Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7
{07416}
Она будет жить где-нибудь в глуши, работать и высылать Лаевскому "от неизвестного" деньги, вышитые сорочки, табак, и вернется к нему только в старости и в случае, если он опасно заболеет и понадобится ему сиделка. Когда в старости он узнает, по каким причинам она отказалась быть его женой и оставила его, он оценит ее жертву и простит. "У вас длинный нос". - Это, должно быть, от дьякона или от Кости. Надежда Федоровна вообразила, как, прощаясь с Лаевским, она крепко обнимет его, поцелует ему руку и поклянется, что будет любить его всю, всю жизнь, а потом, живя в глуши, среди чужих людей, она будет каждый день думать о том, что где-то у нее есть друг, любимый человек, чистый, благородный и возвышенный, который хранит о ней чистое воспоминание. "Если вы сегодня не назначите мне свидания, то я приму меры, уверяю честным словом. Так с порядочными людьми не поступают, надо это понять". - Это от Кирилина. XIII Лаевский получил две записки; он развернул одну и прочел: "Не уезжай, голубчик мой". "Кто бы это мог написать? - подумал он. - Конечно, не Самойленко... И не дьякон, так как он не знает, что я хочу уехать. Фон Корен разве?" Зоолог нагнулся к столу и рисовал пирамиду. Лаевскому показалось, что глаза его улыбаются. "Вероятно, Самойленко проболтался..." - подумал Лаевский. На другой записке тем же самым изломанным почерком с длинными хвостами и закорючками было написано: "А кто-то в субботу не уедет". "Глупое издевательство, - подумал Лаевский. - Пятница, пятница..." Что-то подступило у него к горлу. Он потрогал воротничок и кашлянул, но вместо кашля из горла вырвался смех. - Ха-ха-ха! - захохотал он. - Ха-ха-ха! "Чему это я?" - подумал он. - Ха-ха-ха! Он попытался удержать себя, закрыл рукою рот,
{07417}
но смех давил ему грудь и шею, и рука не могла закрыть рта. "Как это, однако, глупо! - думал он, покатываясь со смеху. - Я с ума сошел, что ли?" Хохот становился всё выше и выше и обратился во что-то похожее на лай болонки. Лаевский хотел встать из-за стола, но ноги его не слушались и правая рука как-то странно, помимо его воли, прыгала по столу, судорожно ловила бумажки и сжимала их. Он увидел удивленные взгляды, серьезное испуганное лицо Самойленка и взгляд зоолога, полный холодной насмешки и гадливости, и понял, что с ним истерика. "Какое безобразие, какой стыд, - думал он, чувствуя на лице теплоту от слез... - Ах, ах, какой срам! Никогда со мною этого не было..." Вот взяли его под руки и, поддерживая сзади голову, повели куда-то; вот стакан блеснул перед глазами и стукнул по зубам, и вода пролилась на грудь; вот маленькая комната, посреди две постели рядом, покрытые чистыми, белыми, как снег, покрывалами. Он повалился на одну постель и зарыдал. - Ничего, ничего... - говорил Самойленко. - Это бывает... Это бывает... Похолодевшая от страха, дрожа всем телом и предчувствуя что-то ужасное, Надежда Федоровна стояла у постели и спрашивала: - Что с тобой? Что? Ради бога говори... "Не написал ли ему чего-нибудь Кирилин?" - думала она. - Ничего... - сказал Лаевский, смеясь и плача. - Уйди отсюда... голубка. Лицо его не выражало ни ненависти, ни отвращения: значит, он ничего не знает; Надежда Федоровна немного успокоилась и пошла в гостиную. - Не волнуйтесь, милая! - сказала ей Марья Константиновна, садясь рядом и беря ее за руку. - Это пройдет. Мужчины так же слабы, как и мы, грешные. Вы оба теперь переживаете кризис... это так понятно! Ну, милая, я жду ответа. Давайте поговорим. - Нет, не будем говорить... - сказала Надежда Федоровна, прислушиваясь к рыданиям Лаевского. - У меня тоска... Позвольте мне уйти. - Что вы, что вы, милая! - испугалась Марья
{07418}
Константиновна. - Неужели вы думаете, что я отпущу вас без ужина? Закусим, тогда и с богом. - У меня тоска... - прошептала Надежда Федоровна и, чтобы не упасть, взялась обеими руками за ручку кресла. - У него родимчик! - сказал весело фон Корен, входя в гостиную, но, увидев Надежду Федоровну, смутился и вышел. Когда кончилась истерика, Лаевский сидел на чужой постели и думал: "Срам, разревелся, как девчонка! Должно быть, я смешон и гадок. Уйду черным ходом... Впрочем, это значило бы, что я придаю своей истерике серьезное значение. Следовало бы ее разыграть в шутку..." Он посмотрелся в зеркало, посидел немного и вышел в гостиную. - А вот и я! - сказал он, улыбаясь; ему было мучительно стыдно, и он чувствовал, что и другим стыдно в его присутствии. - Бывают же такие истории, - сказал он, садясь. - Сидел я и вдруг, знаете ли, почувствовал страшную колющую боль в боку... невыносимую, нервы не выдержали и... и вышла такая глупая штука. Наш нервный век, ничего не поделаешь! За ужином он пил вино, разговаривал и изредка, судорожно вздыхая, поглаживал себе бок, как бы показывая, что боль еще чувствуется. И никто, кроме Надежды Федоровны, не верил ему, и он видел это. В десятом часу пошли гулять на бульвар. Надежда Федоровна, боясь, чтобы с нею не заговорил Кирилин, всё время старалась держаться около Марии Константиновны и детей. Она ослабела от страха и тоски и, предчувствуя лихорадку, томилась и еле передвигала ноги, но не шла домой, так как была уверена, что за нею пойдет Кирилин или Ачмианов, или оба вместе. Кирилин шел сзади, рядом с Никодимом Александрычем, и напевал вполголоса: - Я игра-ать мной не позво-олю! Не позво-олю! С бульвара повернули к павильону и пошли по берегу и долго смотрели, как фосфорится море. Фон Корен стал рассказывать, отчего оно фосфорится.
{07419}
XIV - Однако, мне пора винтить... Меня ждут, - сказал Лаевский. - Прощайте, господа. - И я с тобой, погоди, - сказала Надежда Федоровна и взяла его под руку. Они простились с обществом и пошли. Кирилин тоже простился, сказал, что ему по дороге, и пошел рядом с ними. "Что будет, то будет... - думала Надежда Федоровна. - Пусть..." Ей казалось, что все нехорошие воспоминания вышли из ее головы и идут в потемках рядом с ней и тяжело дышат, а она сама, как муха, попавшая в чернила, ползет через силу по мостовой и пачкает в черное бок и руку Лаевского. Если Кирилин, думала она, сделает что-нибудь дурное, то в этом будет виноват не он, а она одна. Ведь было время, когда ни один мужчина не разговаривал с нею так, как Кирилин, и сама она порвала это время, как нитку, и погубила его безвозвратно - кто же виноват в этом? Одурманенная своими желаниями, она стала улыбаться совершенно незнакомому человеку только потому, вероятно, что он статен и высок ростом, в два свидания он наскучил ей, и она бросила его, и разве поэтому, - думала она теперь, - он не имеет права поступить с нею, как ему угодно? - Тут, голубка, я с тобой прощусь, - сказал Лаевский, останавливаясь. - Тебя проводит Илья Михайлыч. Он поклонился Кирилину и быстро пошел поперек бульвара, прошел через улицу к дому Шешковского, где светились окна, и слышно было затем, как он стукнул калиткой. - Позвольте мне объясниться с вами, - начал Кирилин. - Я не мальчишка, не какой-нибудь Ачкасов или Лачкасов, Зачкасов... Я требую серьезного внимания! У Надежды Федоровны сильно забилось сердце. Она ничего не ответила. - Вашу резкую перемену в обращении со мной я объяснял сначала кокетством, - продолжал Кирилин, - теперь же вижу, что вы просто не умеете обращаться с порядочными людьми. Вам просто хотелось
{07420}
поиграть мной, как с этим мальчишкой армянином, но я порядочный человек и требую, чтобы со мной поступали, как с порядочным человеком. Итак, я к вашим услугам... - У меня тоска... - сказала Надежда Федоровна и заплакала и, чтобы скрыть слезы, отвернулась. - У меня тоже тоска, но что же из этого следует? Кирилин помолчал немного и сказал отчетливо, с расстановкой: - Я повторяю, сударыня, что если вы не дадите мне сегодня свидания, то сегодня же я сделаю скандал. - Отпустите меня сегодня, - сказала Надежда Федоровна и не узнала своего голоса, до такой степени он был жалобен и тонок. - Я должен проучить вас... Извините за грубый тон, но мне необходимо проучить вас. Да-с, к сожалению, я должен проучить вас. Я требую два свидания: сегодня и завтра. Послезавтра вы совершенно свободны и можете идти на все четыре стороны с кем вам угодно. Сегодня и завтра. Надежда Федоровна подошла к своей калитке и остановилась. - Отпустите меня! - шептала она, дрожа всем телом и не видя перед собою в потемках ничего, кроме белого кителя. - Вы правы, я ужасная женщина... я виновата, но отпустите... Я вас прошу... - она дотронулась до его холодной руки и вздрогнула, - я вас умоляю... - Увы! - вздохнул Кирилин. - Увы! Не в моих планах отпускать вас, я только хочу проучить вас, дать понять, и к тому же, мадам, я слишком мало верю женщинам. - У меня тоска... Надежда Федоровна прислушалась к ровному шуму моря, поглядела на небо, усыпанное звездами, и ей захотелось скорее покончить всё и отделаться от проклятого ощущения жизни с ее морем, звездами, мужчинами, лихорадкой... - Только не у меня дома... - сказала она холодно. - Уведите меня куда-нибудь. - Пойдемте к Мюридову. Самое лучшее. - Где это? - Около старого вала.
