Чингиз Гусейнов - Доктор N
- ...Вам ведомо, как мы наказали высокопоставленных наших чиновников за их заискивающие перед англичанами заверения, что якобы новая Турция готова объединиться с горцами Северного Кавказа, Дагестаном и вами в некое федеративное государство, буфер между Западом и Востоком, и, в случае необходимости, мобилизовать для борьбы с большевизмом под руководством турок и при поддержке Англии. Но мы обязаны своей победой России, она в сравнении с другими государствами ведёт игру честную, пока!.. - Разговор продолжился, записанный по свежим следам в тот же день Мамед Эмином:
- ...строжайший запрет и на деятельность русских белых, более значительную, нежели туркестанская и ваша, просят о новой отсрочке для пребывания в Турции. Мы предоставили возможность, с согласия Москвы, жить у нас Троцкому, но он не белый, к тому же у меня с ним добрые отношения. С Россией,- усмехнулся,- шутить опасно.
Прилив-отлив, как на апшеронском берегу, и такая вдруг тоска охватила Мамед Эмина: неужели никогда не ступит его нога на мягкий желтый песок, и плеск шелковых волн.
- ... Впредь, как президент, я наложил строгий запрет, и это нашло отражение в конституции, на участие Турции в какой бы то ни было войне, затеянной большими государствами, иначе - исчезновение Турции как государства.
Вчера - Сталин, сегодня - Мустафа Кемаль, кто завтра? Завтрашний, с кем доведется беседовать, еще не возник на горизонте - Гитлер!.. Последняя надежда Мамед Эмина, покончив со скитаниями, вернуться в родной край победителем.
- Дразнить зверя, чтобы растерзал там наших родных?
- Я надеюсь, что Коба... Мир не позволит большевикам творить беззакония.
Нет конца скитаньям Мамед Эмина. Его последышу Азеру почти девять такая долгая разлука.
В Варшаве - съезд мусаватской партии (в изгнании). Как разбитая армия, скликающая оставшихся в живых.
Влеченье к полячке Лильяне... Измена жене? Семье? Никогда никому не признается - утратил надежду на встречу с родными. Такое редкое имя,- назвал на тюркский манер Лейлой, станет постоянной спутницей (и закроет ему глаза, когда придет срок).
Во Францию, где средоточье земляков (и эмигрантские дрязги). Лекции, за которые не всегда платят. Нет, не могут без интриг, поклепов, клеветы,- вся Россия в Париже представлена, и каждая эмиграция ищет виновников вовне.
И подвергнули земляки сомнению искренность лозунга Мамед Эмина надо,вынести в заглавие:
ОДНАЖДЫ ВОЗНЕСЕННОЕ ЗНАМЯ БОЛЕЕ НЕ СКЛОНИТСЯ, или КНИЖНАЯ ГЛАВА
Разумеется, - строчит недруг, - азербайджанские политические деятели вправе требовать от г-на Расул-заде объяснений, ибо не могут допустить, чтоб г. Расул-заде, молчаливо предавший большевикам нашу родину, не только продолжал выступать в качестве представителя национального Азербайджана, но, какой позор!! ещё называться "национальным шефом", как его величают приспешники.
О побеге его - в кавычках: мол, перед тем, как удачно (с заковыркой!) бежать от большевиков, а точнее, до своего так называемого приезда сюда из Москвы, где Мамед Эмин гостил у Сталина, присылал угрожающие письма по адресу азербайджанской делегации, вынужденной жить за границей, в особенности ее председателя покойного Али Мардан бея Топчибаши, чтобы мы прекратили, де, лить грязь на большевистскую власть, то есть власть своего кремлевского друга...- хоть бы одно письмо Мамед Эмина в доказательство!
Рой вопросов на голову Мамед Эмина в национальной прессе за рубежом от имени (в этом мы отменные мастера) народа, и все вопросы помещены для наглядности столбцом:
правда ли, что вы способствовали передаче нашей власти, родины, демократии, а следовательно, и всего Кавказа (!) большевикам?
каким чудом вам все-таки удалось спастись от всесильного ЧК? почему вы всячески препятствуете работе нашей, направленной против большевистской заразы, против поработителей нашей родины? опасаетесь навлечь гнев Сталина, нарушив данное ему обещание молчать?
Германия. Именно здесь - новая надежда: а вдруг?.. И могучее немецкое оружие, покорившее полмира, пробивает путь к свободе родного края, триумфальный въезд в новый независимый Азербайджан!.. Прежде - пленение Сталина. Впрочем, Гитлер не уступит никому своего пленника... - Мамед Эмин снова его спасает? знать бы заранее - дал бы утопить в нефтяном чане?
Жила в нем месть, не скроет. Не обмануться б снова, понадеявшись на могучих немцев, как однажды в Турции, однажды ли?..
Много бесед-допросов, прежде чем допустили до фюрера, и он удостоил Мамед Эмина, узрев в нем лидера, личной встречи (будет еще одна - перед тем, как Мамед Эмин сбежит, как некогда - от Сталина): Гитлер передает в руки Мамед Эмину политическое руководство азербайджанским легионом, из числа военнопленных, и Мамед Эмин призван оправдать доверие фюрера, участвуя в битве с нашим общим врагом большевизмом.
- И в будущем независимый Азербайджан? Равноправный союз миров тюркского и немецкого на обломках сталинской империи?
Сомнения возникнут после: неужто удел Азербайджана - быть всегда колонией, московской ли, берлинской, турецкой? И единый цвет знамени у всех троих - кровавый? Лишь смена имперских одеяний? Но не довольно ли играть звонкими фразами в восточном стиле, пребывая в мире несбыточных иллюзий?.. Из словесной вязи ткется узор меморандума: он порывает с Гитлером, выступая против имперских амбиций фюрера,- не для того большевики ссадили меня с коня, чтобы затем сесть на осла.
Бежав из Германии, укрывался у давнего приятеля - посла Турции в Бухаресте. Но опасно и подвергает хозяина риску, надо уходить в горы, как некогда в Азербайджане: там - нагорья шемахинские, здесь - швейцарские. Прячась в Лагиче от большевиков, находил утешение в обществе великого поэта Фирдоуси, а прячась от фашистов - утешение находил в обществе другого великого поэта - Низами (И ты - моя великая поэтесса, увы, ещё не признанная в мире, - говорил Лильяне, а она отвечала: Я пишу их для себя и в твою честь. Стихи, написанные для одного человека? - спрашивал он и добавлял: Какая, однако, судьба нам выпала: польские стихи, посвященные тюрку и сочиненные на чужбине.
О Низами сочинял по памяти, это было данью восьми векам жизни земляка-гянджинца. Тянет Мамед Эмина в этом хаосе бомбежек, разрухи, беспокойства (то триумф фюрера, то победы красных, и от обеих вестей тревога в душе) говорить о вечном в поэзии Низами - любви, и такая она земная с тайнами, изменами, коварствами, ревностью - без пошлой стыдливости и сентиментальной слащавости. Видение Бога в прекрасной женщине - самое совершенное. Как выразить, какими словами - лишь язык оригинала фарси хранит непередаваемую мелодию, и двое немолодых мужчин, Нариман и Мамед Эмин, оба познавшие сладость власти, отраву интриг, горечь изгнания и тщету надежд, будто поняв вдруг бренность мелких неурядиц и дрязг, и что упустили в погоне за призрачными благами, съедаемые тщеславием и честолюбием, нечто важное, спешат вернуть утраченное поэтическим состязанием, дуэлью,- декламируют по памяти строки любви Низами.
Кто б со стороны подглядел: в голодном и холодном Кремле, в чьём воздухе разлита вражда, жаркий поединок образов любви; Нариман - Мамед Эмину, Мамед Эмин - Нариману, и не вспомнить теперь, кто первый умолк, не сумев ответить строкой о земной любви.
Мамед Эмин: Она как жемчуг - не просверлена, а Нариман - похожее: Жемчужину рубином он просверлить хотел.
М.Э.: И поладил с ней, как с нижней верхняя струна.
Н.Н.: Миг один ему остался - крепость сокрушить, и бушующее пламя влагой потушить.
М.Э.: Редкий жемчуг, сокровенный, в раковине был, он жемчужницы бесценной створки отворил.
Н.Н.: Но железо было остро и горяч огонь.
М.Э. (не помнит, но прежде им было произнесено): То, о чем не подобает разговор вести, говорю тебе, читатель, Бог меня прости.
А Н.Н. ему в ответ: Мощь духовная в уменье страсти побеждать.
На это М.Э. (вспомнил!): Рыба вольная из сети в водоем ушла, кажется, так.
...Прятаться не от кого, разве что от бывших своих: конец войне, перебрался в американскую зону (визу в швейцарский Фрайбург не получил), а оттуда в Стамбул. Земляк явился, Али Туран, солдат бывшего азербайджанского легиона. Что вы? - доказывал он американцам, в чью зону бежал.- Какой я азербайджанец? Я тюрок! - чтоб союзники не выдали его советским оккупационным войскам: предательская договоренность есть - всех пленных по национальным квартирам, а это - гибель. Но если тюрок - может отправляться в Турцию. В Стамбуле встречал Мамед Эмина, когда тот прибыл сюда с Лильяной-Лейлой, бездомный, почти нищий,- приютили, помогли. Мамед Эмин спас его однажды от гибели: вздумали смельчаки разыграть в плену историческую драму Самеда Вургуна Вагиф, она была популярна диалогами персидского шаха-тирана Каджара с вольнолюбцем-поэтом Вагифом, везиром Карабахского ханства. Донёс земляк-одноклассник, их всем классом тогда на войну отправили - Али Турана, Зию Первого, который донёс, потом избрал себе псевдоним Роман, мол, жизнь моя - это роман, дескать, Али Туран декламирует стихи коммунистического поэта. Да,- сказал Мамед Эмин, идеолог легионеров, гестаповцам, отводя от Али Турана беду,- поэт живет в коммунистическом Баку, но клеймит в образе шаха Каджара кровожадного тирана Сталина (скорее, подумал при этом, вашего Гитлера, нежели Сталина, пред которым!), так что стихи формируют у легионеров гнев к большевикам.
