Станислав Данилин - Отменить Христа (Часть II, Москва, Ад, До востребования)
Боевики вытянули из "строя" именно те бутылки, которые я и приготовил соответствующим образом. Необычные. Красивые. Появившиеся в последний момент и выгодно отличающиеся от "фаустов" изяществом и чистотой.
Случившиеся вслед за этим уложилось в несколько секунд, хотя мне показалось, что время просто перестало существовать.
Р-р-раз... Первый любитель коньяка, все еще недоуменно покачивая головой, потянул пробку из бутылки.
Д-д-ва -- спичечные головки в горлышке чиркнули о возжигающую "дорожку".
Т-т-ри -- высокооктановый "коньяк" дал мощную вспышку и боевик, еще мгновенье назад разговаривавший с товарищами, превратился в живой факел. В факел боли, вопящий и катающийся по земле в безнадежной попытке сбить с себя густое, пожирающее пламя.
Двое других "духов", раскрыв рты, смотрели на кунака. Руки их, помимо воли, делали свое дело, вытаскивая пробки из бутылок. Таковы последствия шока, такова инерция человеческой психики: мозг уже отдал команду к действию, обстоятельства переменились, но стресс сковал разум -- и тело, как добросовестный новобранец в армии, выполняет первый приказ командира-мозга.
Открыть бутылки! Понюхать их содержимое!
Понюхать бензин "духам" уже не довелось. Еще два факела присоединились к первому. Крики боли и отчаяния разорвали мои барабанные перепонки. Хорошо еще, что басмаческая цитадель находится не в жилом районе, иначе ненужного постороннего любопытства не избежать...
... -- Ахмедка!!! Ахмед!!!..
Нелюбопытные аскеры, оставшиеся стоять на пороге, наконец-то очнулись, бросились к приятелям, заметались около, не зная, что предпринять.
И в этот момент что-то умерло во мне.
Только что в душе царило этакое веселье на счет "три": раз-два-три и... ваших нету!
Только что я воспринимал происходящее отвлеченно холодно, просчитывая свои шаги и их последствия, просто исполняя увертюру к последующей ей основной теме.
И вот... "Ахмедка!!! Ахмед!!!"
... "-- Ахмедка!!! Ахмед!!!" Мне -- пять лет. Мы с дедом и моим дружком -- в парке, катаемся на карусели -"ромашке". "Ромашка" набирает высоту, и наши детские души уходят в пятки ... Ахмедка ерзает на скамейке, зачем-то отстегивает предохранительную цепочку и... соскальзывает вниз, успевая в последний момент отчаянно вцепиться в подлокотник. "Ахмедка!!! Ахмед!!!" -я ору и тяну приятеля за рубашку... рукав начинает рваться... пальцы Ахмедки разжимаются и... сильные дедовские руки поднимают парнишку в кресло. "Ромашка" медленно-медленно опускается. И я -- а не Ахмедка! -- принимаюсь отчаянно реветь: услужливое воображение дорисовало то, чего не было -маленькое, нелепо вывернутое тело Ахмедки, раскидавшееся по земле...
-- Ахмедка!!! Ахмед!!!
С трудом возвращаюсь в реальность. Повидав на своем не очень долгом веку достаточно смертей, я так и не успел к ним привыкнуть. Может быть, всегда успешно скрывал эту слабость(?), но... Сейчас мне на мгновенье показалось, что горит повзрослевший дружок. Спасенный некогда дедом на "ромашке", чтобы погибнуть от моего смертельного коньяка. Ахмедка, Ахмед...
... Будь прокляты те, кто втравил нас в эти войны... Умело разъяснявшие и тем, и другим -- кто русский, а кто чеченец... кто правоверный, а кто гяур... кто православный, а кто -- "душок".
Будь трижды прокляты те, кто от Афгана до Чечни лепил свои грязные деньги на наших жизнях, кто раскрутил и поддерживает в движении гигантский маховик мести...
Рефлексии в бою -- штука смертельно опасная. Я неудачно повернулся на своем ложе, сухая ветка хрустнула под ногой и сорвалась вниз. Если бы боевики не были заняты горящими соплеменниками, меня бы уже раскрыли. Осознание этого окончательно привело в чувство.
... А, с другой стороны... кастрировать, скальпировать, сварить... "черные тюльпаны"... солдатушки -- "самовары" на серпантине... мой Кирилл...
Так, хватит философии. Я заставил себя подышать животом...
"Сердце твое должно уснуть. Разум твой должен быть холодным и спокойным как гладь озера. Во взгляде твоем должна быть только ненависть и неотвратимость твоей победы".
Не наш принцип, тупое каратистское заклинание, но иногда и оно способно помочь. Я сосредоточился на происходящем подо мной.
... Боевики вытащили брезентовые накидки и, завернув в них прогоревшие до костей тела, оттранспортировали внутрь дома. Захлопнули двери.
Теперь -- самая рискованная и авантюрная стадия операции. Не дать боевикам прийти в себя... Использовать то обстоятельство, что они сейчас злы на весь белый свет, но логически соображать вряд ли способны...
Я уперся в ветви под ногами... с усилием надавил на них, проверяя прочность. Должны выдержать. Вытянулся и аккуратно стащил на себя тяжеленную собачью тушу, за ней -- изрядно похудевший мешок.
Из мешка достал зеленую полоску от футболки и обвязал ее вокруг небритого черепа "кавказца", наподобие "банданы смертника". Наспех смастерил из остатков футболки удавку и накинул ее на овчарье горло. Обдирая руки и тело о кору дуба, спустился со своей ношей вниз.
Быстрее! Быстрее! Счет идет на секунды!
Подобрал самый толстый нижний сук, вздернул на него тело и оценил проделанную работу. Производит эффект! Похабно обритый висельник с зеленой моджахедовской банданой на лбу. Обритостью подчеркивается карикатурная лохматость морды. Сама морда очень похожа на... ммм... лицо одного выдающегося героя-террориста. Говорил я уже. Труп овчарки подвешен мною так, что его хорошо видно из "глазка" офиса.
Ну, была -- не была. Пригибаясь, я побежал ко входу в "чеховскую" крепость. Нажал на звонок и врос в стену рядом с дверными петлями. Если повезет...
Додумать не успел. Дверь широко распахнулась и полетела прямо на меня. Сейчас, если ее не придержать, она дойдет до естественного упора, наберет обратный ход, и я останусь открытым.
Стопой ноги я притормозил нижний край двери. Она замедлила ход... остановилась... и я оказался в надежном укрытии между дверью и стеной.
Боевики, разгоряченные последними событиями и только что увиденным, не обратили внимания на небольшую неестественность в поведении двери.
Я стоял во тьме и слышал только гортанные выкрики, перемежаемые отборным русским матом. Впрочем, продолжалось это недолго: боевики ломанулись снимать карикатурного висельника, я выскользнул из укрытия и ворвался в дом.
В коридоре было пусто, прямо у дверей лежал огромный сверток с телами только что сгоревших боевиков. Сработало! Как я и предполагал, весь личный состав крепости -- за исключением вожака-Шамиля, что самое главное! -вывалился наружу: найти наглеца! Отомстить ему за смерти... за оскорбление!
Сколько у меня есть времени, пока бойцы не догадаются заглянуть домой? Судя по вою, доносившемуся здесь, "чехи" распознали объект карикатуры. Сварганил я "карикатуру" на скорую руку, но очень уж она характерной вышла. Лишние десять-пятнадцать секунд выигрыша. Затем бойцы начнут рыскать по двору и окрестностям в поисках диверсанта...
Поиски будут вестись эмоционально и беспорядочно до тех пор, пока самый сообразительный из "духов" не возьмет командование на себя и не поделит обследуемую территорию на квадраты -"улитку".
Пока "духи" услышат призыв командира, пока соберутся, пока пройдет их оперативка... еще секунд пятнадцать-восемнадцать резервных. Это для мирных граждан полминуты -- ничто, пустяк, а для меня -- вагон и маленькая тележка времени. Истинно сказано: "не думай о секундах свысока!".
... Резерв времени я употребил на то, чтобы привести в порядок дыхание, взвести сашкин "браунинг". И не просто рванул на себя дверь в приемную Слуца-Шамиля, а ме-е-едленно потянул ее на себя. На все остававшиеся двадцать неучтенных секунд. Нелишняя страховка. Взгляд человека фиксирует быстрые движения и почти не различает медленные изменения обстановки. Если Шамиль сидит или стоит у себя в комнате лицом или анфас ко входу, медлительность может спасти меня. Импортная пневматика офисной двери тоже играла на руку. Дверь растворилась абсолютно бесшумно.
Шамиль сидел у окна, спиной ко мне и наблюдал за действиями своих телохранителей.
...-- Эй, Шамиль, знаток истории, любимец женщин и убийца малолетних детей! Повернись ко мне, прими смерть как мужчина. Я хочу посмотреть, соответствуешь ли ты сам декларируемым принципам мужества... И не встанешь ли ты сейчас на колени, не станешь ли молить о пощаде, не поползешь ли целовать мне ноги, когда смерть в моем облике ухмыльнется тебе своей самой обворожительной улыбкой.
Эй, Шамиль, не так ли вы поступали с нашими пленными пацанами-срочниками, глумясь и унижая их, перед тем, как перерезать им горло?
Эй, Шамиль, я не заставлю тебя брать в рот, как это делали вы перед расстрелом малолеток. Мне хватит и одного взгляда на тебя, чтобы понять все... Здравствуй, это я, твой ночной кошмар!..
Велик был соблазн произнести нечто подобное, или, по крайней мере, окликнуть:
-- Эй, Шамиль!
Но... Катакэси но дзюцу... Искусство гасить облики -- не дешевая голливудская подделка под жизнь. И то, что сейчас происходит -- не финальная сцена из надуманного кинобоевичка с обилием высокопарных слов и последним боем на полтора километра пленки. Об этом напомнил мне вновь проснувшийся в глубине души Хаттори.
