана тутъ нѣтъ-съ, потому что естественнымъ теченіемъ, непобѣдимою силою вещей, эстетикъ-съ всегда, въ каждомъ данномъ случаѣ долженъ подчиняться реалисту, ибо самая великодушная фантазія безсильна предъ фактомъ-съ. А съ фактомъ эстетикъ справиться не въ состояніи-съ, и съ перваго же разу мизернѣйшимъ образомъ пасуетъ предъ нимъ-съ, потому что онъ, извѣстно, орелъ-съ, свысока, анъ гранъ!… А реалистъ — кротъ, руки себѣ марать онъ не боится, всякіе входы и выходы знаетъ-съ, терпѣніемъ, голодомъ да холодомъ повитъ и вскормленъ, такъ-сказать… такъ какъ же ему не осѣдлать почтеннаго верхогляда-съ, воздыхающаго о пользѣ народа на тысячномъ матрацѣ и не разумѣющаго даже того, въ чемъ именно эта польза народа состоитъ-съ! Вѣдь вы подумайте только о томъ: вѣдь благодѣтель этотъ съ мужикомъ и говорить-то не умѣетъ-съ, вѣдь, какъ онъ тамъ себѣ ни распинайся и ни гуманничай, вѣдь онъ крестьянскому-то своему воспитаннику вовѣки-вѣковъ чуждъ останется, и будетъ въ немъ видѣть этотъ сынъ народа все то же начальство-съ, которое онъ съ пеленъ пріученъ ненавидѣть!…
— Неправда, пылко заступилась Марина, — онъ этого мальчика, воспитанника своего, любить будетъ, а любовь… это всякій чувствуетъ!…
— Любовь! захихикалъ опять Левіаѳановъ, — любовь во Христѣ?… Ну-съ, эта штука стара, ее бросить пора! На нее босому сапоговъ не сошьешь!… На этой-то штукѣ-съ всѣ они проваливаются, благодѣтели-то!… Какая тутъ христіянская любовь-съ, когда весь общественный порядокъ ни черта не стоитъ, и…
— И вы бы хотѣли мальчикамъ разрушеніе его проповѣдывать! не сдерживаясь болѣе, не дала ему кончить Марина.
"Эге, да какъ она прямо хватаетъ!" подумалъ нѣсколько озадаченный "сынъ отечества".
— Я вижу, барышня, сказалъ онъ громко, — что вы не даромъ изволите проводить ваше время въ обществѣ сіятельныхъ лицъ, слишкомъ вы консервативны стали-съ… Только къ чему вы эти жалкія слова говорите: "разрушеніе" и прочее? Какое тутъ разрушеніе? Коли вещь цѣла и здорова, такъ она отъ слова прахомъ не разсыплется… Ну, а если прогнила она вся насквозь, вѣдь вы ее отъ самогибели ничѣмъ не спасете-съ! Я полагаю, что вашъ графъ, какъ умный человѣкъ, самъ за гниль стоять не станетъ-съ…
— Я все это слышала, знаю! еще разъ прервала его дѣвушка.
Глаза ея горѣли какъ въ лихорадкѣ; она едва совладѣвала съ нервною дрожью, пронимавшею всѣ ея члены.
— Я знаю, я сама испытала… все, чему вы насъ учили тамъ, въ пансіонѣ… и они, эти, — Марина кивнула на столъ съ журналами, — это гниль…. и смерть… да, гниль и смерть!… Я неумѣлая, ничего не знаю, ни за что приняться не умѣю, — такъ хорошо воспитали меня! Но я чувствую, всѣмъ существомъ моимъ чувствую, не этому слѣдуетъ учить народъ… что вы не учители его, а презиратели!… Они, эти "эстетики", надъ которыми вы смѣетесь… такіе люди, какъ графъ, — они тысячу разъ ближе къ бѣдному народу… онъ ихъ всегда въ тысячу разъ будетъ болѣе уважать, любить, чѣмъ васъ, злюковъ, ненавистниковъ!…
Левіаѳановъ опѣшилъ… Этотъ горячій, прерывающійся голосъ, эти сверкающіе глаза, негодующія яркія губы, — ему еще и не случалось натыкаться на что-либо столь искреннее, сильное и красивое. Но, главное, онъ понималъ, что она, эта красавица, гораздо глубже проникала въ суть вещей, чѣмъ онъ это могъ предполагать, и что это подымалось теперь серьезною преградой къ достиженію имъ тѣхъ политическихъ и матеріальныхъ цѣлей, для которыхъ онъ, по иниціативѣ Вермана, пріѣхалъ въ Алый-Рогъ.
— Многоуважаемая эксъ-ученица моя, началъ онъ послѣ довольно продолжительнаго размышленія, стараясь придать теперь какъ можно болѣе игривости своимъ словамъ, — я никакъ не думалъ, чтобы мы съ вами когда-нибудь встрѣтились врагами на пути жизни… А еще менѣе, чтобы вы рѣчамъ моимъ могли придавать неблагонамѣренное значеніе-съ. Такія бесѣды-съ, какъ сейчасъ наша съ вами, повторяются теперь ежедневно во всѣхъ пунктахъ пространнаго нашего отечества. Это еще Тургеневымъ въ Дымѣ замѣчено-съ очень вѣрно: сойдутся вмѣстѣ два русскихъ человѣка, и тотчасъ же начнутъ о судьбахъ Россіи… И высказываются большею частію при этомъ мнѣнія… самыя крайнія-съ, нелѣпыя иногда… Однако это нормальному теченію жизни нисколько не мѣшаетъ-съ, и отъ этихъ разговоровъ никакого разрушенія, ниже бунта не происходитъ-съ… Такъ и теперь между нами… Все, что вы мнѣ выразили о графѣ, - а я не могу не принять въ серьезъ убѣжденія такой умной личности, какъ вы, — доказываетъ мнѣ то, что онъ человѣкъ съ мозгами…. И я увѣренъ, что еслибы мы теперь разсуждали съ нимъ, отправляясь отъ понятій самыхъ противоположныхъ, мы бы непремѣнно сошлись и подали другъ другу руку на одной, равно намъ дорогой идеѣ — на желаніи общей пользы.
