Николай Лейкин - В гостях у турок
Николай Ивановичъ улыбнулся.
— Полно, милая, сказалъ онъ. — Прокуроръ разсказывалъ, что Константинополь въ своихъ европейскихъ кварталахъ совсѣмъ европейскій городъ.
— Мало-ли, что прокуроръ съ пьяныхъ глазъ говорилъ! Какъ пріѣдемъ на станцію, сейчасъ спросимъ, нѣтъ-ли какого нибудь Готель де Пари или Готель де Лондонъ — и въ немъ остановимся. Непремѣнно чтобы была европейская гостинница и съ европейской прислугой.
— Да вотъ спросимъ сейчасъ англичанина. Онъ человѣкъ въ Константинополѣ бывалый. Гдѣ онъ остановится, тамъ и мы себѣ комнату возьмемъ, предложилъ Николай Ивановичъ.
— Пожалуйста, ужъ только не выдавай себя въ Константинополѣ за генерала. Узнаютъ, что ты самозванецъ, такъ вѣдь тамъ не такъ, какъ у славянъ, а, пожалуй, и въ клоповникъ посадятъ.
— Да что ты, что ты! Зачѣмъ-же это я?..
Они стали разспрашивать англичанина, какія въ Константинополѣ есть лучшія европейскія гостинницы и гдѣ онъ самъ остановится.
— Пера Паласъ, — отвѣчалъ онъ, не задумываясь. — Готель перваго ранга.
— Такъ вотъ въ Пера Паласъ и остановимся, сказалъ Николай Ивановичъ.
— А лошадинымъ бифштексомъ тамъ не накормятъ? задала англичанину вопросъ Глафира Семеновна.
Англичанинъ сначала удивился такому вопросу, но потомъ отрицательно потрясъ головой и пробормоталъ:
— Жаме…
Промелькнула станція Яримъ-Бургасъ, при чемъ англичанинъ опять указалъ на развалины древняго римскаго моста черезъ рѣку Зинаръ, промелькнула станція Крючукъ-Чекмендже, отъ которой можно было видѣть вдали полоску Мраморнаго моря, и наконецъ, поѣздъ остановился въ Санъ-Стефано.
— Здѣсь 3 марта 1878 года вы, русскіе, подписали съ турками знаменитый Санъ-Стефанскій договоръ, покончившій войну 1877 и 1878 годовъ, сказалъ англичанинъ по англійски и прибавилъ по-французски: «бравъ рюссъ».
— Да, да… Санъ-Стефанскій договоръ! вспомнилъ Николай Ивановичъ, какъ-то понявъ о чемъ ему англичанинъ разсказываетъ, и обратилъ на это вниманіе жены, но та отвѣтила:
— Ахъ, что мнѣ до договора! Лучше спросимъ его, можно-ли въ Константинополѣ найти проводника, говорящаго по-русски. И она принялась разспрашивать объ этомъ англичанина.
Но вотъ и станція Макрикіой, послѣдняя передъ Константинополемъ. Вдали на откосѣ холма виднѣлись красивые домики европейской и турецкой архитектуры. Поѣздъ стоялъ недолго и тронулся.
— Черезъ полчаса будемъ въ Константинополѣ, сказалъ англичанинъ, вынулъ изъ чехла свой громадный бинокль и приложилъ его къ глазамъ, смотря въ окно.
— Сейчасъ вы увидите панораму Константинополя, разсказывалъ онъ Глафирѣ Семеновнѣ.
Та тоже вынула бинокль и стала смотрѣть. Вдали начали обрисовываться купола гигантскихъ мечетей и высокихъ стройныхъ минаретовъ, упирающихся въ небо. Мѣстность отъ Макрикіой ужъ не переставала быть заселенной. Промелькнулъ веселенькій, ласкающій взоръ городокъ Еникуле, показался величественный семибашенный замокъ. Началось предмѣстіе Константинополя.
Вскорѣ поѣздъ сталъ убавлять ходъ и въѣхалъ подъ высокій стеклянный навѣсъ Константинопольской желѣзнодорожной станціи.
XLV
На станціи кишѣла цѣлая толпа турокъ-носильщиковъ съ загорѣлыми коричневыми лицами, въ рваныхъ, когда-то синихъ курткахъ, въ замасленныхъ красныхъ фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми бумажными платками. Они бѣжали за медленно двигающимся поѣздомъ, что-то кричали, махали руками, веревками, которыя держали въ рукѣ, и кланялись, прикладывая ладонь ко лбу, стоявшимъ въ вагонѣ, у открытаго окна супругамъ Ивановымъ. Виднѣлись, стоявшіе на вытяжкѣ турецкіе жандармы въ синихъ европейскихъ мундирахъ, высокихъ сапогахъ со шпорами и въ фескахъ. Но вотъ поѣздъ остановился. Носильщики толпой хлынули въ вагонъ, вбѣжали въ купэ и стали хватать вещи супруговъ и англичанина, указывая на нумера своихъ бляхъ на груди. Они выхватили изъ рукъ Николая Ивановича даже пальто, которое тотъ хотѣлъ надѣвать.
— Стой! Стой! Отдай пальто! Куда вы тащите! Намъ нужно только одного носильщика! — закричалъ онъ на нихъ, но сзади, надъ самымъ его ухомъ, раздался вопросъ по-русски:
— Позвольте узнать, не господинъ-ли Ивановъ вы будете?
— Я. А что вамъ нужно? — обернулся Николай Ивановичъ и увидалъ пожилого человѣка съ горбатымъ носомъ и въ сѣдыхъ усахъ, одѣтаго въ сѣрое пальто, синій галстухъ и феску.
— Получилъ отъ господина прокурора Авичарова телеграмму изъ Филипополь, чтобы встрѣтить васъ и предложить вамъ своего услуги, — продолжалъ тотъ съ замѣтнымъ еврейскимъ акцентомъ. — Я проводникъ при Готель Пера Паласъ и имѣю свидѣтельства и благодарность отъ многаго русскихъ, которыхъ сопровождалъ въ Констаетинополѣ по городу.
Произнеся это, сѣрое пальто поклонилось и по-турецки приложило ладонь къ фескѣ.
— Вамъ прокуроръ телеграфировалъ, что мы ѣдемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Точно такъ, господинъ, и предлагаю своего услуги быть вашимъ проводникомъ… Вотъ телеграмма прокурора.
— Ахъ, какъ это любезно со стороны прокурора! — проговорила Глафира Семеновна. — Ну, что-жъ, будьте нашимъ проводникомъ.
— Да, да… Пожалуйста… — прибавилъ Николай Ивановичт. — Но у насъ носильщики растащили всѣ наши вещи и даже мое пальто унесли.
— Успокойтесь, все будетъ цѣло. Турки народъ честный и у васъ булавки вашей не пропадетъ. Пожалуйте за мной, ваше благородіе… приглашалъ супруговъ проводникъ. — Или можетъ быть я долженъ величать васъ превосходительствомъ?
— Нѣтъ, нѣтъ! испуганно воскликнула Глафира Семеновна. — Мы самые обыкновенные люди и никакого чина не имѣемъ. Пожалуйста оставьте… Мы купцы…
— Ваши паспорты позвольте для прописки и квитанцію отъ вашего багажа, который будетъ досматриваться здѣсь на станціи, попросилъ у супруговъ проводникъ и, получивъ требуемое, повелъ ихъ изъ вагона.
— Остановиться мы рѣшили въ Готель Пера Паласъ… сказалъ ему Николай Ивановичъ, шествуя за нимъ.
— Да, я при этого самаго гостинница и состою проводникомъ. Вотъ мой знакъ. О, это первая гостинница въ Константинополѣ! Она содержится отъ Американской компаніи спальныхъ вагоновъ… Wagonslits… Въ Парижѣ такого гостинницы нѣтъ. Проводникъ вынулъ изъ кармана мѣдную бляху съ надписью и нацѣпилъ ее на грудь своего пальто.
— Деньги турецкія у васъ есть? продолжалъ онъ. — Позвольте мнѣ одного турецкаго меджидіе на расходъ. Здѣсь въ турецкихъ владѣніяхъ надо давать бакшишъ направо и налѣво, а если вы будете сами разсчитываться, то васъ замучаютъ да и дороже вамъ это обойдется. О, русскаго на чаекъ пустяки передъ турецкаго бакшишъ! Но гдѣ въ Россіи нужно подать пятіалтыннаго, для турка и пятачокъ довольно. Есть у васъ турецкія деньги? А то надо размѣнять.
— Вотъ…
И Николай Ивановичъ вытащилъ изъ кармана пригоршню турецкаго серебра, намѣняннаго ему англичаниномъ. Проводникъ взялъ большую серебряную монету и сказалъ:
— Здѣсь въ Турціи мелкія деньги очень дороги и на промѣнъ вотъ такой монеты на мелочь надо заплатить около пятнадцати копѣекъ на русскаго деньги…
Онъ подошелъ къ окошку тутъ-же на станціи, за которымъ виднѣлась красная феска въ усахъ, съ громадными бычьими глазами и черными бровями дугой, сросшимися вмѣстѣ, и размѣнялъ монету на мелочь.
Подошли къ дверямъ, загороженнымъ цѣпью, около которыхъ стояли полицейскій офицеръ въ европейскомъ мундирѣ и въ фескѣ и солдатъ. Солдатъ держалъ конецъ цѣпи въ рукахъ.
— Votre passe, monsieur… произнесъ офицеръ, учтиво прикладывая руку къ фескѣ.
Проводникъ тотчасъ-же заговорилъ съ нимъ по-турецки, сунулъ ему паспортъ супруговъ Ивановыхъ и солдатъ отвелъ цѣпь для прохода.
Очутились въ таможенномъ залѣ. Пріѣзжихъ изъ-за границы было совсѣмъ мало: пять шесть человѣкъ. Сундуковъ и чемодановъ на столахъ для досмотра не было и десятка.
— Приготовьте ключъ отъ вашего багажъ. Сейчасъ принесутъ вашъ сундукъ. И ужъ если кто у васъ будетъ просить бакшишъ, никому ничего не давайте. Я за все расплачусь, сказалъ проводникъ и побѣжалъ съ квитанціей за сундукомъ.
Появился сундукъ на столѣ.Николай Ивановичъ открылъ его. Около него, какъ изъ земли, выросъ таможенный сторожъ въ фескѣ, безъ формы, въ турецкой рваной курткѣ, но съ бляхой на груди. Онъ ткнулъ себя сначала въ грудъ, а потомъ указавъ на сундукъ, протянулъ къ Николаю Ивановичу руку пригоршней и, оскаливъ зубы, произнесъ
— Бакшишъ, эфенди…
— Съ него, съ него проси… указалъ Николай Ивановичъ на проводника. — Вотъ нашъ казначей.
Проводникъ сунулъ ему въ руку нѣсколько тоненькихъ мѣдныхъ монетъ и сказалъ супругамъ:
— Піастръ даю, а вѣдь это всего только семь копѣекъ на русскія деньги.
Подошелъ таможенный чиновникъ въ фескѣ и съ зелеными петлицами на воротникѣ гражданскаго сюртука, посмотрѣлъ на таможенные ярлыки австрійской, сербской и болгарской таможенъ на сундукахъ, произнесъ слово «русскій», улыбнулся и махнулъ рукой, чтобъ закрывали сундукъ.
