Леонид Пантелеев - Повести и рассказы
Незаметно дни идут.
Петька ходит с ключами.
А за Петькой ребята:
– Петя Валет, отпусти вермишели к обеду.
– Петя Валет, мыла давай.
– Петя Валет, белье…
– Петя Валет, ситный…
– Дров гони, товарищ Петя Валет…
И Петька все выдает, все принимает, все отпускает и химическим карандашом в синей тетрадке все пишет, все пишет…
Такой сознательный стал – смех! А дров Петька не жалеет. С большой охотой дрова отпускает.
– Вязанку? Пожалуйста. Две? Еще лучше. Никогда до этого раньше в приюте Клары Цеткин не было такой жары. Прямо зной. Прямо горячий полок в бане, а не класс «Б».
А ребята все продолжают:
«Саша у Маши, а Маша у Саши. У Саши Маша, у Маши Саша…»
А Петька над синей тетрадкой сидит, слюнявит огрызок химический и потеет:
– Три четверти фунта, да четверть, да еще полфунта, да пять осьмушек. Сколько это?
Это – дробь. А дроби проходят в классе «Г», где Миронов.
Вот поймал Петька снова Миронова и говорит:
– Мне, – говорит, – в ваш класс перейти необходимо. До зарезу… Я, – говорит, – согласен на предметы нажать, только ты мне помоги!
– Ладно, – сказал Миронов. – Помогу.
И стал заниматься с Петькой. И так это быстро у них дело пошло, что уже к Новому году нагнал Петька класс «Г».
И перешел в мироновский класс.
Но тут опять неприятность вышла.
* * *Неприятность вышла в марте месяце, в день Парижской коммуны.
В тот день светило румяное зимнее солнце и под ногами хрустел снег.
В тот день приют Клары Цеткин ходил в городской сад на могилу жертв революции. Ребята шли бодро, смеялись и пели:
Смело, товарищи, в ногу…
И Петька со всеми пел и со всеми смеялся.
А когда подходили к городскому саду, попался навстречу пьяный. Качался он, поднимал руки и пел хриплым голосом:
Мать красавица-старушка,
Сына блудного пр-рими!..
Ребята смеяться стали. Снегом стали бросать в пьяного. А Петька поглядел и узнал: гражданин Кудеяр.
И как узнал, испугался и спрятался за чью-то спину. Идет согнувшись и варежками лицо закрывает.
А ребята пьяного повалили и снегом лицо ему набивают. Визжит Кудеяр, чертыхается и красным носом мотает.
И вдруг Петьке пьяного жалко стало. Что с ним случилось, – только выскочил он из рядов и закричал:
– Ребята! – закричал. – Оставьте!
И все перестали смеяться. И снег бросили. А Кудеяр Петьку узнал и заорал:
– Мошенник! Часы украл!
И Петька пошел, опустив голову, и все удивлялись, почему он больше песен не поет.
А Петьке стыдно было. Стыдно было, что у пьяного часы украл. Сам удивился: что за черт? Что такое случилось? Откуда такое – стыд?.. Непонятно!
* * *А время шло, весна подходит, снег таял, и вместе со снегом дрова на дворе таяли.
Вышел раз Петька во двор, поглядел, а там дров совсем пустяки – сажени две.
Испугался Петька.
«Ох, – думает, – скоро уж! Скоро копать надо».
В тот же день встретил Петька в коридоре Федора Иваныча и сказал:
– Весна, Федор Иваныч, подходит. Тепло уж становится. Пожалуй, можно и не топить в классах? А?
– Так, – сказал Федор Иваныч. – Можно и не топить.
И стал Петька дрова экономить. Скупо стал отпускать дрова. На кухню только. На прачечную. И каждое полено считал. И все удивлялись.
* * *Миронову тетка из Новочеркасска три рубля прислала. И было это на Вербной неделе. Вот Миронов Петьке и говорит:
– Пойдем в воскресенье на вербу? Гулять… Дождались воскресенья, у Федора Иваныча отпросились и зашагали. На вербный базар.
Очень было тепло. Снег таял. И люди на вербе все веселые были, смеялись, шумели, толкались. Музыка играла.
Вокруг разные сладости продавались – коврижки разные, вафли, халва…
И Миронов всего понемножку покупал и Петьку угощал.
Так до вечера грязь промесили, а вечером засветились огни, громче заиграла музыка и закрутились карусели.
У каруселей Миронов сказал:
– Прокатимся?
– Не стоит, – сказал Петька. – Нет. Лучше на эти деньги купим стрючков.
– Купим, – сказал Миронов. – Хватит денег… Ку пим и стрючков.
– Ну ладно, – сказал Петька. – Только давай на лошадей, а не в лодку.
Остановилась карусель, бросился народ занимать места. Петька с Мироновым вперед, а уже все лошади заняты. Свободна одна только лодка на четыре места. Два места девчонки какие-то заняли, два свободных…
– Лезем! – сказал Миронов. – Все равно… Лезем!
Ничего не попишешь – полез и Петька.
Вот заиграла музыка, и поплыла лодка. Все шибче и шибче… Все круче и круче… Мелькают вокруг фонари. Мелькают белые рожи. Лихо.
Сняли ребята шапки и шапками машут. А девчонки напротив пищат.
Одна, высокая, рыжая, глазами мигает, а поменьше, белокуренькая, прижалась к ней и:
– Ох! Ах!
Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят.
– Трусихи! – кричит Миронов.
– Кролики! – задирает Петька.
А девчонки тоже – спуску не дают:
– Сами кролики!
И смеются, кривляются.
Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон.
И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит:
– Давай познакомимся?
– Что? – говорит Петька.
А уж Миронов девчонок догнал и, как большой:
– Разрешите с вами познакомиться? Рыжая глазами мигает и говорит:
– Пожалуйста! – говорит. – С удовольствием. А белокуренькая молчит. И Петька молчит. Пошли тут всей компанией гулять. В две пары.
Впереди Миронов с рыжей, а сзади Петька с белокуренькой. Миронов семечек купил и девчонок угощает. И все время говорит и разные шуточки произносит. А Петька молчит. Не знает Петька, о чем говорить с белокуренькой. А белокуренькая грустная какая-то, все думает и семечки как-то клюет, как птица. Вот Петька и спрашивает:
– Что это вы все думаете? О чем?
– О разном, – отвечает белокуренькая. И улыбнулась:
– А вы о чем?
И Петька ответил, что думает тоже о разном. Потом спросил, как белокуренькую зовут.
– Наташа…
– А меня Петр. И разговорились.
Наташа даже смеяться стала. Даже семечки стала клевать веселее. Петька говорит:
– Вы на коньках, Наташа, умеете ездить?
– На коньках?.. Летом! Ха-ха… Зимой-то я прошлую зиму каталась… И даже не худо. Возле нашего дома напротив коммунальный каток.
– А где вы живете? Вдруг растерялась Наташа.
– Там… Недалеко… И к Петьке:
– А вы где?
– Я-то?..
И Петька вдруг растерялся.
– Я-то? Я – в детдоме.
– В каком?
– В дефе… ративном.
– Это что значит – деферативный?
– Это… такой… особенный. Для особо нормальных детей.
– Для сирот?
– Ну да. Для круглых.
– Вы – круглый?
– Круглый. Ни отца, ни матери. Ни даже тетки. А вы?
– У меня… отец. То есть … нет, то есть… да. Опять закраснелась Наташа.
«Что за черт», – думает Петька. Удивляется Петька. И дальше идут.
Так незаметно до позднего вечера прошатались. Семечек одних фунта два склевали.
Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна. Тут девчонки встрепенулись:
– Пора домой идти. Распрощались и пошли.
И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили.
– Хорошие девчонки.
Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь. Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался.
По двору шли, и вдруг Миронов сказал:
– Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть.
Поглядел Петька: так и есть – кончились дрова. Очистился двор от забора до забора.
– Верно, – сказал Петька. – Можно в лапту играть.
* * *Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал.
И ранним утром оделся Петька и вышел во двор.
Холодно было, туманно, и пахло землей, и за оградой на тополях орали галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна.
Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было.
Ходил Петька вдоль забора и прутик искал. Прутика не было: всюду валялась кора и лык лохматый.
Прутика не было, но место Петька отлично нашел. Стал у забора и вспомнил:
«Вот здесь воспитатель сидел и книжку читал. Вон там ребята в рюхи играли. Вот тут я…»
Огляделся Петька, сел на корточки и щепкой стал ковырять землю. Ямку глубокую до локтя вырыл руку засунул: так и есть. Сцапали пальцы скользкий узелок. Сжал Петька узелок и поднялся. И, зашвыряв щепками яму, быстро пошел в приют.
А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок.
Чистокровное золото за год не потускнело: по-старому солнце горело у Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие… Даже страшно.
Задумался Петька, поежился.
К уху приставил часы – молчат. Крышки открыл – стоят. Черные стрелки стоят на без двадцати восемь.
И вдруг еще страшнее Петьке стало.
«Как же это? – думает. – Что же это? Столько времени прошло, год целый прошел, а часы на час не продвинулись?»
Солнце в окно ворвалось. Испугался Петька и сунул часы в карман. И сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге.
