Сулейман Велиев - Узлы
Она уже не сознавала нелепости своего поступка. Стыд и отчаяние гнали все выше и выше, и чем тяжелей идти к вершине, тем яростней цеплялась она сбитыми пальцами за причудливые зубья застывшей лавы, куст колючки. Давно, еще на студенческой практике, она лазила сюда с ребятами, самолюбиво доказывая им свое презрение к трудностям выбранной профессии. Ну, а сейчас кому и что она доказала, вскарабкавшись к краю кратера?
Тяжело, как больная старуха, дышала гора. Кажется, черная пена застыла над краем ее беззубого, широко открытого рта. Как окаменевшие чудовища, дремлют по склонам обугленные глыбы.
Наверно, таким видится верующим преддверие ада. Пакиза на секунду представила себе влюбленных здесь, среди мрачного хаоса, и рассмеялась горько, сквозь слезы.
Ну вот, доказала, дуреха, прошла, можно сказать, по следам мифической красавицы, и легенда, похожая на тысячи других, потеряла свою пленительную тайну. Не было прекрасной девушки, не было ханского сына. Была сказка, придуманная людьми, страстная мечта о красоте, о любви, о возмездии за творимое зло.
Пакиза успокоилась. Каждая мышца дрожала от напряжения и усталости, усилием воли она заставила себя подняться на ноги и пошла вниз. У подножия горы она еще поплутала в поисках лужицы или травы. Ничего кругом, одни камни да кочки. Сухим стеблем колючки почистила туфли, соскребла грязь с рваных чулок, потуже стянула концы платка и поплелась по едва различимой в сумерках тропе. Вдали у развилки дороги мигнул огонек. Не поймешь, то ли пастушья хибарка, то ли вагон-времянка "дорожников". "Все равно. Спросят, скажу заблудилась".
Она зашагала быстрее, чувствуя, как все тревоги дня уступают усталости, единственному желанию лечь, вытянуться... И хотя бы глоток воды, один-единственный глоток воды.
14
Закапризничала восьмая буровая. Вместо нефти неожиданно хлынула вода. И Васиф, как всегда, с головой ушел в поиск. Пуск восьмой обошелся дорого. Через некоторое время пришлось простреливать эксплуатационные трубы. Может, что-то недоглядели при этом? Нет, он сам лично контролировал весь процесс. Но почему тогда ритмично работают другие скважины этого уровня?
Стоя в стороне, Пакиза внимательно наблюдала за Васифом, злилась на себя за вновь всколыхнувшиеся подозрения. Неужели он не чувствует, как мне тяжело? Занят, целиком поглотила его эта скважина. Если бы он знал об анонимке, о моем "альпинистском марше" на вершину Гыздага... Нет, об этом нельзя рассказать даже самому близкому человеку, - не поймет. Но почему это гнусное письмо жжет руки даже сквозь, кожу сумочки? Может быть, когда-нибудь она скажет Васифу... Только не сейчас.
Пакизе казалось, что он даже не замечает ее в такие вот беспокойные дни.
- Нет, нет, ты посмотри, попробуй, - говорил он Пакизе, подставив под конец трубы ладонь. - Холодная вода. - Она видела, как осторожно набрал он воду в рот. - И пресная. Если бы она шла с пласта, то была бы соленой и горячей. Значит, откуда-то извне просочилась. Откуда, а?
Не дожидаясь ее ответа, убежал к телефону. Вернулся несколько успокоенный, заметил ворчливо:
- Без году неделя буровой, а уже свои тайны.
- Да, Васиф. Наверное, нет в жизни ничего абсолютно ясного.
Васиф посмотрел ей в глаза, взял за руку и отвел в сторону.
- Расскажи про себя. Как дела? Как с работой? Я совсем измотался, только сейчас заметил: что-то у тебя случилось.
"Показать ему письмо? Может, узнает почерк, по стилю угадает, кто это, что за человек осмелился написать такое..." Она открыла было сумочку, но передумала. Схватила платочек, вытерла повлажневшие ладони.
- Товарищ геолог! Вам Амирзаде звонит! - крикнул из будки рабочий.
Васиф нахмурился.
- Насчет восьмой, наверное. Сейчас иду! А вечером, если ты свободна, давай сходим на Аджикабульское озеро, а? Я прошу тебя...
Пакиза кивнула.
Как хорошо, что она не сказала ему о письме.
- Я буду ждать тебя до вечера. Только жаль, почитать нечего. А свои дела я на сегодня кончила.
Васиф долго почему-то молчал, и Пакиза не знала, о чем он думает: о воде, что идет вместо нефти, об Амирзаде, который ждет у провода, или о встрече вечером?
- Я тебе дам почитать кое-что. Хочешь?
- Большая вещь?
- Большая. Правда, поместилась на странице...
- Это же на пару минут!
- Навряд ли. Тебе придется поразмыслить над этим письмом.
- Что? Ты тоже получил?
Из дверей будки снова окликнул его рабочий,
- Товарищ геолог! Ожидает Амирзаде!
Васиф пожал ей руку.
- Что ты, милая? Что получил? Откуда получил? Сам подписал. На, возьми. Вот только в месткоме не заверил... Ну... До вечера.
Он почти побежал к будке.
Пакиза тут же на ветру надорвала конверт, увидела первую строчку "Любимая!...", и умчалась в гостиницу. Она заперла дверь номера на задвижку, задернула портьеры, но и этого показалось ей мало. Скинула туфли, забралась с ногами на кровать и только тогда почувствовала себя один на один с письмом.
"Любимая!..
Не удивляйся и не смейся. Мне все время кажется, что не сказал тебе самого главного, очень важного. Но когда мы встречаемся, ничего у меня не выходит. Все слова, с которыми я иду к тебе навстречу, начинают казаться чужими, неточными, мелкими. А новых я не могу придумать. Я хочу, чтоб ты знала - нет такого дня, когда бы я мысленно не говорил с тобой. Не знаю, вспоминаешь ли ты меня там, у себя в Баку, но я не перестаю думать о тебе ни на минуту. Вижу тебя, слышу твой голос. И кажется, все могу преодолеть только бы знать, что всегда будешь рядом.
Тогда на автобусной остановке, когда я увидел тебя с Рамзи, все потеряло смысл. Оставался твой дом, твоя остановка, улица, по которой ты ходишь, и боль. Ты, наверное, видела приятные сны, а я все кружил и кружил у твоих ворот. Как я ненавидел себя за это, если б ты знала. Но приходил вечер, и я снова шел на это мучительное свидание с фонарем, автобусом, постовым милиционером.
Городом красавиц называют наш город, а для меня ты единственная в нем. Раньше, когда мне приходилось услышать, что человек потерял голову из-за любви, я смеялся, как смеюсь сейчас над болельщиками, которые рвут на себе волосы из-за поражения своей команды. Презирал самоубийц - дикой казалась мне такая любовь, не верил, что может быть кто-то дороже жизни.
Меня часто спрашивали товарищи - любил ли я кого-нибудь? Я старался отделаться шуткой: "А чем я хуже других. Было и у меня..." А на душе скверно становилось, Потому что на самом деле ничего у меня не было.
Несколько лет назад я примирился с мыслью, - ну что ж, не было и не будет. Поздно. Обошла меня любовь. Затянуло льдом какой-то родник в душе. И мерзлота эта, думалось, вечная. Твоя улыбка растопила лед. И теперь все грохочет, поет во мне, и время измеряется от встречи до встречи с тобой. Меня называли за глаза "молчуном". А сейчас я хочу говорить с тобой об этом бесконечно.
Только не умею. Поэтому пытаюсь хоть на бумаге рассказать тебе, хоть чужими словами выразить то, что творится в душе. Мне кажется, это про меня написал Физули:
От тюрьмы и цепей горя и страданий
был спасен я.
Вновь я узник, - подбородок, свет твоих кудрей
увидя.
Прости меня, дорогая, - никогда пятерок за сочинения не получал.
Твой Васиф"
Второй, третий, четвертый раз перечитывает Пакиза письмо. Как хмель, кружат голову слова. На воздух, к солнцу, к людям!
Выскочила в легком платье, пошла навстречу ветру, не различая улиц, тропинок, знакомых лиц. Рука крепко сжимала письмо, и казалось, не сердце ее стучит в груди, а слова любви, написанные на странице из вахтенного журнала, бьются горячо, неуемно в каждой клетке ее существа.
Наконец Васиф решился.
Сегодня он представит Пакизу тетке. Официально, как свою невесту. Зарифа-хала, наверное, и не подозревает, какую гостью ведет к ней Васиф. Может, надо было предупредить заранее?! Но они с Пакизой решили, что так будет лучше: от лишних хлопот и расходов избавят не совсем здоровую женщину, и уж очень не хотелось торжественных встреч "за круглым столом", куда обязательно собрались бы не только близкие, но и просто любители поглазеть, посудачить о невесте.
Однако уже в автобусе Васиф признался Пакизе в том, что есть у него дело не менее важное, чем визит к Зарифе-хала.
- Тебе надо зайти куда-нибудь... одному?
- Нет, нет, что ты?! Лучше вместе. Помнишь, я тебе говорил - у меня в Маркове друг остался, хороший такой пацан. Ему двадцатого ноября: семь лет исполнится. Я обещал его поздравить.
- Но до двадцатого еще десять дней!
- Вот и хорошо! С гарантией будет, без опоздания дойдет подарок. Если сегодня не сделаю, завтра на работу, закручусь опять. А мальчишке знаешь какая будет радость! Не поздравить в срок - Сережка подумает, что обманул. Перед взрослым еще как-то можно оправдаться, а... дети честнее, они не прощают обмана.
- Знаю, знаю. Как говорил Молла Насреддин, у мужчины должно быть одно слово.
Васиф растерянно умолк. Пакиза могла вспомнить любую притчу Насреддина, но почему с ее уст сорвалась именно эта? Из кожи вон тогда лез, чтоб только показаться остроумным перед пустой бабенкой. Растаял, раскис от круглых колен Рубабы... Если бы только Пакиза знала! Какая благословенная сила вырвала его тогда из горячих объятий опытной женщины...
