Александр Яковлев - Осенняя женщина (Рассказы и повесть)
И я потом не мог уснуть еще час, пытаясь понять, чего же он хотел, выговаривая, вернее, вылаивая старательно одну и ту же фразу? А потом понял. И ничего там хитрого не было. Всего-то он хотел нас уверить вот в чем: "Спите, да? А я вот всю ночь вас тут охраняю..." Ну и еще что-нибудь добавлял, раздосадованный.
А потом кто-то не выдержал и запустил в него чем-то тяжелым.
ВЕСЕННИЕ ШУТОЧКИ
Среди вокзального многолюдства он, конечно же, выделялся. Своим черным фраком и размахиванием рук, которые дирижировали невидимым, тончайше звучащим оркестром , заодно отпугивая летящих к отъезду пассажиров. Его пробовали уговорить по-хорошему:
- Чудак, да кто же тебя тут услышит?
Или сердились:
- Безобразие, вы же мешаете!
А он был упрямо и молчалив. Или изредка огрызался:
- Кретины, да где же вас еще вместе столько соберешь?
Вот и доигрался. Его вывели в сопровождении ударных на сцену, подняли занавес, и он оказался лицом к лицу с духовым оркестром местной пожарной команды. Он отступил немного вглубь сцены, побледнел, но нашел в себе силы воскликнуть:
- Я сам!
И действительно, сам взмахнул рукой. Страшно рявкнула медь. Он рухнул в оркестровую яму.
Собственно, его предупреждали. ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ
Люди бежали молча, сосредоточенно глядя себе под ноги. Не все успели укрыться, когда завыла сирена...
Ударившись об угол телевизора, он испуганно бросился закрывать форточку. Словно это могло спасти его. И тут же увидел, как из-за угла дома с победным воем выползла поливальная машина.
Он в слабости опустился на стул, ощущая удивление. Оказывается, он еще не разучился плакать от бессилия.
"Мне давно бы обменять мою огромную комнату с видом на Дерево. Но я уже опоздал. Опоздал лет на двадцать. За это время Дерево унесло свою вершину за крышу нашего дома.
Когда-то я был маленьким, и дерево было маленькое. И хоть рос я быстро, как трава, дерево обогнало меня. Мне остался балкон - с него я еще мог посматривать на дерево свысока. Я подозревал, что дерево растет по ночам, переваривая то, что узнает днем. Наверно именно по ночам оно подбиралось к моему балкону, чуть поскрипывая туговатой корой. А я спал. И не видел, как верхние, самые любопытные листочки уже заглядывают в мою комнату.
Дерево недолго изучало меня. Вскоре оно заскучало и стало забираться все выше и выше, заглядывая в новые окна. А потом и весь наш дом наскучил ему. И оно так рвануло вверх, будто все мы разом умерли.
Теперь, по ночам, пользуясь светом автомобильных фар, тень Дерева быстро обегает мою комнату. Но нет, ничего не изменилось. Я не совершил подвига, не нарисовал замечательную картину, не создал семью... Все мои приобретения: кошка и собака.
Я с ненавистью вслушиваюсь в шум машин. Мне достаточно одной машины. У меня богатое воображение - следствие не только одиночества. Для меня любой механизм - потенциальный источник моих грядущих бед и потрясений. Проехавшая сейчас за окном машина заставляет меня вспомнить, что "на дорогах туман, гололедица..." И это уже я веду обреченную машину по отвратительной скользкой дороге. Я не могу не гнать машину, иначе кошмар будет длиться долго, а я не хочу долго... Машина покорно не слушается управления...
Мышцы окаменели, тело застыло в позе жертвы автомобильной катастрофы... Черт! Ведь глупо же! Расслабься. Чувствуешь, как вспотели ладони? Если бы ты сейчас, к примеру, коснулся ладонью оголенных проводов, то... Перестань! Ну, какие еще провода? Закури. Ну, закурил... Но ведь это все равно не сон.
Для того, чтобы заснуть, я должен миновать ловчую сеть моего воображения.
С детства у меня осталась вера в то, что если хорошенько представить себе несчастье, могущее произойти со мной, то оно и не произойдет никогда! Я уже достиг определенных успехов: не утону, не разобьюсь в автомобиле, поезде, самолете и т. д. Спрашивается, как же я умру? Просто? Вот так лягу и буду прислушиваться к себе, как сейчас, сложив руки? Но тогда... Тогда можно и до бессмертия допредставляться? Или число смертей бесконечно? Фу, бред какой!
Я догадываюсь, что подвиги, о которых я мечтал в детстве и которые не сбылись для меня, теперь мстят мне. Подвиги, совершаемые в моем детском воображении, всегда заканчивались обязательно доблестной гибелью. Обязательно! Но вот что странно: я отравил свое воображение. Теперь оно с наркотическим наслаждением показывает мне только то, что следует за подвигом. Случаи, приводящие к одинокой заброшенной могиле, становятся все нелепей.
Я всматриваюсь в эти случаи не только ночью, но и днем.
На улице мне грозят мчащиеся автомобили, качающиеся деревья, строящиеся дома и шальная пуля пьяного придурка. В учреждениях прогибающиеся доски полов, скрежещущие лифты и злобные обладатели подписей и печатей. В родном холостяцком углу - непогашенная ночная сигарета, кем-то не перекрытый газ, теракт, наконец, разгром "Спартака" и - соседи, соседи, соседи...
Храпят соседи сверху. Отличная слышимость в нашем ветхом доме. Я не завистливый человек. В моем маленьком мирке, конечно же, чего-то не хватает. Но вот этому безмятежному храпу я завидую. Смотрю в потолок, завидую. И думаю о метеоритах. Ведь падают же они где-то, черт их возьми! И мало радости, что угодивший мне в голову обломочек Вселенной будет экспонироваться на международной выставке, внушая трепет своим кровавым прошлым.
У слова "неврастеник" фиолетовая, дергающаяся окраска. Если бы я был законченным неврастеником, я взял бы эту маленькую собаку за загривок и быстро вышвырнул в окно. Маленькая псинка запросто пролетит в большое окно. Дело в том, что собаку кусают блохи, а она обожает чесаться на постели, у меня в ногах. Я просто спихиваю ее на пол. Но воображение успевает подсунуть мне картиночку. Довольно натуралистическую. С умелой сервировкой деталей. Жаль мне становится собаку. За зиму у нее отросли длинные когти, и теперь она с лошадиным цоканьем бегает около кровати, ожидая удобного момента для вторжения.
Прямо в ухо мурлычет кот. Его я люблю больше. Он всегда спит, его не надо воспитывать. Воображению с ним мало хлопот. Интересно, почему нам так нравится быть бескорыстным по отношению к тем, от кого нет ни малейшего проку?
Коту надоели мои размышления, ему надоело мурлыкать в ухо, которое ничего не слышит, кроме себя. Он встает, потягивается и вдруг прыгает, на мгновение зависая в воздухе, на книжный шкаф. На краю шкафа, прямо над моей головой, стоит цветочный горшок с растением, походим на выродившийся помидор: маленькие толстые листья и крохотные красные плоды. Я верю в кота и мое воображение - горшок не упадет мне на голову.
Темно, но я слышу и представляю, как кот, сладострастно жмурясь, осторожно запускает свой клык в тихо похрустывающую беззащитную мякоть листа. Мне бы его зубы... Впрочем, стоп! Нет более благодатной темы для воображения, чем зубы. Такая, казалось бы, ерунда! До чего только не додумались люди, а вот зубы лечить безболезненно... Стоп, стоп!
Пока ты рабски следуешь своему воображению, будильник стремительно приближает утро. Будильнику есть куда торопиться: ему не терпится ослабить пружину звонка, сжатую тобою вечером. Быстренько отзвонив свое, он затем весь день потом будет спокойно и методично перебирать свои любимые "тик-так". Звонок он воспринимает как общественную и довольно тягостную нагрузку. По моему собственному опыту и по опыту приятелей по работе я знаю, что на свете не существует будильников, которые бы отзвонили вовремя. Основная, ненавидящая нас масса будильников, зловредно тянет время до того момента, когда человек, получив порцию звона в череп, только и успевает, что натянуть портки...
А хорош я буду на работе, нечего сказать. Нет, конечно же я соберусь работа есть работа. Чем мне еще и жить? Но спать осталось два часа.
Я приподнимаюсь на локтях и гляжу за окно, минуя взглядом Дерево. Светает. Проспект протянул свои асфальты за горизонт. У проспекта нездоровый серый вид. Всю ночь ему не давали спать машины. Но он опрятен. Он всегда успевает до утра прийти в себя..."
В детстве он ненавидел то время, когда его гнали спать. В постели он плакал от бессилия и засыпал в слезах. Ему казалось, что именно тогда, когда он уснет, в этой, взрослой жизни и начнется самое интересное. Он тогда еще не знал, что все спят так, как будто чего-то ждут.
НЕИЗЛЕЧИМЫЙ
С детства ощутив неодолимую тягу к подлостям и предательству, Д-р впоследствии сторонился людей, рассматривая их как слишком сильное искушение. Тем самым ему удалось воспитать в себе некоторую степень идиосинкразии к рано проявившимся способностям. Здраво рассуждая, что охотников до пакостей в мире и без него предостаточно, Д-р выработал даже целую систему предосторожностей.
Так, положенный на работе отпуск приурочивался к зимнему сезону. И где-нибудь в самом захудалом санатории Д-р отсиживался, как в засаде. Вероятными жертвами в те дни могли становиться лишь представители обслуживающего персонала. Ко многому привычные и готовые постоять за себя. Впрочем, и с ними контакты сводились до минимума.
