Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892
Не будь Фаистом, пиши.
Если в самом деле думаешь приехать к нам*, то это идея восхитительная. Только теперь не приезжай, ибо я сам еду в Питер. Если хочешь, вернемся вместе в Москву, родню и зверей посмотришь.
В Индии водки нет. Пьют виски.
Твой снисходительный Брат
А. Чеховской.
Чехову Г. М., 29 декабря 1890*
875. Г. М. ЧЕХОВУ
29 декабря 1890 г. Москва.
29 декабрь.
Спасибо, дорогой мой, тебе и всем твоим за память обо мне. В Одессе я получил письмо от твоего папы*, а по приезде в Москву от тебя. Не отвечал до сих пор Вам обоим, потому что мешают мне ужасно. Ходят, ходят, без конца ходят ко мне всякого звания люди и без конца разговаривают. Я теперь уподобился твоему папе, которому стоит только взяться за перо или за книгу, чтобы в лавку вошел какой-нибудь словоохотливый монах или великий человек, которому хочется почесать язык.
Ну-с, я жив и здоров; вернувшись, застал всех дома здоровыми. Думал, что поездка заставит нас влезть в долги, но и от этого бог избавил. Всё обошлось так благополучно, как будто я и не ездил. Замечательно, что во всё время моего восьмимесячного путешествия, сопряженного с неизбежными лишениями, я ни разу не был болен и из вещей потерял один только ножичек.
Рассказать тебе о своем путешествии так же трудно, как сосчитать листья на дереве. Для этого нужно несколько вечеров. Проехал я через всю Сибирь, отмахав на лошадях 4500 верст, прожил на Сахалине 3 месяца и 3 дня, потом возвращался на пароходе Добровольного флота. Был я в Гонг-Конге, в Сингапуре, на острове Цейлоне, видел гору Синай, был в Порт-Саиде, видел острова Архипелага, откуда доставляют нам маслины, сантуринское вино и длинноносых греков, которых, кстати сказать, во всем свете, кроме Таганрога, считают большими мошенниками и невеждами; видел я Константинополь. Приходилось на пути испытать качку, всякого рода муссоны и норд-осты, но морской болезни я не подвержен и во время сильной качки ел с таким же аппетитом, как и в штиль.
Миша рассказывает о тебе много хорошего*. Радуюсь за тебя искренно. Радуюсь и за Володю*. Он стал выше тебя ростом? Это нехорошо. Когда он будет митрополитом, то низеньким дьяконам будет трудно надевать на него митру.
Когда увижусь с П. И. Чайковским*, то спрошу его о тебе. Что он делал у вас в Таганроге? Был ли он у вас в доме? В Питере и в Москве он составляет теперь знаменитость № 2. Номером первым считается Лев Толстой, а я № 877.
Прислали мне с о. Корфу в подарок бочонок сантуринского вина. Не в обиду будь сказано, какое противное вино! Я отвык от него.
Напиши мне письмо поподробнее, не щадя живота и бумаги. Валяй на трех листах.
Весною или летом буду в Таганроге*.
Дяде, тете, семинарии, обеим девочкам* и Иринушке* нижайший поклон и тысяча сердечных пожеланий. Будь здоров, счастлив и мудр, а главное добр.
Вся семья тебе кланяется.
Твой А. Чехов.
1891
Кононовичу В. О., 5 января 1891*
876. В. О. КОНОНОВИЧУ
5 января 1891 г. Москва.
Программы училищные законоположения высылаются почтой. Книги привезет апреле Добровольцем. Стоимость определяется приблизительно восемьсот руб. Постараюсь дешевле. Еду Петербург, буду оттуда телеграфировать.
Чехов.
На бланке:
Сахалин. Начальнику острова.
Суворину А. С., 5 января 1891*
877. А. С. СУВОРИНУ
5 января 1891 г. Москва.
5 янв.
С Новым годом, с новым счастьем, драгоценный мой. Желаю Вам здоровья, покоя и 6 миллионов рублей.
Приеду я в Петербург, вероятно, 8-го января. Буду у Вас писать, а если не буду, то уеду. Так как к февралю у меня не будет ни гроша, то мне нужно торопиться кончить повесть, которую я начал*. В повести есть кое-что такое, о чем мне надлежит поговорить с Вами и попросить совета.
Праздники я провел безобразно. Во-первых, были перебои; во-вторых, брат Иван приехал погостить и, бедняга, заболел тифом; в-третьих, после сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне теперь до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться; в-четвертых, работа ради куска хлеба мешает мне заниматься Сахалином; в-пятых, надоедают знакомые. И т. д.
Мне нравится, что Буренин похвалил Андриевского*.
Был у меня два раза поэт Мережковский. Очень умный человек. Был писатель Виктор Бибиков*.
Жду лета, чтобы побывать у Вас в Феодосии.
До приятного свидания!
Ваш А. Чехов.
Как жаль, что Вы не видели моего мангуса! Удивительное животное.
Шехтелю Ф. О., 7 января 1891*
878. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ
7 января 1891 г. Москва.
Я уеду сегодня*, ибо в Москве мне скучно. Буду ожидать Вас в Петербурге: Малая Итальянская, 18, кв. Суворина. Мой московский адрес* не корнеевский, а уже новый: Малая Дмитровка, д. Фирганг. Я уже аристократ и потому живу на аристократической улице. В Петербурге давайте пообедаем.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Францу Осиповичу Шехтель.
Чеховой М. П., 9 или 10 января 1891*
879. М. П. ЧЕХОВОЙ
9 или 10 января 1891 г. Петербург.
Цецилия Архимандритова!
Я жив и здоров, перебоев нет, денег тоже нет, и всё обстоит благополучно.
Делаю визиты и видаюсь с знакомыми. Приходится говорить про Сахалин и Индию. Ужасно скучно.
Вчера приходил прокурор*. Нализался и ушел. Анна Ивановна по-прежнему славная, Суворин по-прежнему говорит без умолку.
Получаю скучнейшие приглашения на скучнейшие обеды. По-видимому, придется скоро уехать в Москву, так как здесь работать не дадут.
Ура! Мы отмщены! За то, что нам было скучно, ситцевый бал дал чистого убытку 1500 руб. В удостоверение прилагаю вырезку из газетины*.
Если соберется что-нибудь в пользу сахалинских школ*, то немедленно извещай.
Поклон низкий папаше, мамаше, Ивану, Мишке VI класса*, жидоватому брюнету из высшего света*, Лидии Егоровне Мизюковой*, Семашке и изумительной астрономке*.
Как поживает мой мангус? Не забывайте давать ему пить и есть и бейте его без пощады, когда он прыгает на столы. Он людей ест?*
Напишите о Иване*.
Желаю здравия и веселия.
Твой А. Чехов.
Мизиновой Л. С., 11 января 1891*
880. Л. С. МИЗИНОВОЙ
11 января 1891 г. Петербург.
11 январь.
Думский писец!
Программу я получил и завтра же отправляю ее в каторгу, т. е. на Сахалин. Большое Вам спасибо и поклон в ножки.
Насчет того, что я успел пообедать и поужинать 5 раз, Вы ошибаетесь: я пообедал и поужинал 14 раз. Хандры же, вопреки Вашей наблюдательности, в Москве я не оставил, а увез ее с собою в Петербург.
Вам хочется на Алеутские острова? Там Вы будете щисливы? Что ж, поезжайте на Алеутские острова, я достану бесплатные билеты Вам и Вашему Барцалу*, или Буцефалу — забыл его фамилию.
Отчего Вы хандрите по утрам? И зачем Вы пренебрегли письмом, которое написали мне утром? Ах, Ликиша, Ликиша!
А что Вы кашляете, это совсем нехорошо. Пейте Obersalzbrunnen, глотайте доверов порошок, бросьте курить и не разговаривайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophim) застрелится, а Прыщиков заболеет* родимчиком. Вашей смерти буду рад только один я. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки à la бабушка: «э»… «э»… «э»…
Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком. Мне хотелось бы, чтобы у Вас украли новую шубу (8 р. 30 коп.), калоши, валенки, чтобы Вам убавили жалованье и чтобы Трофим (Trophim), женившись на Вас, заболел желтухой, нескончаемой икотой и судорогой в правой щеке.
Свое письмо Вы заключаете так: «А ведь совестно посылать такое письмо!» Почему совестно? Написали Вы письмо и уж думаете, что произвели столпотворение вавилонское. Вас не для того посадили за оценочный стол, чтобы Вы оценивали каждый свой шаг и поступок выше меры. Уверяю Вас, письмо в высшей степени прилично, сухо, сдержанно, и по всему видно, что оно писано человеком из высшего света.
