Андрей Зарин - Казнь
Она упала на постель и стала биться в истерическом плаче.
Он обессилил ее.
Она долго лежала на постели навзничь, устремив тупо взгляд в потолок, но мало-помалу силы снова вернулись к ней, и снова начались ее мучения.
Она задыхалась в комнате; ей нужно было движение, и она выбежала в сад с растрепавшимися волосами, с разорванным на груди лифом.
В саду было темно, теплый влажный воздух тяжелой пеленою лежал над землею, и резкий запах цветов недвижно стоял в нем, зажигая кровь и кружа голову.
Она не шла, а бежала по аллеям сада, тяжело переводя дух и все не находя желанного успокоения. И вдруг внезапная мысль осветила ее мозг.
Там, в конце сада, есть пруд, глубокий и грязный пруд, в котором когда-то утонул кучер. И она сделает то же! Не в воде чистой реки, а в гнилом пруду она погребет свой позор, свое отчаянье. И, спотыкаясь, торопясь, она устремилась через полянку в конец сада, где, скрытый осокой, раскинулся сонный пруд.
Она бежала по узкой аллее среди кустов малины, когда ей навстречу вдруг вышла маленькая фигура, вся в белом.
Она в ужасе остановилась, колени ее подогнулись.
— Елизавета Борисовна, это вы? Что с вами? — услышала она голос Анны Ивановны.
Она очнулась и отпрянула.
— Пустите, — заговорила она бессвязно, — я ищу смерти, не держите меня!
Анна Ивановна крепко схватила ее за руки.
— Смерти? — повторила она. — Здесь, среди любви и счастья?
— Нет для меня счастья, я осквернила и любовь, и дом этот, и себя!
Она рвалась из рук Анны Ивановны, но та увлекла ее в сторону от рокового пруда. Наконец, они дошли до скамьи, и Елизавета Борисовна упала на нее.
— Скажите, что с вами? Не таитесь от меня, — настойчиво сказала Анна Ивановна и прибавила тихо: — Я тоже думала о смерти.
— Вы? — вдруг заинтересовалась Елизавета Борисовна. — Ах, я знала, чувствовала, что мы обе несчастны! Но что ваше горе в сравнении с моим? Я — преступница!.. — И, словно с беспамятстве, она рассказала ей про свое падение и последний удар, нанесенный ей этим дрянным человеком.
— Где же исход из этого позора, кроме смерти? — окончила она, рыдая.
Анна стояла подле нее и с материнской нежностью гладила ее волосы. При последних словах бледное лицо; ее вспыхнуло.
— Исход? — воскликнула она. — Покайтесь! Подите сейчас к мужу, упадите ему в ноги и все, все расскажите ему. Сломите свою гордость, и что он скажет, так и будет! Нет проступка, который не повлек бы за собой казни, и не в душе преступившего, а со стороны! Пусть же приговор этот скажет муж ваш!
— Муж? Мой муж?! — с ужасом повторила Елизавета Борисовна, безумно глядя на Анну.
— Он! В самом покаянии вам отрада. Его же суда вам не избегнуть и после смерти. Ах, я перенесла так много и так много передумала!
— Муж?! — повторяла Елизавета Борисовна и дрожала при одном упоминании о нем. — Да разве может он взглянуть на меня после всего этого!..
XXIII
Яков спал у себя наверху, в кабинете, когда к нему вошел Николай и сел в кресло перед столом. Яков проснулся и поднял голову.
— Ну, что? — спросил он. Николай отмахнулся рукою. В его жесте было столько отчаяния, что Яков встрепенулся и сел на диван.
— Что с тобой? Ты видел ее, говорил с нею?
— Со мной черт сшутил, — грубо ответил Николай, — ее подменили. Это не она. Ни прежней горячности, ни энергии, ничего! Тупое упорство и раскаяние в чем-то!..
— Но она тебе-то сказала?
— Казнь, казнь, казнь! Я казнюсь, ты казнись! Видишь ли, мы, оказывается, оба думали об его смерти, и он, чтобы наказать нас, помер! Ха-ха-ха! Может ли здоровому человеку с голову прийти такая чушь! — он хлопнул рукою по столу и встал. — Да, брат, все кончено! — сказал он обреченно. — Я просил у нее на год отсрочки, но что в этом. Будет то же самое!..
Он присел подле Якова и заговорил снова:
— Я ли не любил ее, Яша! В последнее время жил ею, дышал ею буквально! Я не мог представить себе счастья без нее! Да и теперь тоже. Что я? Птица с обломанными крыльями! И за что? Больно мне, Яша, больно! — он припал к плечу брата и горько, беспомощно заплакал.
Яков обнял его и утешал, как мать ребенка. Он гладил его волосы, целовал горячий лоб и уговаривал его ласковым голосом.
Николай очнулся и вытер мокрое от слез лицо.
— Нет, Яша, полно! — сказал он, подымая голову. — Тут все кончено. Теперь у меня к тебе одна просьба: дай мне денег, и я завтра уеду в Петербург.
— Но ведь ты хотел со мною. Я соберусь в неделю! — ответил Яков.
Николай качнул головой.
— Нет, мне час прожить здесь тяжко! Я задыхаюсь, я не могу больше. Отпусти меня!
— Разве я держу тебя, Николай! — с грустью ответил Яков. — Уезжай, а я уже следом за тобою… что же! — он встал в свою очередь и задумчиво стал ходить по комнате. — Правда, нерадостно для тебя прошли эти месяцы. Что же, там развлечешься, сядешь за работу; приеду я, и заживем мы с тобою! — Он постарался сказать последнюю фразу шутливо и ласково взглянул на брата. — Когда же завтра?
— С вечерним поездом, — ответил Николай, — днем схожу в редакцию, потом к Силину и уеду. Раньше не управиться.
— А к Лапе?
Николай словно вспомнил.
— Ах, к Лапе. К нему надо тогда сегодня. Сходим сегодня!
Яков кивнул головою. Николай сошел вниз разобраться в бумагах. Яков остался один, и горькая усмешка искривила его губы.
Ах, брат, брат, сколько себе и другим он причиняет страданий, как бурно страдает, и как скоро проходят мимо него все бури!.. А для него, Якова, одно расставание с насиженным местом — целая мука. Словно делит пополам он свою душу.
— Идем, брат! — позвал его Николай снизу. Яков сошел.
Нет, Николай страдал, и даже больше, чем он это высказал! Иначе не было бы его лицо так печально и глаза не смотрели бы так безучастно. Яков взял его под руку и дружески пожал его локоть.
— Вы?! — воскликнула Колкунова, увидев из окна двух братьев. — Неужели с пальмовой ветвью. О, как благодарить вас! Катя, Катя!
Она выбежала в переднюю, с исступлением жала руку Николая и звала дочь.
— Да, да, — резко ответил Николай, — пусть идет, ваша дочь, и он простит ее. А вас он действительно терпеть не может!
— Простит? — вскрикнула вошедшая в это время Екатерина Егоровна и томно поднесла платок к глазам.
— Катя, Катиш! — воскликнула полковница и бросилась к дочери. — Не волнуйся!
Яков дернул Николая за рукав, и они скользнули в комнату Лапы.
— Фу, — сказал Яков, — как вы можете жить у такой сумасшедшей старухи?
— Я не вижу ее, — ответил Лапа, — а увидев, не церемонюсь с ней. Мы сжились. Ну, принесли?
Николай кивнул и вынул бумажку.
— Только, я думаю, это мог бы написать всякий!
— Ну, нет! — ответил Лапа, читая бумажку. — Здесь важен почерк и слог вашей повести. Ведь он выучил ее наизусть!
— Неужели?
Лапа кивнул головою.
— Откуда вы знаете? — заинтересовался Яков.
— У меня Феня на это. Она познакомилась с женской прислугой у Деруновых, ходит туда и все про него знает. Знаете, что она у него нашла?
— Ну?
— Гирю в два фунта; она вся ржавая, и на ней несколько волос!
— Где же она?
Лапа махнул рукою.
— Там, где и была! Пусть полежит до времени.
Яков в волнении отер с лица пот.
— Неужели он сделал это из ненависти?
— Нет, из ненависти он хотел подвести Николая Петровича, убил же из личной мести. Я уверен, он поразит всех своим спокойствием на суде.
Яков и Николай поднялись.
— Куда же вы? А чаю?
— Нет, — ответил Николай, — мы уже дома. Я завтра еду в четыре часа. Приходите проводить.
— Вы, завтра? — Лапа пытливо посмотрел на него и потом, сочувственно вздохнув, крепко пожал Николаю руку. — Ну, желаю вам большего счастья, чем в нашем городе! — сказал он.
Братья вышли и всю дорогу говорили о странном Лапе.
На другой день Николай зашел к Полозову.
— Милушка, как я рад, что вы свободны! — воскликнул редактор «Листка», пожимая ему руку. — Статеечку принесли?
— Нет, еду в Петербург, Матвей Михайлович, и зашел с вами проститься и за расчетом, — ответил Николай.
Лицо Полозова сразу изменилось и все скрылось под волосами.
— А, гм… — пробормотал он смущенно. — Расчет… Да, да!.. Вот что, милушка, — встрепенулся он, — в книге-то вы не записаны; надо подсчет строкам сделать! Я уже завтра, завтра утречком, а?..
Николай нахмурился.
— Я сегодня еду! — сказал он резко, но тотчас беспечно махнул рукою. — Тогда завтра к вам брат рассыльного пришлет! До свидания!
— Ну, и отлично! — оживился редактор. — Вот и ладно! А я к завтраму все приготовлю, а вы бы, милушка, мне из столицы корреспонденции, а? Вас здесь очень полюбили! Очень! — он схватил руку Николая и горячо потряс ее.
— Хорошо, — ответил Николай, — непременно!
