Ирина Головкина - Побеждённые (Часть 2)
Но Леля упрямо тряхнула кудрями.
- Ну, нет! К Карпинскому мы пойдем, если нас из города погонят, а работу я должна получить сама. Я пойду по больницам с этой бумагой, я еще раз пойду на биржу... Я не сдамся так скоро! У меня работа будет - увидишь.
Глава девятнадцатая
- Бабушка! Мадам! Олег! Славчик просыпается! - вопила Ася, стоя у детской кроватки. Олег, уже собиравшийся уходить, бросался из передней обратно в спальню и спешно ловил и целовал розовую пяточку сына. Мадам вбегала из столовой в переднике, Наталья Павловна торопливо подымалась с постели и облачалась в старомодный капот, чтобы не пропустить захватывающую картину пробуждения и утреннего туалета ребенка. Славчик потягивался, закидывая ручки за голову и выпрямляя ножки; вот он приподымает животик, чтобы встать "мостиком", при этом весь сияет - этот плутишка отлично сознает, какую радость он доставляет окружающим своими гимнастическими упражнениями. Для Натальи Павловны пододвигали к кроватке ребенка стул, и она часто подолгу просиживала в глубокой задумчивос-ти, созерцая крошечное личико правнука. Вспоминала ли она своих сыновей, искала ли сходство с родными чертами, старалась ли проникнуть в будущее ребенка... Лицо младенца было захватывающей книгой, над страницами которой задумывались поочередно все; оно было изменчиво, как облачко: вот слегка нахмурился лобик с пушинками, обозначающими будущие брови... не рассердился ли Агунюшка? Вот широко улыбнулся беззубый ротик, похожий на ротик рыбы, и вдруг просияло все личико, а глаза с голубоватыми белками засветились такой безыскусственной и светлой радостью, что лица окружающих людей не могут не расплыться в ответную улыбку. Улыбка так же неожиданно пропала, и углы ротика опустились; трогательная, беспомощная, растерянная гримаска и жалобное "увя" или "ля"; плач становится громче и в нем слышатся ноты отчаяния: молодой человек уже ни на что не надеется и махнул рукой на всю свою жизнь.
- Что с моим Агунюшкой? Он мокренький? Или хочет на ручки к маме?
- Ася, ты опять качаешь его? Ты избалуешь ребенка. Положи сейчас же.
- Нет, бабушка, не избалую. Я лучше всех знаю, что ему надо - он хочет, чтобы мама спела ему про котика-кота. Бабушка, смотри, смотри, он улыбается!
Вечером начинались пререкания с Лелей.
- Дай его теперь мне, Ася. Ты забываешь, что я крестная. Посмотрите, как ему идет нагрудник, который я принесла. Моя мама велела передать, что придет сегодня к ванночке, и, пожалуйста, Ася, уступи маме его вытереть и одеть. Ты знаешь, как мама это любит.
Перед камином протянута веревка и на ней - неизменные пеленки, распашонки и чепчики; на рояле - погремушки. Шуман, Шопен и Шуберт забыты Ася играет только колыбельные, подбирая "гуленьки" и "кота". Дождалась, что ее вызвали в педчасть и предупредили, что она в обязательном порядке должна сдать полугодовые экзамены. По этому поводу Леля злорадство-вала совершенно открыто: "Ну, вот, теперь он будет мой! Теперь уж, хочешь не хочешь, а купать его и нянчить буду я!"
Вскоре после Рождества, вечером, Ася задержалась в музыкальной школе дольше обыкновенного, репетируя в зале "Лунную сонату", которую ей предстояло играть на концерте. Олегу пришлось прождать ее в вестибюле школы, возвращались они бегом, тревожась, что Славчик изголодался. В передней их встретила Леля, а из спальни в ту же минуту донесся нетерпеливый голодный крик ребенка. Скинув пальто и расстегивая блузку, Ася бросилась в спальню; Олег повесил пальто жены и, обернувшись на Лелю, увидел, что она стоит с опущенной головой, опираясь о стол.
- Олег Андреевич, мне необходимо переговорить с вами без свидетелей. Пожалуйста, после чая проводите меня домой, - как-то необычайно серьезно произнесла она.
- К вашим услугам, - проговорил он.
За чайным столом он незаметно наблюдал за ней. Она была очень серьезна, допила уже начатую чашку и поднялась, прощаясь. Он тотчас поднялся тоже.
- Я провожу вас, Леля, если вы разрешите. Там на углу какие-то пьяницы. Одной вам идти рискованно.
Они вышли на лестницу; задумчиво трогая перила, она спускалась с опущенной головой, не начиная разговора. Он шел за ней в настороженном ожидании.
Случайно мелькнуло подозрение: уж не хочет ли она объясниться? Тут же, мысленно пристыдившись, Дашков отогнал эту вздорную фантазию.
Леля остановилась на панели и, оглядываясь по сторонам, сказала:
- Возьмите меня, пожалуйста, под руку - я буду говорить очень тихо. Олег Андреевич, я провела сегодня все утро у следователя на Шпалерной.
Он взял ее под руку, пытаясь ничем не выдать своего волнения, но на лбу выступили холодные капли.
- Я до сих пор не могу прийти в себя. Я точно побывала в аду. И самое ужасное, что завтра к одиннадцати утра я снова пойду... должна идти... туда же... Я никому ничего не сказала; мама так издергана, а я все эти охи и ахи не выношу. Мы бы непременно поссорились, поэтому я промолчала, а между тем, ведь я могу оттуда не вернуться!
- Вы правильно сделали, Леля, что сообщили мне. Говорите дальше.
- Дело в том, что они... странно, как они решились на это... они осмелились... они... - она умолкла.
- Они предлагали вам стать осведомительницей, не так ли, Елена Львовна?
- А как вы догадались?
- Немного знаком с их методами! - усмехнулся он.
- Разговор был мучительный для меня, но в сущности мы толкли воду в ступе, - продолжала Леля. - Начал с того, что ему, мол, обо мне все известно, чтобы я не пробовала увиливать. Сказал: "Мы знаем даже, что вы играли в кошки-мышки с младшим сыном великого князя, "высочество" преподнес вам коробку на ваши именины в мраморном дворце, где полагалась квартира вашему отцу". Очевидно, наши соседи, не евреи, а Прасковья с мужем, мельком что-то слышали и сообщили. Я ответила, что кроме моего происхождения, которое действительно всем известно, за мной нет ничего контрреволюционного.
- Молодец, Елена Львовна! Хорошо ответили. Что ждальше?
- А дальше... дальше он начал подъезжать, я не сразу поняла... "Мне вас жаль... вы так молоды и нуждаетесь... я хочу вам помочь и предложить очень легкую работу, которая великолепно оплачивается... Никто не будет знать, что вы отныне наш агент. Обязанности ваши будут самые легкие, а вместе с тем вы не будете иметь нужды ни в чем, не будете дрожать за завтрашний день", - ну, и все в таком же роде... Я не решилась быть очень резкой и ответила, что не могу взяться за такое дело, потому что нигде не бываю и никого не вижу. Он сказал: "Вы будете бывать". Я сказала, что не умею притворяться. Тогда он сказал: "Мы вас проинструкти-руем, укажем вам несколько приемов, это вовсе не трудно".
- За кем же предлагали следить? Называли какие-нибудь фамилии? спросил Олег.
- Персонально указали покамест только на Нину Александровну - когда я сказала, что нигде не бываю, он меня поправил: "Вы бываете ежедневно в доме у Бологовской".
- Чем же закончился разговор?
- Опять стал повторять, что ему жаль меня, и предложил подумать. Я ответила, что думать тут не над чем, стать агентом я не могу. Тогда он сказал: "Мне жаль вас, вы становитесь на опасный путь, мы можем вас запрятать очень далеко, разлучить вас с матерью. А впрочем, я надеюсь, что вы еще одумаетесь. Вы девушка умная и не захотите стать врагом самой себе. Завтра вы подойдете ко мне еще разок - я спущу вам пропуск к одиннадцати часам". Олег Андреевич, если бы вы могли представить, как мне страшно! - И она содрогнулась.
- Не отчаивайтесь, Елена Львовна! Такие угрозы не всегда приводятся в исполнение. Это просто их система - запугивать человека. Я был в таком положении и, однако же, несмотря на мой категорический отказ, до сих пор цел. Держитесь. Позволить затянуть себя в это болото - это хуже ссылки и лагеря. Могу вас уверить. Не давайте им подметить в себе колебание или страх. В таких случаях чем категоричнее ваш отказ - тем лучше. Знаю тоже по опыту.
- А что если он меня арестует? Мама с ума сойдет, если я вдруг исчезну!
- Могу обещать вам, Елена Львовна, что завтра же прямо со службы заеду к вам и, в случае несчастья, как только смогу поддержу Зинаиду Глебовну. И не я один - вы знаете, как мы все любим и уважаем вашу маму.
- Заключение... холодно, темно, страшно... а вдруг меня будут бить? А вдруг меня...
- Елена Львовна, почти наверно - вас не задержат. Ведь вам не предъявлено обвинения, пусть вздорного, а все-таки обвинения...
- Ну, что же? Сколько вы еще будете думать? Уже битых три часа мы с вами толкуем и все не можем столковаться. Отвечайте: согласны?
- Я уже ответила: предательницей я быть не могу!
- Как вы любите громкие, ничего не значащие слова, которых потом сами же пугаетесь. К чему наклеивать ярлыки! Каждую вещь можно рассмотреть с разных сторон. Возьмем пример: должно произойти нападение на мирный дом, где дети, женщины; вам случайно это становится известно - ведь вы сочтете же своим долгом сигнализировать милиции? Или другой пример: во время империалистической войны в России орудовали немецкие шпионы, в Германии русские, обе стороны своих считали героями, чужих - подлецами. Что вы на это скажете?
