Влас Дорошевич - Безвременье
И, выражаясь громко, «направил Волгу в свой карман».
Слухи о хищениях инженера на Волге дошли до столицы, и инженера потребовали в столицу «на суд».
В то время негде было взять трёх адвокатов, а потому инженер взял тройку степных коней.
Сел один в тарантас, разогнал коней и вместе с тройкой бухнулся в Волгу с крутого утёса.
Такова история первого хищения первого инженера на Волге.
Это было при Петре.
Вон когда ещё на Волге первый Шнакенбург завёлся!
Вон с каких пор изменилось течение Волги, и великая русская река течёт в инженерские карманы! И 200 лет этого её нового русла исправить не могут.
Что же делать?
Один волжский пароходчик серьёзно советовал:
— Менять казённые деньги на пятаки — и валить их в Волгу.
— Как так?
— А по арифметике. Если бы все деньги, которые истрачены на Волгу, разменять на пятачки, — особенно если на старинные, большие — этими пятачками можно бы устелить всё русло Волги от Твери до Астрахани. И текла бы Волга по медному руслу, никаких перекатов незнаючи.
Другие рекомендуют:
— Отдавать волжских инженеров под суд не «после», а «до».
— То есть как это?
— А так! Когда ещё ничего не сделал. Вместе с назначением на Волгу отдавать инженера одновременно под суд и следствие. Пусть ведёт всё дело под наблюдением товарища прокурора и присмотром судебного следователя. Инженер дамбу строит, а следователь следствие производит: а не производится ли сия постройка из материала, годного для обвинительного акта? Способ единственный.
— Мы возлагаем надежду на науку. Если 200 лет, инженеры страдают на Волге одною и тою же болезнью наука в конце концов откроет микроб этой болезни.
И тогда дело очень просто.
Отправляя инженера на Волгу, ему будут делать предохранительную «противоразинскую» прививку.
И тогда пускай микроб Стеньки Разина сколько угодно вьётся над его головой.
Пусть шепчут утёсы:
— Дерзай!
Пусть шумят леса:
— Чего ж ты зеваешь?
Пусть соблазняет река:
— Возьми!
Вся эта дурная компания разбойничьих утёсов, разбойничьих лесов, разбойничьей реки не страшна будет «привитому» инженеру.
А до тех пор… 200 лет с самого первого инженера длится это… Так «ужли же Волга-матушка да вверх потечёт».
Оскудение центра (Сцена в 1 действии)
Центр — больной.
Петербург — нервный.
Доктор Вересаевского толка.
Доктор Вельяминовского толка.
Обстановка бедная.
Центр лежит и охает.
Центр. Ой, батюшки! Животы подвело! Ой, родимые!..
Петербург (входит, не снимая шубы, смотрит на больного издали). — Это вы такие неприятные звуки издаёте?
Центр. Ой, милые…
Петербург. Перестаньте! Только нервы расстраиваете! Кричите так, что соседям слышно! Ужасно у нас неприятно! Как что случилось, сейчас ахать и охать! Это от невоспитанности!
Центр. Оскудел я уж больно…
Петербург. Оскудели, а кричите! Это вредно! Только себя переутомляете! Оскудели — и не теряйте сил: молчите.
Центр. Да ведь запищишь, ежели…
Петербург. Ах, оставьте пожалуйста! Просто дурная привычка! Все нынче пищат! Просто мода такая! Ужасно пренеприятно! Хоть бы где-нибудь румяное этакое, сдобное, пышное встретить. (Мало-помалу оживляется.) Окраиночка этакая, знаете! Пышка рассыпчатая! Так от неё это здоровьем, здоровьем дышит! Ущипнуть хочется! Ну, прямо с ней поиграть хочется! Прелесть! Думаешь с ней этак пошутить. «Весёлое созданье ты, живое». За подбородочек взять, «козу рогатую» двумя пальцами ей сделать! (Упавшим голосом.) А она: «Ах, оставьте! Мне не до того, я оскудела!» Все оскудели! Все ноют, плачут, киснут, прямо противно! Нервы только расстраивают!
Центр. Доктор, батюшка, пропишите что…
Петербург. Ах, оставьте меня! Какой я доктор? Я сам нервный! Вы мне своим нытьём все нервы расстроили! Оставьте, оставьте меня! Даже невралгия от вашего нытья делается. Ой, батюшки, дёрнуло! Придётся пойти домой и в постель лечь! Вечно расстроят! И сами вы кислый, и слова у вас кислые, и дух от вас какой-то кислый! Фу! Фи!
Центр. Оскудемши, значит…
Петербург. Главное, не охайте, — сохраняйте свои силы! До свидания! Совсем расстроился. (Уходит.)
Центр. На кислоту осерчал! (Подумав.) Оно кисловато! Двистительно!
Доктор-вересаевец. (Входя. Лицо нервное.) Где больной? Здесь больной? Вы больной?
Центр. Оскудемши, значит…
Вересаевец (глядя на него, ерошить на себе волосы). «Оскудемши!» Великое слово! «Оскудемши!» Хотя теперь, глядя на чужие страдания, займёмся самоанализом! (Горячо.) Это не вы оскудели, это мы оскудели! Мы! Мы! Мы! А? Глядя на такие страдания, чем мы можем помочь? Чем? Мы — несчастные, мы — оскудевшие духом! (Плачет.)
Центр. Доктор! Да вы не плачьте!
Вересаевец. Нет, буду плакать! Волосы на себе рвать буду! Голову при вас об печку разобью! Да! Смотрите, истощённый, слабый, оскудевший организм! А мог бы быть сильным, здоровым, могучим. А отчего он таким стал? Отчего? Как мы довели до этого? Сами не знаем! Хватайтесь теперь за голову! (Хватается за голову.) Отчего? Рвите на себе волосы! (Вырывает у себя клок волос.) Вот! (Вырывает ещё клок волос.) Вот!.. Вот!.. Вот!..
Центр. Доктор, да не убивайтесь так! Может, я ещё как-нибудь…
Вересаевец. Нет! буду убиваться! Буду! Как это случилось? Как проглядели? Какова история болезни? Мы даже истории не знаем! Что мы знаем по истории? «В 862-м году призвали варягов». Только и всего. В гимназиях живём подсказыванием! Не учимся! Что я делал в гимназии? За горничными бегал! Сочинения списывал! Уроков не учил! За что мне пятёрки ставили? За что? (Рыдает и бьётся головой об стену.)
Центр. Доктор! Барин! Стенка!
Вересаевец (вскакивая). Побегу да головой в прорубь! От самоанализа! (Убегает.)
Центр. И шапку забыл. Барин болезный, сказать нечего, и оченно нашу болезнь к сердцу принимает. Да только… Ой, подвело! Ой, голубчики, подвело!
Доктор-вельяминовец (входя). Здравствуйте, больной! Охаете? Охайте, батенька! Больному это полагается! Больной, значит, так сказать, в полной парадной форме! Охайте! Ну-с! На что жалуетесь?
Центр. Ой, оскудение, батюшка…
Вельяминовец. Оскудение? Это хорошо. Оскудение. Как питание?
Центр. Ой, родимые, никакого питания…
Вельяминовец. Никакого питания? Очень хорошо-с! Функции как?
Центр. Никаких функциев!
Вельяминовец. И функций нет? Так и следовало ожидать! Силы?
Центр. Какие же мои теперь силы!
Вельяминовец. Всё как по писаному! Болезнь по всей форме. Недостатков никаких! Всё налицо!
Центр. Делать-то что?
Вельяминовец. Делать? А в таких случаях медицина наша предписывает припарочки. Припарочки-с! Да-с! Из газетной бумаги припарочки тёпленькие-с!
Центр. Да прикладывали…
Вельяминовец. И продолжайте-с! И продолжайте на доброе здоровье-с! Возьмите газетных статеек! Припарочку-с!
Центр. Других средствий-то нету?
Вельяминовец (разводя руками). Других средств наша медицина пока не знает. Единственное! Как только, знаете, какой-нибудь этакий нарывчик общественный, — сейчас припарочка из газетной бумажки. Оно мягчит. Размягчит и успокоит. А потом само собой пройдёт. Так вот вам средство: тёплые припарочки из газетной бумаги. А затем будьте здоровы, счастливы. (Уходит.)
Центр. Опять одни припарки?.. Акулина! Акулина! Клади, что ль, хоть припарки!
У Макарья (Трагедия в 1 действии)
Торговец — малый разбитной, волосы в скобку, руки всегда расставлены на 15 вершков друг от друга, как будто аршин отмеривает.
Российский покупатель — собою худ, одёжиной рван, голосом тих, в движениях связан. Говорит, словно всё время в чём-то извиняется. Чешется.
Лавка в три раствора.
Торговец (стоя у притолоки). Иголки, нитки, кружева, булавки, прошивки, разные дамские товары… Господин, пожалуйте! Пожалте, господин! У нас покупали.
Покупатель (сконфуженно улыбаясь, чешет затылок). Двиствительно… Случалось… Покупывал… Допрежде…
Торговец (становясь боком, снимая картуз, отставляя руку). Взойдите, господин! Балыки, железный товар, скобяной товар, рогожка лучшая, ситцы. Милости просим!
