Борис Можаев - Полюшко-поле
Живой в могилку лягу
Скажите: умерла...
До самой до могилы
Была ему верна,
- с отчаянной решимостью признавался низкий голос, но гудел он теперь где-то наверху. И Песцов невольно посмотрел на крышу, в надежде увидеть там певицу.
- А я знаю, о чем вы думаете, - сказала Надя.
Он не слышал, как она вошла, и вздрогнул от неожиданности.
- Ой, трусишка! - Она подошла к топчану. - Вам доярок жалко, что их любить некому...
Песцов приподнялся на локте.
- Как ты догадалась?
- Песни поет тетя Пелагея. А когда звучит один женский голос, грустно становится, тоскливо.
- Умница!
Матвей обхватил ладонью ее шею и почувствовал, как под гладкой кожей напрягаются упругие и тонкие мускулы. "Точно струны, - думал он. - Тронешь - зазвенят..." Потом притянул ее к себе и поцеловал в губы.
- Вам пора! - наконец сказала Надя.
- А сколько времени?
- Уже пять часов.
- Молоковоз приехал?
- Он сегодня опоздает, будет только в восемь. Вчера приемщицу предупредил... Что-то поломалось у него.
- Как ты сказала?! - Песцов скинул ноги на земляной пол и растерянно глядел на Надю. - Мне же надо быть на разнарядке.
- Да, к семи часам в правлении. - Надя поглядела на часы. - Меньше двух часов осталось... Возьмите мой велосипед.
Она вышла на минуту и вернулась с велосипедом. Песцов быстро натянул клетчатую рубаху, застегнул сандалеты:
- Вот так номер...
- Возьмите, - Надя подвела велосипед к Песцову.
- Но ведь все знают, что это твой велосипед, - замешкался Песцов.
- Ничего... Хуже будет, если вы не приедете на разнарядку.
- А как же ты?.. На Косачевский мыс?
- Я с молоковозом уеду.
- Ну, спасибо.
Одной рукой он взял велосипед, второй обнял Надю, поцеловал:
- До вечера!..
С непривычки Песцов никак не мог удержаться на узкой тропинке; руль постоянно вело куда-то в сторону, колесо виляло, и он со страхом считал луговые кочки. Раза два упал, и после каждого падения противно дрожали колени.
Наконец он плюнул в сердцах и повел велосипед по тропинке, сам запрыгал по кочкам. К селу он подошел только в восемь часов не то что в поту, а в мыле. На конном дворе решил передохнуть.
Здесь возле коновязи стояла целая вереница верховых лошадей. Лубников с конюхом выводили со двора очередную заседланную, упирающуюся лошадь.
- Что это за кавалерия? - спросил Песцов у Лубникова. - Мобилизация объявлена, что ли?
- Так ить это все для руководящего состава, - ответил Лубников. Закрепленные лошадки. Вроде персональных.
- Какой руководящий состав?
- Да как же, - бригадиры, всякие заведующие, учетчики, объездчики, охранники. Работает руководство, слава богу...
- Так сколько же их? - Песцов кивнул на коней.
- Иной раз почти полсотни седлаю, - ответил Лубников. - Колхоз большой, за всем уследить не шутка.
- Н-да, расплодили командиров-надзирателей, - усмехнулся Песцов. - Уже восемь, а они еще и не чешутся.
- Так пока энти, которые работают, не вышли, тем тожеть делать нечего.
- Черт знает что!
И "энти" и "те" сидели возле правления и на лавочке, и на крыльце, и прямо на траве вдоль палисадника; тут и бригадиры, и учетчики, и трактористы, и шоферы, и много прочего люду, про которых говорят в колхозе: "Ждут, куда пошлют".
Подъезжая, Песцов поздоровался. Ему ответили разноголосо, весело, приветливо кивали головами. Он поставил велосипед возле ограды и пошел в правление.
- Кажись, Надькин? - спросил кто-то и хмыкнул.
- Заткнись! - уже из коридора услышал Песцов чей-то голос. - Что за шутки!
В правлении было тоже людно и так накурено, что не продохнуть. Множество народу окружили стол, за которым сидел Семаков. Заметив Песцова, все ринулись к нему, каждый со своим вопросом.
- Товарищ секретарь? - спрашивали одни.
- Товарищ председатель, - величали другие.
- Куда же мою машину направят?
- А я ремонт трактора закончил. Что делать?
- А мне лошади нужны... Лес подвозить.
Песцов поднял руку.
- Стойте!.. Я еще не председатель.
Все с недоумением смотрели на Семакова: что, мол, за канитель? Тот встал из-за стола, подошел к Песцову:
- Ну что за формальность? Вы же оставлены за Волгина. Вот и хозяйствуйте.
Песцов, как бы вспоминая что-то свое, оглядывал примолкших, настороженных людей, стол, заваленный бумагами, и наконец произнес:
- Ну, давайте... Что у вас?
Он сел за стол. И мгновенно его окружил разноголосый хор:
- Подпишите мне путевку!
- Не торопись, милок! Я дольше твоего ждал.
- Да не галдите вы! - кричал на всех рыжеусый, в синей косоворотке, стоявший ближе всех к Песцову, и спрашивал сердито: - Да вы дадите нам лошадей или нет? Лес подвозить.
- Завхоз! - крикнул Песцов.
К столу протиснулся Семаков.
- Вот на лесозаготовки лошадей просят, - сказал Песцов, кивая на рыжеусого. - Сколько вам?
- Пять запрягли... Еще десять подвод надо, - отвечал рыжеусый.
- Нет лошадей, - сказал Семаков.
- Как - нет? - спросил Песцов. - А там, на коновязи?!
- Верховые, что ли?
- Конечно.
- Те нельзя. Не могу же я бригадиров да учетчиков без коней оставить.
- Черт знает что! - с досадой сказал Песцов. - Да разберитесь вы хоть по порядку! Что вы облепили меня, как мухи?
Целый час он подписывал то накладные, то наряды, то путевые листы, то заявления какие-то нелепые разбирал: "...отказываюсь перебирать клещи и потник, потому как за бесценок..."
- Вы что, шорником работаете?
- Без расценок какая работа. Я тебе, положим, клещи переберу, но ты опиши все, как есть. Или возьми потник...
- А мне вчера горючее не подвезли... Это как рассудить?
- Его Кузьма, черт, спьяну на Косачевский мыс увез. Свалил там бочку.
- Сам ты с похмелья! Ему бригадир приказал туда свезти.
- О це ж рядом! Тильки с бугра сойтить...
- Сойтить... А подниматься тожеть надо. А кто платить будет? Это как рассудить?
Через час у Песцова голова пошла кругом. И когда наконец все разошлись, он встал из-за стола и тупо уставился в окно.
- Туговато, Матвей Ильич? - раздался за его спиной голос Егора Ивановича. Когда вошел он, Песцов не слышал, а может быть, и не выходил вовсе, остался незаметным где-нибудь в углу.
- Здравствуйте, Егор Иванович! - Матвей задумчиво прошел к столу. Суета какая-то.
- Машина большая, а сцеп один - вот она и тяжело вертится, - сказал Егор Иванович. - У нас ведь все от одного колеса норовят двигать.
- Да, Егор Иванович, норовят. Добро хоть колесо-то надежное попадет.
- Мы вот, колхозники, промеж себя часто балакаем - порядок у нас не тот. А ведь можно к хозяйству приноровиться...
- Как?
- А вы приходите вечером ко мне на чашку чая. Мужики соберутся. Вот и потолкуем.
- Приду обязательно!
Вышедшего из правления Егора Ивановича встретил Семаков.
- Дай-ка прикурить, Егор Иванович.
Тот достал спички, протянул их Семакову.
- Далеко идешь? - спросил Семаков, возвращая спички.
- Заверну домой на минутку да на поле.
- Может, велосипед прихватишь, - кивнул Семаков на прислоненный к палисаднику Надин велосипед. - А то Песцову-то некогда отвозить его... Председатель! Временный, правда.
- Какой велосипед? - переспросил Егор Иванович.
- Да ты что, не узнаешь? Твоей племянницы велосипед, агрономши!
- Надькин? А чего он здесь валяется? При чем тут председатель?
- Чудак человек! - губы Семакова тронула снисходительная усмешка. - На нем Песцов на работу приехал.
- Откуда? - все еще недоумевая, спрашивал Егор Иванович.
- Говорят, возле реки в копнах спали... Вот он и торопился.
Вдруг Егор Иванович побагровел и угрожающе двинулся на Семакова.
- Сволочь!
- Полегче! - Семаков отстраниться, растопырив пальцы.
- Блоха! - Егор Иванович пошел прочь.
- Все-таки советую взять велосипед. А то чужие приведут, - очень вежливо сказал Семаков.
Егор Иванович вернулся, взял велосипед и, сдерживая ярость, процедил:
- Гнида...
"Ну ж я ей задам, срамнице!" И чем ближе подходил он к Надиному дому, тем сильнее кипела в нем ярость. Велосипед внес в сени и, сердито грохая сапогами, прошел в дом. Но Надя словно не заметила его; она приехала с Косачевского мыса, легла на койку поверх одеяла, запрокинув голову, и смотрела в потолок.
- Велосипед привез, - грозно сказал Егор Иванович.
- Спасибо.
- Валялся возле правления.
- Кто?
- Нехто! Совесть потеряла ты. Вот кто!
- Ты что это, дядя Егор? - Надя присела на кровати и с недоумением уставилась на Егора Ивановича.
- А я-то, дурак старый, еще дорожку ему указывал. Способствовал. Думал, у вас как у порядочных людей. А вы уже в копнах ночуете!
- Ах, ты вот о чем! Это мое дело. Тебя оно не касается.
- Конечно, меня не касается! - Егор Иванович всплеснул руками. - Твои грехи-то глаза мне колют. На людей стыдно смотреть. Хоть бы седины мои пожалела.
Надя резко поднялась и подошла к Егору Ивановичу с побелевшим лицом.
- Стыдно, говоришь?! А мне, думаешь, не стыдно? А меня кто жалеет? Мне двадцать шесть лет... А у меня лицо-то задубело, как выделанная овчина... Круглыми днями мотаюсь на ветру, на жаре, на холоду... А ночью уткнешься в подушку да ревешь от тоски. Кому слово скажешь? С кем здесь пойдешь? С Сенькой-шофером, что ли?
