Маруся Климова - Голубая кровь
Каждый раз когда ты выходишь из этой путаницы чувствуешь толчок и все становится таким ясным четким и светлым... Кажется что это и есть пробуждение что все понял... Это как стихотворение как будто происходит прорыв в другую реальность... Но сонный морок снова наваливается на тебя ты вырубаешься ведь не спать несколько ночей подряд очень тяжело... Да ты и сам знаешь что спать нельзя никак нельзя... Враг только этого и ждет Но клонится голова глаза закрываются - взглянешь на часы - дьявол уже передвинул стрелки ведь только что было десять и уже одиннадцать... а прошло лишь мгновение... И опять светлый миг пробуждения ясности растворился в мутном липком потоке Ах только бы выйти только бы выйти на свет из этого дьявольского туннеля!
Когда Святой Дух пролетает над миром дуновение его крыльев так легко так нежно невесомо его не замечают люди И только Он чувствует это Божественное присутствие... Он пришел чтобы возвестить это Миру...
***
"Я пошел к Вене. Веня сидел у себя за прилавком и скучал. Около него толклась какая-то старая колода. Она была вся накрашеная. с рыжими волосами, в бантиках, и явно старалась понравиться Вене Она купила у него билет книжной лотереи и тупо тыкалась туда своими подслеповатыми глазками. Потом кокетливо захихикала и говорит Вене: "Молодой человек, посмотрите, пожалуйста, что я выиграла?" А он, даже не повернувшись в ее сторону, отвечает: "Ничего". А она: "Ах, я уже как-то покупала билет художественной лотереи. Там был такой симпатичный продавец, такой симпатичный! Я даже билет сохранила. А с этим билетом что мне делать?'" И она завороженно уставилась на Веню. Веня лениво потянулся и сказал: "А этот билет можете выбросить в урну", - и вдруг громко заржал. Эта старуха даже вздрогнула. Веня немного картавит при разговоре, и когда смеется, весь сморщивается, широко разевает рот и приседает. К этому надо привыкнуть. Тут он увидел меня и явно обрадовался. "Привет, - сказал он, - пойдем покурим". Мы вышли в подсобное помещение, заваленное книгами. Эти книги, по-моему, были никому не нужны, не понимаю, зачем они столько напокупали. Мы сели с Веней на стопку книг, и я рассказал ему о своих планах. Он мне сказал: "Правильно, поезжай. Может повезет и устроишься. Только смотри, станешь жидом, а немцы - народ ненадежный, потом евреи их так достанут, что они опять за старое примутся. И что ты тогда будешь делать? Обратно в русского уже не получится, можешь не успеть."
Вот ведь сволочь какая, и тут настроение захотел мне испортить, из зависти, конечно, он-то уже никому не нужен, старый стал. Я и говорю: "Ну, скоро у нас будет свободный выезд, и можно будет ездить туда-сюда, сколько захочешь." А он: "Свободный выезд - это ты что думаешь - так взял и поехал, да? Все равно нужно будет приглашение показать, чтобы в консульстве тебе разрешили. Сам подумай, кто туда поедет? Вся наша шелупонь туда помчится и поскачет сразу. А им там уличных бродяг не надо. Их там и так хватает, из стран социализма набежали. А у нас нация воров, рэкетиров и проституток. Даже страшно представить, что будет, если мы по свету разбежимся. Туда вот едут такие, и что там делают? Воруют в универмагах и грабят квартиры своих бывших соотечественников. Там у них уже и так полиции не хватает. А он приехал так свободно, нигде не отметился и бродит где-то, рыщет. Как его найти?"
Веня явно не хотел со мной нормально говорить, что-то он совсем озлобился, тоже мне моралист нашелся, забыл, наверное, как сам в универмаге воровал, но я не стал ему ничего говорить, зачем человеку в глаза тыкать.''
x x x
Марусе было жалко, что она больше не сможет играть с Анеточкой. Они с Анеточкой играли в мужа и жену, и целовались взасос, причем Анеточка учила Марусю, как нужно всовывать язык и делать губами Маруся целовала Анеточку, а Анеточка целовала ее. Марусе это быстро надоело, потому что Анеточка была очень слюнявая, и у нее были очень толстые губы, она закрывала Марусе рот и нос, и Маруся задыхалась, но терпела, потому что иначе Анеточка злилась и кричала на нее. Наверное, Анеточка делает что-то не так, как надо, иначе почему в тех индийских фильмах, которые Маруся смотрела в Жмеринке, целовались так подолгу, и им это нравилось. Они бы просто не смогли выдержать так долго, - думала Маруся, но сказать об этом стеснялась. Анеточка хотела быть актрисой, и однажды мама Маруси пригласила в гости своего одного знакомого режиссера, с которым она раньше училась в школе. Маруся тоже хотела стать актрисой и даже пробовала поступать в "Театр Юношеского Творчества" во Дворце Пионеров. На экзамене она прочитала стихотворение Маяковского и не поступила, а Анеточка читала стихотворение про собаку Эдуарда Асадова. Она читала очень проникновенно про то, как бросили собаку, а она была хромая и долго бежала за поездом, пока не упала на рельсы. Маруся потом долго искала это стихотворение, но так и не нашла, потому что тогда ей показалось, что Анеточка сказала, что это стихотворение Есенина, и Маруся просмотрела все его стихи, которые ей очень понравились. Особенно строчки: "Что ты смотришь так синими брызгами, или в морду хошь?"
Анеточка читала стихи про собаку и даже прошла на второй тур, а Марусю сразу не взяли. Да и Анеточку, в результате, не взяли тоже, потому что оказалось, что тогда набирали мальчиков, а девочек и так было слишком много. С ними поступало всего три мальчика, они читали стихи очень плохо, но их всех все равно взяли. Маруся, когда узнала, что не поступила, шла по Невскому и рыдала. Ей было стыдно перед Анеточкой, что она так расстраивается, и принимает близко к сердцу всякую чушь, но она просто не могла сдержаться, у нее по щекам катились слезы, и она не могла говорить. Анеточка это заметила, но не поняла и стала Марусю утешать, что она поступит на следующий год, что это ничего не значит, но сама была очень рада. что поступила. Потом только на собеседовании ей сказали, что берут только мальчиков, и предложили пойти в какой-то детский театр при Музкомедии или еще где-то, Маруся так толком и не поняла. Она очень боялась, что Анеточка расскажет обо всем в школе или своей маме, а та расскажет марусиной. Маруся вообще ничего не хотела рассказывать маме, потому что та ничего не понимала.
Когда Анеточка у знала, что она тоже не поступила, она очень расстроилась, но, конечно, не рыдала, а попросила Марусю, чтобы ее мама познакомила Анеточку с этим режиссером, о котором мама часто рассказывала соседям, и все знали, что у нее есть знакомый режисссер. Мама пригласила режиссера, накрыла стол и пригласила еще нескольких своих подруг. Марусю одели в заграничное платье, и она выучила стихотворение Светлова "Итальянец". Она долго тренировалась перед зеркалом читать его с выражением. Марусе раньше, когда она была маленькая, казалось, что она очень красивая, к тому же все ее знакомые мальчики в Жмеринке дружили с ней, и она думала, что, если бы она была уродина, с ней бы вряд ли стали дружить. Теперь же в зеркале она видела какую-то толстую нескладную девочку. Да и мама Маруси тоже говорила ей. что она не красавица. Маруся очень этого стеснялась, но ей все равно хотелось стать актрисой. Анеточка выучила стихотворение Блока "Незнакомка". Она пришла в красивом бархатном платье и с бархатной же ленточкой в волосах. Прическу ей сделали совсем, как взрослой, и даже завили локоны. Они долго сидели с Марусей в комнате и читали стихи из книжки "Путешествие в страну поэзия". Потом в комнату вошла марусина мама, взяла у них книжку, открыта ее, полистала и, наткнувшись на подходящее стихотворение, стала читать с выражением: "Работай, работай, работай, ты будешь..." Тут она остановилась и как будто удивилась, но все же продолжала, правда, уже немного вяло: "Ты будешь с уродским горбом..." Она задумалась, а потом сказала: "Вообще-то правильно..." Потом она молча прочитала дальше, отложила книжку и сказала: "Какая-то чушь... "
"Мама, - спросила Маруся, - а где же режиссер?" "Сейчас позову, - мама вышла из комнаты и закричала: "Володя, Володя, иди сюда!" В комнату вошел толстый человечек с большой лысиной и черными глазами навыкате. Он подошел к Марусе и Анеточке и сел рядом с ними на диван. "Ну что девушки, мечтаете стать актрисами?" Марусина мама сказала: "Они тут тебе подготовили стихи. Послушай, пожалуйста" Володя тяжело вздохнул и сказал: "Ну что ж, я вас слушаю." Маруся встала посреди комнаты и прочитала стихотворение "Итальянец". В комнате верхний свет не горел, включена была только настольная лампа. Маруся старалась читать с выражением, она воображала себе этого итальянца, какой он бедный, лежит и умирает на снегу, и сам такой красивый. Мама ей пыталась объяснить смысл этого стихотворения, но Маруся ее не слушала, ей всегда было скучно, когда мама что-то говорила. Когда Маруся закончила, она заметила, что Володя внимательно рассматривает ее ноги. "Ну что ж, а теперь вы", - сказал он после небольшой паузы. Встала Анеточка. Она читала очень красивое стихотворение, Маруся оно очень понравилось. Анеточка читала томно и красиво, она вся изгибалась и клонилась то вправо, то влево. Когда она закончила, режиссер, казалось, спал. Он опустил голову на грудь и прикрыл глаза. Но как только она замолчала, он встрепенулся и зевнул. "Вот что я вам скажу, девушки, - заявил он, - это ваше стихотворение - он обернулся к Марусе, - вы читаете очень недурно, из вас может выйти неплохая характерная актриса. Но не героиня, нет... - он с сожалением посмотрел на свой рукав, где было пятно. - А вам, милая девушка, я скажу вот что: вы хотя бы знаете, что такое Аи?" Анеточка вся покраснела и кивнула. "Ну и что же это?" "Вино, - прошептала Анеточка. "А-а-а, вино! А вы его пили? Вы его видели? Так как же вы можете читать про то, что вы не знаете и никогда не видели и не пробовали! Да еще и вообще все это, - он сделал рукой странный жест, как будто что-то отряхнул, - все эти чувства ведь вам еще не известны? Или я ошибаюсь, и вы в столь нежном возрасте уже знаете все эти нюансы?" Анеточка стояла красная, как рак, и растерянно молчала. "Мне мама посоветовала", - пролепетала она. "А, мама! Но вы же должны сами выбрать себе что-то, более подходящее вам по возрасту, и вообще... - он устало махнул рукой и встал с дивана. - Вы хотите быть героиней. Это не так просто, уверяю вас!" С этими словами он вышел. Анеточка тогда осталась ночевать у Маруси, потому что ее родители уехали на дачу, и она боялась ночевать одна. Когда все заснули, и в квартире погас свет, Анеточка позвала Марусю к себе, приподняв простыню. Маруся встала и легла к ней в постель, там они довольно долго обнимались и целовались, и Марусе это очень надоело. Потом она ушла к себе и заснула. А рано утром Анеточка разбудила ее. Она рыдала. Маруся ничего не могла понять, что такое могло случиться за ночь, что так ее расстроило. Анеточка жестами звала ее к своей кровати, приглашая Марусю подойти и посмотреть. У Маруси мелькнула мысль, что Анеточка снова хочет лечь с ней в постель, и она решила отказаться под предлогом того, что скоро встанут родители. Но когда она подошла, Анеточка стыдливо приподняла простыню, и Маруся почувствовала отвратительный запах и увидела что-то коричневое, размазанное по простыне. "Какой ужас, какой ужас, - сквозь слезы повторяла Анеточка. - что же теперь будет! Какой позор!" Маруся очень удивилась, но не хотела обижать Анеточку. "Ничего, - сказала она. - родители пока спят, давай я постираю." Ей было очень странно, как это Анеточка могла обкакатъся, ведь она уже совсем не маленькая. "Нет, нет. - сказала Анеточка, - я сама." Маруся проводила ее в ванную, включила там горячую воду, и Анеточка долго стирала простыню. А потом Маруся зажгла газ, и они сушили простыню над газом. Анеточка уже повеселела, она хихикала и лукаво посматривала на Марусю. Маруся потом никому не рассказывала об этой истории, она осталась для нее загадкой. После этого Маруся довольно часто приходила к Анеточке в гости. Марусе очень нравилось, что у Анеточки так красиво и разные заграничные игрушки. На дверях в квартире Анеточки была решетка и еще вторая дверь, железная. Маруся однажды спросила маму, почему у Анеточки есть разные игрушки, а у Маруси нет. Мама стала очень ласково рассказывать, почему. Что, может быть, если отец поедет за границу работать, он тоже будет привозить ей такие же, и отца уже несколько раз собирались туда послать, но каждый раз все срывалось. В то время он уже не плавал, а преподавал в училище.
