Николай Лейкин - В гостях у турок
— Ахъ, любезность! не утерпѣла и воскликнула Глафира Семеновна. — Что-же это только русскимъ такой почетъ въ Турціи? спросила она проводника.
— Всѣмъ, мадамъ. Учтивѣе турецкой таможни въ цѣломъ мірѣ нѣтъ, но надо только бакшишъ дать, сказалъ проводникъ и тотчасъ-же сунулъ чиновнику въ руку, пояснивъ:- Десять піастровъ даю. Вотъ и все.
Сундукъ запертъ. Глазастый оборванецъ-носильщикъ, рослый и массивный, какъ слонъ, въ фескѣ, повязанной тряпицей, взвалилъ на плечо увѣсистый сундукъ, какъ перышко, и потащилъ его къ выходу.
Подошелъ еще носильщикъ и кланялся, прикладывая ладонь къ фескѣ.
— Этому піастръ за то, что принесъ изъ вагона сундукъ, проговорилъ проводникъ, суя въ руку носильщика монету. — Здѣсь ужъ такъ принято, что одинъ въ таможню приноситъ, а другой изъ таможни уноситъ. Вотъ и этому солдату надо дать, что цѣпь у входа держалъ, прибавилъ онъ и тутъ же сунулъ и солдату что-то въ руку. — А вотъ этому старому дяденькѣ за то дать надо, что онъ ярлыкъ на вашего сундукъ налѣпилъ.
Стоялъ маленькій, тщедушный старикъ съ таможенной бляхой. Проводникъ и ему сунулъ въ руку.
— Одному за то, что билетъ налѣпилъ, а другому за то, что стоялъ при этомъ и смотрѣлъ. Здѣсь Турція, здѣсь своего обычай, объяснялъ онъ. — Но все-таки, вамъ здѣсь обойдется дешевле, чѣмъ на русскаго желѣзнаго дорога. Пожалуйте садиться въ экипажъ!
— А паспортъ нашъ? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Паспортъ получимъ изъ русскаго консульства. Я схожу за нимъ и доставлю его вамъ.
— А нашъ ручной багажъ? Наши подушки? воскликнула Глафира Семеновна.
— Пожалуйте садиться въ экипажъ. Ваши вещи у экипажа.
Супруги Ивановы въ сопровожденіи проводника вышли на подъѣздъ станціи. На подъѣздѣ толпились швейцары изъ констастинопольскихъ гостинницъ въ фуражкахъ съ названіями фирмъ, и на всѣхъ европейскихъ языкахъ зазывали съ себѣ въ гостинницы немногочисленныхъ пассажировъ, пріѣхавшихъ съ поѣздомъ. Къ подъѣзду былъ уже поданъ экипажъ для супруговъ Ивановыхъ — прекрасная парная коляска съ кучеромъ въ фескѣ и приличномъ пальто на козлахъ. Въ коляскѣ былъ размѣщенъ ихъ ручной багажъ и подушки и ее окружало человѣкъ пять носильщиковъ. На козлахъ около кучера высился сундукъ. Супруги усѣлись. Протянулись со всѣхъ сторонъ руки носильщиковъ. Проводникъ началъ одѣлять ихъ мелочью и говорилъ по-русски:
— Тебѣ піастръ, тебѣ піастръ. Вотъ и ты получай. Ну, всѣмъ теперь.
Онъ вскочилъ на козлы, ухитрился какъ-то сѣсть между кучеромъ и сундукомъ, и экипажъ помчался, напутствуемый гортанными звуками носильщиковъ, изъявляющими свою благодарность супругамъ Ивановымъ.
XLVI
Даже духъ захватило и въ головахъ закружилось у Николая Ивановича и Глафиры Семеновны отъ той пестрой толпы, которая кишѣла на улицахъ, по которымъ они ѣхали отъ станціи. Европейскіе костюмы смѣшивались съ азіатскими, элегантные фаэтоны вѣнской работы двигались рядомъ съ тяжелыми турецкими двухколесными арбами. Въ толпѣ виднѣлись европейскія дамы, одѣтыя по послѣдней парижской модѣ, и турецкія женщины, съ ногъ до головы облаченныя въ какіе-то неуклюжіе цвѣтные мѣшки, безъ таліи, составляющіе и юбку, и корсажъ, и головной уборъ, изъ-подъ котораго выглядывали только глаза и брови. Мелькали мужскія пальто англійскаго покроя и турецкія синія куртки, шляпа-цилиндръ и чалма, халатъ магометанскаго духовнаго лица и черная ряса и камилавка греческаго или армянскаго священника, европейскій военный мундиръ, шляпа католическаго монаха и фески, фески безъ конца — красныя фески съ черными кистями турокъ-франтовъ, молодцовато опрокинутыя на затылокъ, и побурѣвшія отъ времени фески носильщиковъ и рабочихъ, повязанныя по лбу бѣлымъ полотенцемъ или пестрымъ бумажнымъ платкомъ. И среди этой разнохарактерной толпы людей — знаменитыя константинопольскія собаки, грязныя, ободранныя, попадающія на каждомъ шагу и парами, и одиночками, и цѣлыми сворами. Онѣ бѣжали, лежали у стѣнъ домовъ, стояли около открытыхъ дверей лавокъ, продающихъ съѣстное. Еслибы не полчища собакъ, вся эта движущаяся пестрая толпа походила-бы на какой-то громадный маскарадъ. Дѣлать такое сравненіе заставляла и декораціонная обстановка, представляющаяся для европейца чѣмъ-то театральнымъ. Константинополь стоитъ на высокихъ холмистыхъ берегахъ, спускающихся къ заливу Золотой Рогъ и къ Босфору, и съ желѣзнодорожной площади, когда супруги Ивановы отъѣхали отъ станціи, открылся великолѣпный видъ высящихся величественно мечетей съ какъ-бы приплюснутыми куполами и цѣлаго лѣса высокихъ минаретовъ, упирающихся въ небо. Когда-же съ площади въѣхали они въ узкія улицы, ведущія съ Золотому Рогу, мечети и минареты хотя и исчезли съ горизонта, но направо и налѣво замелькали маленькіе ветхіе каменные турецкіе дома съ облупившейся штукатуркой, съ окнами безъ симметріи, съ лавками ремесленниковъ и торговцевъ съѣстнымъ, что также имѣло какой-то декораціонный театральный видъ, ибо на порогахъ этихъ лавокъ ремесленники на глазахъ у проходящихъ и проѣзжающихъ занимались своими ремеслами, а торговцы варили и жарили. По этимъ узенькимъ улицамъ народъ въ безпорядкѣ двигался не только по тротуарамъ, но и по мостовой, однако это не мѣшало экипажамъ нестись во всю прыть. Изъ-подъ дышла лошадей, на которыхъ ѣхали Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна, то и дѣло выскакивали фески и съ ругательствомъ грозили имъ и кучеру кулаками, то и дѣло взвизгивали собаки, задѣтыя колесами, но кучеръ продолжалъ гнать лошадей, лавировалъ между вьючными ослами, ковыляющими по мостовой, между носильщиками, тащущими на спинахъ ящики и тюки поражающей величины. Улицы шли извилинами, поминутно перекрещивались, приходилось то и дѣло сворачивать изъ одной въ другую, и нужна была особая ловкость, чтобы при крутыхъ поворотахъ не задѣть сидящихъ на углахъ, прямо на землѣ, разнощиковъ, продающихъ варенье, бобы, хлѣбъ и кукурузу, а также и ихъ покупателей. Попадались развалившіяся каменныя ограды старыхъ кладбищъ, на которыхъ, среди кипарисовъ, виднѣлись мусульманскіе памятники тумбами съ чалмами. На камняхъ развалившихся оградъ сидѣли слѣпые или такъ увѣчные нищіе съ чашечками для сбора милостыни и пѣли стихи изъ Корана. Пораженные невиданной ими до сихъ поръ восточной обстановкой, супруги Ивановы ѣхали сначала молча и даже не дѣлясь впечатлѣніями другъ съ другомъ, но наконецъ Николай Ивановичъ спросилъ проводника, сидѣвшаго на козлахъ:
— Всегда такое многолюдіе бываетъ у васъ на улицахъ?
Проводникъ обернулся и отвѣчалъ:
— Здѣсь въ Стамбулѣ почти что всегда… Мы теперь ѣдемъ по Стамбулу, по турецкой части города. Но сегодня все-таки праздникъ, пятница — селамликъ, турецкаго воскресенье, пояснилъ онъ. — Каждаго пятницу нашъ султанъ ѣдетъ въ мечеть Гамидіе и показывается народу. И вотъ весь этотъ народъ поднялся съ ранняго утра и спѣшитъ посмотрѣть на султана. Бываетъ большой парадъ. Всѣ войска становятся шпалерами по улицамъ. Вся султанская гвардія будетъ въ сборѣ. Музыка… всякаго мусульманскаго попы… придворные шамбеляны… генералъ адьютанты… министры… Великій визирь… Все, все будетъ тамъ. Принцы… Султанскихъ женъ привезутъ въ каретахъ. Вамъ, господинъ, и вашей супругѣ непремѣнно надо быть на церемоніи. Всѣ именитаго путешественники, пріѣзжающіе къ намъ въ Константинополь, бываютъ на селамликѣ.
Слово «именитые» пріятно пощекотало Николая Ивановича.
— Что-жъ, я пожалуй… произнесъ онъ. — Глаша, хочешь? спросилъ онъ жену.
— Еще-бы… Но вѣдь, поди, сквозь толпу не продерешься и ничего не увидишь, дала та отвѣтъ,
— О, мадамъ, не безпокойтесь! воскликнулъ проводникъ. — На вашъ паспортъ я возьму для васъ билетъ изъ русскаго консульства и съ этаго билетомъ вы будете смотрѣть на церемонію изъ оконъ придворнаго дома, который находится какъ разъ противъ мечети Гамидіе, куда пріѣдетъ султанъ.
— А въ которомъ часу будетъ происходить эта церемонія? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Часу во второмъ дня. Но туда надо все-таки пріѣхать не позже одиннадцати часовъ, потому какъ только войска разставятся шпалерами…
— Такъ какъ-же намъ?.. Вѣдь ужъ теперь…
— О, успѣемъ! Теперь еще нѣтъ и девяти часовъ. Скажите только Адольфу Нюренбергу, чтобы былъ добытъ билетъ, не пожалѣйте двадцатифранковаго золотаго, и вы будете видѣть церемонію также хорошо, какъ вы теперь меня видите. Но позвольте отрекомендоваться… Адольфъ Нюренбергъ — это я, проговорилъ съ козелъ проводникъ — По-русски я зовусь Афанасій Ивановичъ, а по-нѣмецки Адольфъ Нюренбергъ. Такъ вотъ только прикажите Адольфу Нюренбергу — и билетъ будетъ. Наполеондоръ будетъ стоить экипажъ, ну и еще кое-какіе расходы піастровъ на пятьдесятъ-шестьдесятъ при полученіи билета. Нужно дать бакшишъ кавасамъ, швейцару… Сейчасъ я васъ привезу въ гостинницу, вы умоетесь, переодѣнетесь, возьмете маленькаго завтракъ, а я поѣду добывать билетъ. Вотъ на извощика тоже мнѣ надо. Нужно торопиться. Пѣшкомъ не успѣю. Весь расходъ для васъ будетъ въ два полуимперіала. Адольфъ Нюренбергъ честный человѣкъ и лишняго съ васъ ничего не возьметъ. Мое правило есть такого: беречь каждаго піастръ моихъ кліентовъ. Желаете видѣть церемонію саламлика? Парадъ помпезный!
