Сергей Мстиславский - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
— Разрешите поздравить, ваше высокородие, с избавлением. И откуда они пробрались? Во фланг бьют, вон с того…
Он не договорил, дернул головой назад и упал, гулко ударившись затылком о мерзлую землю.
— Отходить! — крикнул хрипло Эттер. — Назад!
— Назад?
Грабов, подходивший с 4-й ротой, узнал голос Мина. Ротный оглушительно скомандовал:
— Смир-рно, глаза нале-во!..
— Здорово, орлы! — Командующий подъехал на белой кобыле, со штабом и взводом конногренадер. — Что такое, полковник?
— Губительный огонь, — доложил Эттер. — Третья рота несет потери. Фельдфебель Кобыляцкий убит наповал. Я сам…
— Потери? — Мин завалил корпус назад. — Прохоровка уже горит, вы это понимаете, полковник? Артиллеристы перестарались на этот раз. Их огонь грозит выбить мятежников раньше, чем мы подойдем. Мы рискуем — курам на смех — ударить по пустому месту, если штурм запоздает. Дело решится без нас. Без разгрома! Дружинники отойдут, потому что артиллерия бьет, но не держит. Это значит — победы не будет. Они сохранят живую силу. Это же азбука! Положите хоть весь батальон, если этого требует честь полка…
Он привстал на стременах:
— Семеновцы! Орлы! За веру и царя! В атаку!
— Ур-р-а! — гаркнул Грабов и бросился вперед.
Он добежал до баррикады, когда на ней копошились уже солдаты 3-й роты, растаскивая бревна. Стреляя из револьвера в воздух, кричал что-то взводный, поручик фон Крузенштерн-второй. Грабов поднялся легко, крутя шашкой над головой. Перед ним солдат уронил винтовку и упал лицом на гвозди, торчавшие из втиснутой в баррикаду доски. Грабов застыл на секунду. Но солдат не шевельнулся. Значит — убит наповал.
— Прими мой взвод, Грабов, — тягучим голосом сказал Крузенштерн и стал медленно сползать с баррикады. — Я контужен в ногу.
— За мной!
Грабов выбил ногой детскую ванну, словно в насмешку семеновцам затыкавшую брешь в гребне, соскочил вниз и, не оглядываясь, побежал по мосту. Он слышал за собой топот десятков ног, лязг штыков, командные вскрики. Справа, из проулка, тоже бежали солдаты… Должно быть, другой колонны.
* * *Впереди крутым — так показалось Грабову — поворотом открылась улица. Задыхаясь от быстрого бега, боясь, что кто-нибудь обгонит и вместо него поведет, Грабов свернул в нее. Но не успел он пробежать и десятка шагов вдоль дощатого, покосившегося забора, сзади ударило громом. Он обернулся. По развороченной мостовой стлался дым. К самым ногам подкатилась дистанционная трубка. Грабов отпрыгнул. И тотчас почти над тем же самым местом, зачиркав осколками по снегу, разорвалась вторая граната.
— Под стенку, под стенку, вашбродь… Храни Бог, подшибет.
Пригнувшись, к нему подбежал солдат. Кроме них, на улице не было никого.
С солдатом рядом Грабов прижался к забору. Лег третий снаряд, ближе к мосту.
— Где наши? — хрипло спросил Грабов.
От бега кровь стучала в висках, в ушах шумело.
— Откуда бьют?
— С Ваганьковского — свои же, не иначе. С тамошних батарей. Перелеты… Наши за мост назад побегли. Разве под таким обстрелом возможно… Пропадешь ни за что. А я вот не поспел. Пока назад обернул… Смотрю — по самому мосту кроют. Теперь, пока не пошабашат, крышка. К своим не пройти…
Взрывы гремели по-прежнему. Через размеренные промежутки. Что она там — совсем ошалела — гренадерская артиллерия? Это ж срыв штурма!..
Солдат покачал головой:
— Вот беда… Как бы нас с вами, ваше благородье, не взяли.
Грабов вздрогнул невольно:
— Как?
— Дружинники! — прошептал на ухо солдат и опять испуганно огляделся. Они ж тут — наверно… За каждым углом. Я их повадку знаю.
А ведь в самом деле! Грабову в первый момент и не подумалось, что он в неприятельской зоне. В самом деле, каждую минуту могут…
Он оглянулся в сторону моста, прислушался. Нет. Снаряды продолжали ложиться.
— Может… пройдем все-таки? — сказал он неуверенно. Солдат вздрогнул.
— Куда пройти?.. Слышь, как садит. Переждем: может, Бог пронесет…
Он присел на корточки, зажав винтовку между колен. Грабов послушно повторил его движение. Возбуждение спало, он чувствовал ломоту во всем теле и какую-то сонную слабость. Он прикрыл глаза. Солдат приподнялся толчком.
— Что ты?
Солдат ответил быстрым и жутким шепотом:
— Они.
Грабов теснее прижался к забору.
— Где?
Солдат показал глазами:
— Во-он… за забором… По пустырю крадутся… С винтовками, ей же Бог… Пропали мы, вашбродь. Отрезали. Теперь уж нипочем не пройдешь. Возьмут…
Его глаза бегали, подбородок дрожал. Дрожь передалась Грабову.
— Отобьемся, — сказал он слабым голосом.
Солдат замотал головой:
— У меня и патронов нет. Расстрелял… Да мне — ничего… Солдат пленных они, говорят, не обижают. А вот вам, ваше благородие, не миновать… Конец, вашбродь…
Он переминался на месте, качая винтовкой. И вдруг схватил за руку Грабова:
— И оттуда идут… Слышите? Скидавайте одежу, вашбродь… Без одежи, может, не тронут.
Грабов напряг слух. В самом деле дошел далекий еще, но ясный в мертвой тишине скрип снега. От устья улиц, засекая дорогу бегству, ударил гулкий берданочный выстрел. Значит, верно: в самом деле дружинники.
— Идут!
Высокий забор за грабовской спиной качнулся на расшатанных подгнивших столбах. Грабов обернулся, похолодев: солдат уже перелез. Поручик подскочил, ухватился за гребень забора, попробовал подтянуться на руках вслед за беглецом. Мышц не хватило: сорвался. Слышней заскрипел снег под крадущимися, ближущимися шагами. Не помня себя, Грабов сбросил фуражку, ремни, оружие, шинель и перебросил через забор. Да нет!.. Все равно не уйти! Под шинелью — мундир, рейтузы с кантом, лакированные офицерские сапоги. Скрипя зубами от злобы и смертного, холодным потом шедшего по спине, по рукам, по ногам страха, Грабов сорвал, обрывая крючки, мундир, сел в снег и зашершавевшими от мороза руками стянул сапоги и рейтузы. Швырнул — и побежал, тряся отвисшею челюстью, по улице вверх. Только б до первого дома… Позвонить, постучать…
Он почти добежал — всего несколько шагов и осталось, когда из-за забора негромкий голос окликнул:
— Стой!
Голос был Грошикова. Грабов замер на месте.
От забора отпала доска, вторая. В пролом гуськом втянулись люди. В рабочих коротких ватных куртках, с оружием. Их было много, но Грошикова среди них не было. Все были незнакомые.
— Кто таков? Почему на улице голый?
— Об-об-обобрали, — с трудом проговорил Грабов и закрыл глаза.
Тот же голос проговорил под самым ухом:
— Семеновцы, что ли?
Опознали! Теперь все равно. Грабов сжал веки, ожидая удара. Голос повторил:
— Семеновцы, говорю, обчистили?
Грабов поднял голову радостно:
— Да… да… семеновцы!
— Вот сволочь! — засмеялся дружинник. — Своего, барина, и то ободрали… Хорошо еще подштанников не сняли. Они вон у тебя какие. Шелковые! Гони ходом, а то обморозишься. В тот дом зайди… Там — свойские тебе: обогреют.
Он переглянулся с товарищами, перебросился смешком и пошел по улице в направлении к мосту. Грабов, подпрыгивая и чувствуя, как задеревенели от жгучего мороза ступни и совсем омертвели пальцы, побежал к указанному дому. Он застучал в дверь. К окну рядом со входом припало пухлое женское лицо. Грабов помахал рукой, ударил себя в грудь. Лицо пропало, стукнул засов, пахнуло теплом, кофеем, каким-то еще тягучим и сладким запахом. Поручик проскочил в дверь мимо открывшей ему старухи через прихожую, в комнату… Прямо перед ним по стене вздыбилось черным покрывалом окутанное зеркало, навстречу нестерпимо потянуло гнилью… Он увидел: гроб на столе, в гробу под расписным бумажным венчиком вздутые почернелые щеки, толстый нос.
Из соседней двери выглянуло белое как мел испуганное женское лицо. Протяжно мяукнул кот. Грабову показалось, что он сходит с ума. Ноги сами собой подогнулись. Он сел на порог.
Бледная женщина подошла плывущей походкой, застегивая на ходу теплый просторный капот.
— Кто? — спросил он едва-едва слышно и показал красным, кровоточащим негнущимся пальцем на мертвеца.
Женщина ответила безучастно:
— Муж. Дружинники расстреляли… как он был секретарь охранного отделения… Который день лежит. А вы кто будете?..
— Погреться, — сказал вздрагивающим голосом Грабов и застучал обмороженными ногами. — Мне переждать только…
— Вы кто ж будете? — упорнее повторила женщина, пристально и бесстыдно рассматривая лиловые шелковые кальсоны поручика. — Простите, господин… Ежели вы беглый какой… Христом Богом прошу… выкидайтесь… Еще наведете.
Грабов приподнялся. Но из-за спины у него прошамкал старушечий голос:
— Не греши, Марфуша… Может… Бог тебе — судьбу посылает.
Женщина широко раскрывшимися глазами глянула Грабову в зрачки. И поручику опять показалось, что он сходит с ума.
