Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала
К Ивану вернулся слух. Он различил глухой хлопок в небе и пронзительный душераздирающий свист. Так рвется шрапнель. Пушки из леса били уже по пехоте.
Вторая атака немцев тоже захлебнулась, и тогда пошли наши.
— А-а-а!! — мощным гулом разлилось вокруг.
Полузасыпанный, из окопа торчал Ущеков.
— Прикройся! — крикнул Иван, пробегая.
Но Семен положения своего не изменил. Не смог.
После боя Иван его откопал.
* * *Вечером перед сном Семка Ущеков отошел, отдышался.
— От Соньки писем жду, — сказал он мечтательно. — А щас подумал: в деревне-то небось адреса нашего не знают. Куда письма присылать? Болотами идем…
— Упремся — сообщим! — пообещал Иван.
Ущеков скатился с бугра и привстал.
— Слушай, а чего ты на Алтуховой Маруське не женился? Она же тебе нравилась…
— Мне и Верка нравилась, — ответил, пробуждаясь, Иван.
— А эта… городская?
— Она сама меня отставила.
От Семеновых вопросов сон окончательно улетучился. Иван сел, достал мешочек с махрой, насыпал на газетный квадратик, привычно ловко завернул и запалил огонек. Бойцы лежали вповалку, но мало кто спал. Сказывалось напряжение боя. А может, так же как Семена, бередили воспоминания. Рядом с Иваном маленький киргиз с симпатичным лицом натащил откуда-то веток и устроил себе пышную постель.
— Эй, Рустам! — позвал Иван. — Все у тебя получается. Ты, наверное, у себя в Киргизии счастливчиком был?
Рустам отозвался охотно, заулыбался. При свете месяца видно было, как заблестели в улыбке зубы.
— Я в детстве как сыр в масле катался. Потом поменялся с женой.
— Как это?
— Я ей отдал дом, пять комнат. А сам двух детей взял. Гуляй, говорю, много не нагуляешь.
— Так ты ее бросил?
— Нет, она меня. Но дети со мной. Так мы договорились. Я пустой остался, зато дочке три годика. И сыну полтора. Недавно она приходила.
— Жена бывшая?
— Да. Говорит, давай обратно сойдемся. Я отвечаю: "Что у тебя есть?" Она говорит: "Ничего". Я говорю: "Дом ты прогуляла, без ничего осталась. А мое богатство — дети. И дом я построил в шесть комнат. И жена у меня золотая. Зачем мне сходиться?"
— Так ты женился?
— Да. Уйгурку взял. Сперва мне военкомат отсрочку давал. А как женился, они мне через полгода повестку. Как раз в апреле, двадцать третьего числа.
— Хорошую ты себе постель соорудил.
— Да…
— Па-а-дъем! Па-а-дъем! — глухо донеслось из темноты.
36
Командарму 3-й армии.
1. Донесите положение на фронте: где находятся части по дивизиям и что делают?
2. Сколько и какой противник против них действует? Где механизированный корпус и какие результаты контрудара совместно с авиацией?
3. Против танков используйте противотанковые артбригады.
4. Не имею связи с 10-й армией. Свяжитесь с ней через командира и сообщите положение на ее фронте. От этого зависит использование Хацкилевича.
5. Как обеспеченность боеприпасами и горючим? Посылаю выписку из приказа No 2 наркома обороны.
Климовских.
"Связь установить не удалось. Противник последним донесением был на земле перед УР'ом. Барановичи наши. Бобруйск, Чуховичи до вечера были наши. От тов. Кулика и Болдина донесений не имели".
"В чьих руках Минск? В чьих руках Бобруйск?"
"Отряд противника достиг местечка Вьюн, западнее Быхова. К 19.00 контратакой наших передовых отрядов противник отброшен за реку Друть".
* * *Танковые клинья немцев разрубили Западный фронт на несколько частей и начали забираться в тылы, окружать, обрекая русские армии на поражение.
Перед войной артиллерийские склады округа ломились от боеприпасов. Но в первые же часы вторжения войска оказались без патронов и снарядов. Горючего в прифронтовой полосе накопили на месяц боевых действий. К началу второго дня танки начали останавливаться из-за нехватки топлива: хранилища и железнодорожные цистерны немцы взорвали, разбомбили, сожгли.
Все в мире решает соотношение сил. Главная катастрофа разразилась на Западном фронте потому, что Германия бросила сюда — откуда кратчайший путь на Москву — главные силы. Но конечно, неразберихи и неготовности фронта было более чем достаточно.
Внезапности не было для генералов. Внезапность была для бойцов, когда их сонными выгоняли из казарм и ставили под ружье.
На киевском направлении оказалось меньше германских сил, но и там шли тяжелые бои. Однако командир корпуса Рокоссовский успел развернуть войска. У него бойцы не спали во время вторжения. Наступавшие вражеские части Рокоссовский опрокинул встречным ударом и погнал их обратно. Даже просил разрешения идти на Варшаву. Но командование, сообразуясь с общей обстановкой, не позволило.
На Западном фронте такого генерала не нашлось. Только ли Павлова в том вина? Выстоял бы в налетевшем огненном вихре другой полководец? На это никто не даст ответа. Хотя пример Рокоссовского показывает многое. И уж конечно на том гигантском разломе осталось незамеченным сопротивление десятков, сотен, тысяч плохо вооруженных бойцов. Что значили в общем разгромном итоге их отчаяние, героизм, их безвестная гибель? Страшна и неблагодарна судьба тех, самых первых.
Ни в одну сводку не попали бойцы пограничной заставы, задержавшие на целый час переправу немцев через Буг. Ни одним благодарственным словом не были упомянуты зенитчики танкового батальона, которые не успели разгрузиться и вели огонь по наступающим танкам противника прямо с железнодорожных платформ.
Каждый был открыт орудийному выстрелу. Большинство растерялись. Но возле десятка человек, сохранивших присутствие духа, начали группироваться люди, потерявшие память от страха. И память возвращалась к ним, чтобы в грохоте боя слышать и выполнять приказы.
От вражеских снарядов взрывались платформы. Но и танки горели. Всюду была смерть, но это была достойная смерть.
Бой продолжался до последнего человека. Когда железнодорожная насыпь вверху и по откосам усеялась дымящимися колесами, досками и телами убитых, некому было сопротивляться.
Но и танки в тот день дальше не пошли. А значит, спаслось множество людей, никогда не узнавших об этом. Враг задержался на несколько часов, минут и секунд. Потом из этих секундочек стали складываться дни и месяцы.
Немецкий солдат не испытывал и сотой доли того отчаяния, какое выпало на долю русскому. Враг был лучше вооружен, подготовлен. Руководим знающими генералами.
В Красной Армии тоже было немало способных военачальников, но они с приходом войны только начали занимать решающие позиции и посты, а значит, влиять на события. В мирное время больше преуспевали такие приспособленцы, как всенародно любимый Ворошилов и неизвестный широкой публике, но ухвативший маршальские звезды Кулик.
Сама система сложившихся отношений выталкивала их на поверхность. А может быть, извечный склад характера? Во всяком случае, подстраиваясь, Павлов старался слушать верховных приспособленцев. А где выход? Да прояви он строптивость, начни выкатывать орудия на прямую наводку, как немцы, не сносить бы ему головы. Не только с командующих сняли бы, но и сослали бы в Тмуторокань. Послушание очень ценилось и помогало Павлову в мирное время. Оно же с началом вторжения стало причиной его трагической гибели.
37
Отто Лемминг, потомок знатного рода, тоже считал себя способным военачальником и никогда не думал, что война начнется для него с такого конфуза. Вначале складывалось хорошо. Он переправился со своим батальоном правее Бреста, который огрызался огнем. Обойдя задымленную крепость, они двигались дальше в течение дня почти беспрепятственно. По мере их продвижения жилые поселки и деревни исчезали. Женщины с детишками плакали и дрожали. Все как во Франции. Но с наступлением ночи начинались непонятные атаки мелких разрозненных групп противника. Их отгоняли без труда. Но когда появились убитые и раненые, чувство превосходства уступило место злобе и недовольству. Поэтому пленных старались не брать. Лемминг рассчитывал в скором времени получить полковника и новую должность. По его мнению, вся летняя кампания могла продлиться не больше месяца, хотя непредвиденные задержки настораживали. Во Франции он не встречал такого фанатичного сопротивления, не видел у людей таких ненавидящих, беспощадных глаз.
Они, немцы, воевали во Франции спокойно и деловито. Массовые убийства не требовали предельного напряжения сил, как тут. Никто не старался рисковать. А этот чубатый всадник, который мчался на него, готов был убивать, не жалея своей жизни. Автоматная очередь его не остановила. На полном скаку он врезался в толщу немецких солдат, неистово обрушивая на противника свою саблю.
Но вот он ускакал дальше, а Отто Лемминг все еще боялся оторвать голову от земли. Удар саблей по каске оглушил его, голова раскалывалась, мыслям о карьере в ней уже не было места. Полегший под ударами конницы батальон вызвал тревогу у высокого начальства. Генерал Клюге, видевший этот позорный разгром, плохо отозвался о потомке знатного рода и вызвал авиацию.
