Булат Окуджава - Похождения Шипова, или Старинный водевиль
До Никитских ворот оставалось добрых три версты, а то и поболе, однако белое шелковое лицо Матрены начало постепенно возникать из утренней пыли, и ничто уже не могло его погасить — ни шум толпы, ни грохот колес. Оно лишь подрагивало, колебалось от каждого стука и крика, но не исчезало и даже, напротив, становилось все отчетливее, яснее, чище.
Где-то там, за тридевять земель, куда теперь уж нет возврата, жила прекрасная вдова Каспарич, так странно оборвавшая любовь и возможность будущих наслаждений. Да теперь уж отсюда ее и не видать совсем, поблекла, потускнела, растаяла. Да и разве сравнить ее с Матреной? Вдова со всем своим благородством и изяществом была все-таки чужой, странной, оттого и ненадежной. Разве узнаешь, что у нее на уме? Разве нынче определишь, как она завтра улыбнется, да и улыбнется ли? А Матрена открыта, бесхитростна, рассудительна, и жарка, и мягка, и певуча. Бог с ним, с их благородством. Да разве у меня, се муа, его нет? А вот погодите, схожу в баньку, попарюсь, приглажусь… Эх, Матреша, да почисть ты мне перышки, будя тебе слезы-то лить, вот он я. Да не реви ты, не реви, не пойду я к господину частному приставу Шляхтину, не пойду, пущай он меня ждет, пущай он ждет, покуда мы с тобой друг на дружку-то не наглядимся!
Постепенно расстояние до Матрены сокращалось. Михаил Иванович, полный торжественной радости, шагал уже по Белому Городу. Июньский полдень был в разгаре. Голод, бывший много дней его спутником, смягчился и ослаб и уже не мучил, как прежде. Видно, преддверие скорого и обильного Матрениного угощения мешало ему разбушеваться в полную силу. Так Михаил Иванович и дошел бы, наверное, до своей любезной, как вдруг среди пестрой уличной толпы выросла перед ним высокая сутулая фигура частного пристава Шляхтина. Пристав стоял спиной к Шилову, но сердце секретного агента в ту же минуту подскочило и замерло. И вот он уже не вышагивал, а бежал по каким-то совсем не тем улицам, переулкам и пустырям, кружил кольцами по-заячьи, и не было в нем ни прежнего ликования, ни радости, ни ожидания счастья, а только страх, отчаяние и тупая боль в затылке. Вот как немного нужно человеку, чтобы всего его изменить и унизить.
«Я вас не трогаю, и вы меня не трожьте!» — думал Михаил Иванович, а сам все бежал да бежал.
И случилось так, что подкашивающиеся ноги вынесли его прямо к трактиру Евдокимова и, вконец расслабленный и беззащитный, он ввалился прямехонько в знакомые душные врата.
В трактире было пусто и тихо, Хозяин, Евдокимов, широко зевая, крестился на образа. Непонятно отчего, то ли Михаил Иванович вкатился слишком стремительно, то ли глядел встревоженно, то ли что еще тайное проступало в его облике, но Евдокимов навстречу не кинулся, как бывало, не поклонился с почтением, не рассыпался, а молча оглядел секретного агента с головы до ног и лениво спросил:
— Ну, чего желаете, Михал Иваныч?
Тут же, ровно заводной, выскочил из глубины Потап и, купаясь в хозяйских интонациях, проговорил в лицо Шилову:
— А мы тут по вас скучали, иссохлись совсем.
— Бонжур, — тихо сказал Шипов. — Что это вы, будто не признали меня?
— Как же вас не признать-то, — засмеялся Потап, — чего изволите, вмиг подадим-с.
— А мне ничего, — еще тише сказал Шипов. — Я бы, лямур-тужур, съел бы, пожалуй, чего… щей бы…
— Мур-мур, — засмеялся хозяин. — Потапушка, поди вынеси им щей да денег стребуй…
Но Михаил Иванович уже отошел к дверям и спиной отворил их.
— А щец-то? — крикнул вдогонку Потап.
«Вот беда, — думал Шипов, пробираясь с оглядкою мимо Страстного монастыря, — а как выскочит их благородие частный пристав, куды ж мне тогда? Антре? Попалась, мышка?»
До Никитских ворот, то есть до Матрены, было рукой подать. Главное добежать бы до спасительного крыльца, скользнуть бы туда, в дом, в теплое гнездо, затаиться, а уж там, в тишине и безопасности, утолить голод, разнежиться, отдышаться, покрыться глянцем, а уж тогда воротится былая удачливость, а уж там можно и заново все обдумать, все решить, как лучше, и пусть тогда господин Шляхтин кругами ходит вокруг да около, пусть, не увидать ему секретного агента, пропал Шипов. У Матрены горячие руки, у Матрены деньги… А уж после-то всего можно будет и в Петербург мчаться, упасть в ножки князю: да я же за вас старался, ваше сиятельство! Ну, может, недоглядел чего или там чего не так… Так уж вы, ваше сиятельство князь благодетель, батюшка, отец родной, се муа, милостивец… Да неужто мне теперь аншанте? Али я ради себя старался?..
У самого Тверского бульвара показалось ему, будто снова мелькнула сутулая спина частного пристава, и Шипов стремительно нырнул за угол. Но не успел он сделать и нескольких робких шагов, как перед ним возникла шестерка лошадей цугом под черной траурной сеткой, похоронные дроги и за ними медленная процессия — экипажи и так, пешие.
Скорбное шествие преградило путь секретному агенту, и он прижался к стене дома, приподнялся на носки, стараясь разглядеть лицо покойника. На черном бархате возвышался посеребренный гроб, и белые цветы неведомых названий густо покрывали его и рассыпались по всему бархату, словно росли из него. Как Шипов ни тянулся, лицо усопшего, скрытое ими, не являлось ему. Толпа хранила скорбное молчание. Шипов снял котелок и медленно пошел со всеми.
— Хороший человек был Амадей Васильевич, царствие ему небесное, сказал немолодой господин, идущий рядом.
— Призвал господь, — вздохнул Шипов и тайно вздрогнул, услыхав столь знакомое имя, и снова попытался разглядеть покойного, но помешали цветы…
— Какое несчастье, — проговорил господин, — молодой, полный сил, уже статский советник и действительный — и нате вам… Какой-то лишенный разума волк — и конец!
— Какой волк? — не понял Шипов.
— Как какой волк? — удивился господин и заторопился, зашептал: — А вы не знаете?.. Амадей Васильич едет в Тулу по служебным делам. Это на крещенье, кажется… впрочем, точно, на крещенье. Отправляется с ямщиком в знакомую усадьбу, тут, представьте, начинает вьюжить, и тут появляются волки! — В этом месте Шипов споткнулся неизвестно обо что, но господин поддержал его за локоть и продолжил: — Два безоружных человека — и стая разъяренных хищников! Они разрывают лошадей, возницу, принимаются за Амадея Васильича, но идущий мимо обоз отгоняет стаю… — Михаил Иванович в этом месте, весь содрогаясь, увидел совершенно отчетливо громадного вожака волчьей стаи с белой отметиной на лбу. — Полумертвого нашего друга везут в лазарет, лечат, везут в Москву, снова лечат, но все напрасно…
В этот момент Шипов все позабыл. Не было ни спасительных дубов, ни чужого тулупа на компаньоне, ни февральского рассвета, разогнавшего стаю, а было лишь одно: лохматые чудища треплют и рвут худое тело Гироса, кровь брызжет по снегу, слышатся стоны и хрип…
Возле Михаила Ивановича произошло легкое движение, и к нему подлетел молодой, расторопный, грустноглазый человек с рукою за пазухою и спросил горячим, страстным шепотом:
— Как, вы еще не отправились? Да вы же не успеете, сударь, Анна Францевна будут гневаться. Что это с вами?
— Пардон, — застигнутый врасплох, засуетился секретный агент, — сейчас отправлюсь. Значит, чего мне там распорядиться?
— Фу, боже милостивый, да вы в своем ли уме? Да ведь вам же объяснили!.. Да что же это такое! Вам и денег дали… Ну, торопитесь же…
Михаила Ивановича обуял бес, он тоже засуетился, смеясь и поражаясь в душе, тоже задергался.
— Ступайте, — зашептал молодой человек, — значит, велите всем встать вдоль забора, за ограду не заходить ни в коем случае, как в храм понесут, дадите знак… Ступайте, ступайте же!..
— А деньги? — спросил Шипов.
— Вам же дали деньги, — еще пуще заторопился молодой человек, — дали же…
Немолодой господин с интересом прислушивался к разговору.
— Нет, нет, не дали, — усмехнулся Шипов. — Они у вас в кулачке-с.
— Где? Где? В каком кулачке?
— А выньте ручку из пазухи…
Молодой человек густо покраснел и вытянул руку. В кулаке действительно были зажаты бумажки.
— Ну вот-с, — сказал Шипов и взял деньги. Господин покачал головой укоризненно.
— Фу, — рассердился молодой человек, — совсем забегался! Но чтобы все как следует, слышите?.. И без всяких там сокращений. Чтобы полностью: Амадей Васильевич Гирос, действительный статский советник… И никаких сокращений…
Шипов побледнел, услыхав фамилию компаньона. Так, значит, это не случайное совпадение имен! И это не безумная фантазия смерти! Значит, была тайна в компаньоне, от которой он бегал, ровно заяц? Чего ему было нужно? Меж Тулой и Москвой чего он искал? Действительный статский советник… А чего нам всем надо? Чего мы все ищем?.. Это ж надо такому случиться, чтобы действительный статский советник — этот прощелыга, Амадеюшка этот, пустозвон этот, заяц трусливый, друг дорогой, сопящий за стеной в своей светелке, крадущийся по скрипучей лестнице, пьющий с графом кофей!.. Вот и твоя кошка нашлася!..
