Ирина Ратушинская - Серый - цвет надежды
А вот Шура про работу и рассуждает.
- Я на швейке бригадиром, мое дело - чтоб норму перевыполняли. Тогда идут "производственные" - два рубля в месяц на ларек. Если кто в бригаде норму не дает - значит остальным ее крой обрабатывать. Вот посадят тебе в бригаду какую-то лахудру, а она - как дохлая муха. Терпишь неделю, думаешь - научится. А она, интеллигентка собачья - ну никак. Тады уж мне кулаками ее учить приходится. Меня девки боятся, я строгая.
Ну, конечно, как еще советской власти перевоспитывать убийцу Шуру? Поставить ее над другими начальницей - пусть поучит кулаком интеллигентку! То-то у обеих пропадут преступные наклонности! При этом к той же бабе Кате Шура вполне добра - Катя же не вырывает у нее из горла два рубля в месяц! Так за разговорами подошла ночь, а наутро, когда мне мерили температуру в очередной раз, за мной пришли.
- Ратушинская, собирайтесь в зону! Вас выписали из больницы.
- Как так?
- За отказ от лечения. Врач Гунькин.
Смотрю на термометр: тридцать семь и пять. Та же температура, с которой меня привели. Да еще кашель начался - это я уже здесь простудилась. Отеки - еще сильнее, ноги как надутые. Спасибо, вылечили! С легким сердцем собираю барахло. Палата за меня переживает: выписали в зону.
- Ты поди, Ириша, попроси Гунькина, может, оставит все-таки?
- Не стану я его просить. Лечить - его обязанность.
- Ой, дойдешь совсем на зоне!
- Ничего, у нас там теплее, мы в телогрейках сидим. Не то что здесь в одном халате!
- А на работу как же?
- Все равно бастуем.
Про забастовку нашу они знают и сочувствуют. Но поражаются нашей отчаянности:
- У одной - свидание полетело, а вы все - бастовать? Ну, девки!
- А что? И правильно! У нас бы так!
- Где? На "двойке"? Ха-ха-ха! Я ж там была по первому разу, там половина начальству ж...у лижет! У нас на "четырнадцатой" - и то лучше!
Раечка расстроена. Собирает быстренько все масло и сахар, что копила в тумбочке.
- Отнесите в зону!
Целуюсь с ней и иду к дверям.
- До свидания, девочки! Выздоравливайте!
- Счастливо, Ириша! Держись!
В коридоре меня догоняет Лариса из соседней палаты.
- Ира, держи! У вас на "строгаче" с ларьком хуже, чем у нас на "общем". Не обижай, бери!
И сует мне синтетические носки - прочные, совсем новенькие. Я их буду носить до конца лагеря, в них и освобождаться. Даю ей на память вышитую мной закладку. До свидания, больничка!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
До чего же приятно вернуться в зону! Да еще с маслом и сахаром! Наши, конечно, не в восторге от такого оборота с моим обследованием. Что поделать, напишу в медуправление и буду добиваться по-прежнему: довели - лечите! Но чем сидеть в промерзшей, грязной больничке безо всякого толку - уж лучше дома. Мне нагревают два ведра воды, и я смываю с себя больничную угольную пыль. Телогрейка моя и белье летят в сугроб, на мороз: кто знает, что там можно было подцепить! Пусть вымерзнут до утра, потом буду стирать и чистить. И вот уже, во всем свежем, сижу у нашего "камина". Пани Лида заваривает чай. Ничего, дома и стены помогают! И еще больше стен - наша дружба.
Пять дней проходят после моего больничного приключения. Наседаем на Волкову: лечить нас будут или нет? У Тани - обострение почечной болезни, температурит похуже меня. Со мной - вообще непонятно что. Про Наташу нечего и говорить - совсем доходит.
- Женщины, вас же стали лучше кормить!
Это правда - в начале осени было еще хуже. Ну - а лечить? Осматривает, наконец, Таню, выписывает ей курс антибиотика. Обещает обеследовать и меня. И через полчаса:
- Ратушинская и Осипова, в ШИЗО! За забастовку.
Этого следовало ожидать. Неясно только, почему мне - двенадцать суток, а Тане - пятнадцать. Бастуем ведь все с одного дня и часа! Таня смеется:
- Не переживайте! Еще насидитесь!
Наши тянут все самое теплое, что только может сойти за нижнее белье. Напяливаем это все на себя в три слоя. Ну вот, теперь нас тощими не назвать! Потихоньку прихватываем термометр - вдруг удастся протащить через обыск? Этот - не медицинский, а для измерения температуры воздуха. Целуемся со всеми - и нас выводят на вахту.
- Посидите здесь!
Оказывается, "кукушка" ушла раньше, и теперь нас повезут машиной. Называется - спецэтап. Пока же мы сидим в той самой комнате, где у меня было свидание, и сердобольные дежурнячки волокут нам обед из офицерской столовой - огромное количество котлет, картофельного пюре и киселя.
- Да куда нам столько?
- Ешьте-ешьте, там не дадут!
Довод убедительный, и мы добросовестно жуем. Нам даже весело: приятно, что едем вместе, и, кроме того - остальные пока дома. Хорошо хоть не пани Ядвигу взяли и не Наташу.
Приезжает машина, нас запихивают в "стаканы" - это мини-камеры на одного. Сидишь, со всех сторон зажатая железом: колени упираются в дверь, спина и плечи - в стены. Надо крепко цепляться за скамейку, потому что машину кидает во все стороны по мордовскому бездорожью. Ох, кажется, добрались! Вот она, "двойка" - женский лагерь ЖХ-385/2. Тут нас и будут держать в ШИЗО. Проводят сквозь проходную, ведут по лагерю. Лозунг: "На свободу - с чистой совестью!" Прекрасное начинание, не правда ли? Выйти на свободу несломленными, без отречения от своих взглядов, без доносов на друзей, без сотрудничества с КГБ... Лагерь действительно очищает совесть или уж уничтожает ее напрочь. Здесь становятся либо гораздо лучше, либо гораздо хуже - в зависимости от того, какое начало преобладает в человеке. Но, кажется, мы слишком буквально этот лозунг понимаем? Вряд ли оперчасть, которая такой агитацией занимается, имела в виду именно это.
Да, действительно, кампания под этим лозунгом не имеет ничего общего с нашей трактовкой. Просто уголовный розыск завален кучей нераскрытых дел. А как же стопроцентное раскрытие преступлений? Вот и взялись за зэков давайте, помогайте милиции! Вы попались на квартирной краже - не знаете ли про другие случаи? Может, ваши приятели воровали - так дайте показания, помогите закону! Или, ненароком, сами согрешили? Самое время идти к оперу и каяться. Срок вам вряд ли добавят: одна кража или три - для закона безразлично. А вот внеочередную посылку вам могут и разрешить, в поощрение. А если даже ничего больше за вами нет - идите, возьмите на себя преступление - другое. Опер вам поможет выбрать подходящее дело, над которым бедная милиция уже извелась. Они его закроют с вашей помощью и улучшат свою отчетность. А про вас напечатают в специальной лагерной газете "Ударные темпы": "Осужденный К. последние полгода не мог спать спокойно. Его мучили воспоминания о двух совершенных им угонах машины, которые он утаил на следствии. Он вспоминал слова старушки-мамы: "Сынок, живи честно! А если и оступишься - признайся, легче будет". Но вряд ли осужденный К. решился бы признаться, когда бы не тактичная, вдумчивая воспитательная работа начальника оперчасти В. П. Корытина в учреждении, где начальником тов. Горин. Он неоднократно мягко убеждал осужденного К. очистить свою совесть перед законом. И вот однажды вечером осужденный К. смело открыл дверь в оперчасть - он не хотел больше ничего скрывать. Теперь осужденный К. твердо встал на путь исправления - перевыполняет норму на 20 - 30 процентов, соблюдает внутренний распорядок, вступил в секцию внутреннего порядка. За примерное поведение он премирован внеочередной посылкой".
Такие захватывающие истории мы будем читать в этой газете как раз тут, на "двойке". У нас в зоне ее не достать: газета только внутриведомственная и выносу на свободу не подлежит. А мы - как знать - вдруг исхитримся передать ее на свободу? Вот и получается, что все зэки Советского Союза обязаны выписывать такие газеты - хотят они того или нет. Кроме политических, которым легче подписаться на дефицитную "Иностранную литературу", чем на "Ударные темпы". На "двойке", к счастью, о таких тонкостях не знают, и когда мы будем тут сидеть в ПКТ, библиотекарша станет пихать нам в кормушку целые подшивки. По этим подшивкам мы изучим все воспитательные кампании последних лет. Но до ПКТ нам еще полгода, а в ШИЗО газет не положено, и вообще никакой бумаги - даже туалетной.
Идем в сопровождении дежурнячки и офицера через зону. Народ тут такой же заморенный, как в больничке. Серые лица, серые или синие телогрейки. Серые бараки, серые заборы. Даже снег, припорошенный угольной пылью, утратил свою белизну. Ярко выделяются только красные нарукавные повязки на некоторых зэчках. Это и есть Секция Внутреннего Порядка. Их дело - следить за этим самым внутренним порядком, и если что-доносить. В лагерях их люто ненавидят. Я должна с прискорбием сообщить, что в зэковской интерпретации СВП расшифровывается куда циничнее: Сучка Вышла Погулять. Лагерное начальство об этой ненависти знает и вполне удовлетворено - зэков надо натравливать друг на друга, иначе с ними не сладишь. Почему же Подуст и старалась забить между нами клинья, как не из этих соображений? Удалось бы ей это - сами бы друг друга ели поедом, гораздо эффективнее, чем она. За нами - сдержанный шепоток:
