Влас Дорошевич - По Европе
Нищета стала богаче.
Вы обращаетесь к вашему чичероне.
— Здесь, — он указывает вам на окружающие дома, — живут падшие женщины. Вот эта и эта дурные улицы. Они наполнены притонами разврата и ворами.
Вы снова идёте по нищим улицам, где едят одну зелень, и доходите до нового «оазиса».
— Это тоже улица притонов! — объясняет вам чичероне. — Падшие женщины и воры!
Дальше вы уж знаете сами. Как только увидали лавки с мясом, со сластями, с какими-нибудь товарами, вы говорите:
— Значит, близко разврат и воровство!
Двери балконов открываются, с балконов вам кричат растрёпанные женщины.
Чичероне предупреждает вас:
— Синьор, держите карманы! Мы в улице воров!
Разврат или воровство — только два средства для сицилианца жить мало-мальски по-человечески.
Вам в лицо глядит великая мать нищета, и её страшные дети — преступление и разврат.
Сицилия считается самой развратной страной даже в Неаполе. А это что-нибудь да значит! Вряд ли даже в Вавилоне царил такой лёгкий взгляд на наслаждения, какой царит на берегах лазурного Неаполитанского залива.
Как зловонные струйки от кучи навоза, разврат узенькими извилистыми улицами течёт в богатые широкие улицы Палермо. Вы проходите по «богатой» улице, между домами, занятыми торговыми учреждениями, вдруг — стена. Земля, казалось бы, здесь страшно дорога, — откуда же это не застроенное место?
— А это, — объясняют вам, — по просьбе жителей, заложили стеной выходы из улицы. Там за этой стеной улица разврата.
И такие стены на больших улицах Палермо на каждом шагу.
Но как ни ограждаются каменными стенами, разврат разлит по всему Палермо. Как голод.
Предложение женщин — обычное явление на улицах всех городов южной Италии. Но нигде этот торг не достигает таких колоссальных размеров, как в Палермо.
Торговлей женщинами занимаются старики и маленькие дети.
Торговец газетами, цветами, лишь только вы купили у него номер журнала или бутоньерку, предлагает вам женщину.
Нищий, едва вы опустили ему в руку сольди, предлагает вам:
— Я знаю красивую женщину.
Восьмилетний ребёнок, торгующий спичками, пристаёт к вам:
— 9-ти лет! 9-ти лет! Синьор, девяти лет.
И, видя, что вы не обращаете внимания, презрительно улыбается:
— Синьор трусит?!
— Да это что? Твоя сестра, что ли?
Он самодовольно улыбается:
— Эге! Сестра! Синьор, синьор! Очень красивая! Вы увидите! Синьор!
И сейчас же к вам начинает приставать взрослый человек, продающий цветы.
— Синьор! Если вы не хотите идти к нам, я приведу ребёнка к вам!
— Да как же родители отпустят?!
Он глядит на вас с удивлением:
— Да это мой ребёнок. Я отец.
С четырёх часов дня главные улицы Палермо превращаются в одну сплошную биржу женщин и детей. Переполнены комиссионерами.
Я считал шаги и предложения, и на ста шагах насчитывал пять предложений.
Там, где от голода приходится торговать своими детьми, единственная надежда выйти из такого бесконечного бедственного положения — надежда на случай.
Итальянское правительство, разоряющее страну еженедельными лотереями, превратило сицилианцев в «запойных игроков».
Вы берёте билет, в который вам вписывают несколько назначенных вами номеров. Игра идёт как в лото. В субботу розыгрыши. Вынимают пять номеров.
Если вышел один из назначенных вами номеров, вы получаете в 10½ раз больше. Если вышло «амбо» — в 250 раз. «Терно» — в 4,250. Если «кватерно» — в 60,000 раз.
Ставка доступна нищим: хоть несколько сольди.
Одним ударом выйти из бедственного положения. Одним шагом шагнуть из нищеты.
От субботы до субботы вся Сицилия живёт в угаре игры. До нищих и семилетних детей играет всё.
На игру просят милостыню, воруют и разбойничают.
Так, как в Сицилии, играют только в тюрьмах и на поселениях. Игра, это — единственный способ «переменить участь».
Это население игроков, которым привит азарт, которые заедены азартом, не может, конечно, довольствоваться одними правительственными «bancolotto».
Обычная сцена в городах Сицилии. На площади толпа, в средине мальчишка продаёт билеты лото.
Орёт, кричит, трясёт мешком, в котором стучат косточки с цифрами.
Когда билеты разобраны, он берёт из толпы самого маленького ребёнка:
— Вынимай!
— Номер такой-то!
Если выиграл кто, он платит вдвое.
Если долго не выигрывает никто, — крики, вопли.
— Мошенничество! В мешке нет тех номеров, которые в картах!
В дело вступается антрепренёр лотереи, державшийся всё время в стороне.
— Проверить номера в мешке.
— Нечего проверять! Играй! Другие выигрывали.
Клятва, ругань. Сейчас дойдёт до драки, быть может, до ножей.
С угла бегут двое карабинеров, — эти inséparable’и, охраняющие друг друга, всегда ходят вдвоём и принимаются разнимать толпу.
Въезжая в приморский сицилийский город, вы подумаете, что в нём масса театров, и в них даются какие-то необыкновенные пьесы.
— Константинополь.
— Алабама.
— Бостон, — кричат огромные красные буквы на колоссальных афишах.
Но это не театральные афиши. Это не пьесы, а названия эмигрантских пароходов. Каждый пароход увозит в Америку и южную Африку полный трюм сицилианских эмигрантов.
Вагоны третьего класса переполнены сицилианцами, бросающими родину и едущими в Италию на материк.
И если бы сицилийская беднота не плодилась в такой ужасающей прогрессии, — пятеро-шестеро детей — очень маленькая семья, — Сицилия опустела бы в несколько лет.
Остались бы «синьоры» в своих великолепных палаццо и galantuòmi, которым не стало бы чем кормиться.
Но сицилианцы плодятся, как могут плодиться только южане. И если взглянуть сверху на улицу-трещину, она живая, она вся движется маленькими весёлыми существами. Идя по ней, трудно пробираться среди детей.
Несмотря на грязь и страшную детскую смертность, их выживает всё-таки колоссальное количество.
Торговля даже собственными детьми, игра, как единственное средство «переменить участь», и после игры общее помешательство всего острова — мечта «уйти на материк», от всего этого на меня пахнуло таким ужасным и знакомым.
Три элемента сахалинской жизни!
Так люди ухитрились превратить в Сахалин один из самых цветущих островов земного шара.
Мафия и бандитыПрирода в Сицилии дала людям всё:
— Живите и наслаждайтесь!
А люди в Сицилии с оружием в руках отвоёвывают себе жизнь.
У каждого «синьора» масса арендаторов. У каждого арендатора «под началом» крестьяне.
С такой массой вассалов феодалы имели бы слишком большую власть в стране, чересчур большое влияние на выборы, на законодательство, на распределение налогов. Вся страна была бы у них в крепостной зависимости. Столкнувшись, они могли бы делать, что угодно.
И galantuòmi, чтобы ограничить власть «синьоров», образовали тайное общество, — «мафию».
Что такое эта страшная сицилийская «мафия»? Настолько страшная, что люди меняются в лице, когда с угрозой говорится:
— Я буду искать защиты у мафии.
О ней говорят с оглядкой, не подслушивает ли кто?
— Мафия, — говорил мне один иностранец, более двадцати лет живущий в Сицилии и отлично знающий страну, — это — что-то вроде чумы. Это разлито в воздухе. Минутами вы даже сомневаетесь: «Да полно! Существует ли эта пресловутая мафия? Но есть ли это просто-напросто одна из сказок, которыми славится Сицилия». Но приходит момент, и вы убеждаетесь, что мафия существует, что она всесильна. Вы видите её жертвы. Да вот я вам расскажу историю одного моего знакомого. Итальянец, богатый человек, он приехал в Палермо, купил дом, арендовал имение, занялся скотоводством. Настало время муниципальных выборов. Боролись две партии. Старая, за которую, как все знали, стояла мафия, и новая, к которой примкнул мой знакомый. Как человек богатый, он имел большое влияние, помогал деньгами своей партии в избирательной борьбе. Однажды он получает анонимное письмо: «Вы приговорены ко всем несчастиям. Немедленно бросьте избирательную борьбу». Конечно, он не обратил на это никакого внимания. Вместе с тем, он стал замечать, что знакомые при встрече стали смотреть на него как-то особенно, с сожалением. Каждый считал своим долгом ему посоветовать: «Бросьте лучше эту игру! Ну, что вам? Вы человек пришлый. Мы здесь живём, у нас сложились свои порядки!» Но он стоял на своём: «Терпеть грабёж и безобразия в муниципалитете? Дикие налоги? Терпеть негодяев, потому что они принадлежат к какой-то там мафии?! Никогда!» И продолжал борьбу, платил за помещение в газетах статей, печатал афиши и воззвания, давал денег на наём избирателей. В один прекрасный день он получает известие, что в его имении уничтожен виноградник «неизвестно кем». Ещё несколько дней, — перерезано всё стадо, опять «неизвестно кем». Уничтожены сады. Он кидается к властям. «На кого имеете подозрение?» На кого? Ни на кого! «Что ж мы в таком случае можем разыскать?!» Торговцы начинают съезжать из его дома: «Нам откажут в кредите, если мы будем жить у вас». Лавок никто не нанимает. Его самого начинают избегать. Знакомые говорят: «Нет уж, знаете… Вы себя так неудачно повели… Мы не можем продолжать с вами прежних отношений. Ещё и нас заподозрят в сообщничестве с вами». Разорённый в несколько недель, он отказался от дальнейшей аренды, продал дом за бесценок: никто не хотел у него покупать, и бежал из этой проклятой страны, потому что тут и за жизнь нельзя поручиться! Что такое мафия? Воздух. Отравленный воздух Сицилии. Мы окружены ею, как окружены воздухом. Почём я знаю, быть может, мой приказчик, мой лакей — слуга мафии. Быть может, им отдан приказ следить за мной. Я говорю с вами об этом по-французски, потому что никто из них не понимает. Но по-итальянски я о таком предмете не стал бы говорить даже в своём доме. Стены имеют уши, и, быть может, лакей подслушивает у замочной скважины. Быть в ссоре с мафией! А почему вы знаете, что кучер, которого вы берёте, не агент мафии, и ему не поручено вас. убить, украсть ваших детей. Единственное средство существовать здесь, это — подчиняться мафии вполне и беспрекословно. Вы знаете, что даже страховые общества не берут в страх имущества и товаров у людей, про которых ходит слух, что они осуждены мафией?
