Федор Сологуб - Мелкий бес
— Какие духи странные!
— А ты на руку попробуй, — посоветовала Людмила.
И дала ему четырехугольную с округленными ребрами некрасивую баночку. Саша поглядел на свет, — ярко-желтая, веселая жидкость. Крупный, пестрый ярлык, французская надпись, — цикламен от Пивера. Саша взялся за плоскую стеклянную пробку, вытащил ее, понюхал духи. Потом сделал так, как любила делать Людмила, — ладонь наложил на горлышко флакона, быстро его опрокинул, и опять повернул на дно, растер на ладони пролившиеся капли цикламена и внимательно понюхал ладонь, — спирт улетучился, остался чистый аромат. Людмила смотрела на него с волнующим ее ожиданием. Саша нерешительно сказал:
— Клопом засахаренным пахнет немножко.
— Ну, ну, не ври, пожалуйста, — досадливо сказала Людмила.
Она также взяла духов на руку и понюхала. Саша повторил:
— Правда, клопом.
Людмила вдруг вспыхнула, да так, что слезинки блеснули на глазах, ударила Сашу по щеке и крикнула:
— Ах ты, злой мальчишка! вот тебе за клопа!
— Здорово ляснула! — сказал Саша, засмеялся и поцеловал Людмилину руку. — Что же вы так сердитесь, голубушка Людмилочка! Ну, чем же, по-вашему, он пахнет?
Он не рассердился на удар, — совсем был очарован Людмилою.
— Чем? — спросила Людмила и схватила Сашино ухо, — а вот чем, я тебе сейчас скажу, только ухо надеру сначала.
— Ой, ой, ой, Людмилочка, миленькая, не буду! — морщась от боли и сгибаясь, говорил Саша.
Людмила выпустила покрасневшее ухо, нежно привлекла Сашу к себе, посадила его на колени и сказала:
— Слушай, — три духа живут в цикламене, — сладкою амброзиею пахнет бедный цветок — это для рабочих пчел. Ведь ты знаешь, по-русски его дряквою зовут.
— Дряква, — смеючись, повторил Саша, — смешное имечко.
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила, взяла его за другое ухо и продолжала, — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом для того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
Саша молча кивнул головою. Его смуглое лицо пылало, и длинные темные ресницы трепетали. Людмила мечтательно глядела вдаль, раскрасневшаяся, и говорила:
— Он радует, нежный и солнечный цикламен, он влечет к желаниям, от которых сладко и стыдно, он волнует кровь. Понимаешь, мое солнышко, когда сладко, и радостно, и больно, и хочется плакать? Понимаешь? вот он какой.
Долгим поцелуем прильнула она к Сашиным губам.
Людмила задумчиво смотрела перед собою. Вдруг лукавая усмешка скользнула по ее губам. Она легонько оттолкнула Сашу и спросила:
— Ты розы любишь?
Саша вздохнул, открыл глаза, улыбнулся сладко и тихо шепнул:
— Люблю.
— Большие? — спросила Людмила.
— Да всякие, и большие, и маленькие, — бойко сказал Саша и встал с ее колен ловким мальчишеским движением.
— И розочки любишь? — нежно спросила Людмила, и звонкий ее голос вздрагивал от скрытого смеха.
— Люблю, — быстро ответил Саша.
Людмила захохотала и покраснела.
— Глупый, розочки любишь, да посечь некому, — воскликнула она.
Оба хохотали и краснели.
Невинные по необходимости возбуждения составляли для Людмилы главную прелесть их связи. Они волновали — и далеки были от грубых, отвратительных достижений.
Заспорили, кто сильнее. Людмила сказала:
— Ну, пусть ты и сильнее, так что ж? Дело в ловкости.
— Я и ловкий, — хвастался Саша.
— Туда же, ловкий! — дразнящим голосом вскрикнула Людмила.
Долго еще спорили. Наконец Людмила предложила:
— Ну, давай бороться.
Саша засмеялся и задорно сказал:
— Где же вам справиться со мною!
Людмила принялась щекотать его.
— А, вы так! — с хохотом крикнул он, вывернулся и обхватил ее вокруг стана.
Началась возня. Людмила сразу же увидела, что Саша сильнее. Силою не взять, так она, хитрая, улучила удобную минуту, подшибла Сашу под ногу, — он упал да и Людмилу увлек за собою. Впрочем, Людмила ловко извернулась и прижала его к полу. Саша отчаянно кричал:
— Так нечестно!
Людмила стала коленями ему на живот и руками прижала его к полу. Саша отчаянно выбивался. Людмила опять принялась щекотать его. Сашин звонкий хохот смешался с ее хохотом. Хохот заставил ее выпустить Сашу. Она хохоча упала на пол. Саша вскочил на ноги. Он был красен и раздосадован.
— Русалка! — крикнул он.
А русалка лежала на полу и хохотала.
Людмила посадила Сашу себе на колени. Усталые после борьбы, они весело и близко смотрели друг другу в глаза и улыбались.
— Я для вас тяжелый, — сказал Саша, — колени вам намну, вы меня лучше спустите.
— Ничего, сиди знай, — ласково ответила Людмила. — Ведь ты сам говорил, что ласкаться любишь.
Она погладила его по голове. Он нежно прижался к ней. Она сказала:
— А уж и красив ты, Саша.
Саша покраснел, засмеялся.
— Тоже придумаете! — сказал он.
Разговоры и мысли о красоте в применении к нему как-то смутили его; он еще никогда не любопытствовал узнать, красивым или уродом кажется он людям.
Людмила щипнула Сашину щеку. Саша улыбнулся. Щека покраснела пятном. Это было красиво. Людмила щипнула и за другую щеку. Саша не сопротивлялся. Он только взял ее руку, поцеловал и сказал:
— Будет вам щипаться, ведь и мне больно, да и вы свои пальчики намозолите.
— Туда же, — протянула Людмила, — больно, а сам какой комплиментщик стал.
— Мне некогда, много уроков. Приласкайте меня еще немножко, на счастье, чтобы греку ответить на пять.
— Выпроваживаешь! — сказала Людмила.
Схватила его за руку и подняла рукав выше локтя.
— Нахлопать хотите? — спросил Саша, смущенно и виновато краснея. Но Людмила залюбовалась его рукою, повертела ее и так, и этак.
— Руки-то у тебя какие красивые! — громко и радостно сказала она и вдруг поцеловала около локтя.
Саша зарделся, рванул руку, но Людмила удержала ее и поцеловала еще несколько раз. Саша притих, потупился, и странное выражение легло на его ярких, полуулыбающихся губах, — и под навесом густых ресниц знойные щеки его начали бледнеть.
Попрощались. Саша проводил Людмилу до калитки. Пошел бы и дальше, да не велела. Он остановился у калитки и сказал:
— Ходи, милая, почаще, носи пряничков послаще.
Первый раз сказанное — ты — прозвучало Людмиле нежною ласкою. Она порывисто обняла, поцеловала Сашу и убежала. Саша стоя как оглушенный.
Саша обещал прийти. Назначенный час прошел — Саши не было. Людмила нетерпеливо ждала, — металась, томилась, смотрела в окно. Шаги заслышит на улице — высунется. Сестры посмеивались. Она сердито и взволнованно говорила:
— А ну вас! Отстаньте.
Потом бурно набрасывалась на них с упреками, зачем смеются. И уже видно стало, что Саша не придет. Людмила заплакала от досады и огорчения.
— Ой-ёй-ёчиньки! Охти мнечиньки! — дразнила ее Дарья. Людмила, всхлипывая, тихонько говорила, — в порыве горя забывая сердиться на то, что ее дразнят:
— Старая карга противная не пустила его, под юбкой держит, чтоб он греков учил.
Дарья с грубоватым сочувствием сказала:
— Да и он-то пентюх, уйти не умеет.
— С малюсеньким связалась, — презрительно молвила Валерия. Обе сестры, хоть и посмеивались, сочувствовали Людмиле. Они же все любили одна другую, любили нежно, но несильно: поверхностна нежная любовь! Дарья сказала:
— Охота плакать, из-за молокососа глаза ермолить. Вот-то, уж можно сказать, чёрт с младенцем связался.
— Кто это чёрт? — запальчиво крикнула Людмила, и вся багрово покраснела.
— Да ты, матушка, — спокойно ответила Дарья, — даром что молодая, а только…
Дарья не договорила и пронзительно засвистала.
— Глупости! — сказала Людмила странно-звенящим голосом.
Странная, жестокая улыбка сквозь слезы озарила ее лицо, как ярко-пылающий луч на закате сквозь последнее падение усталого дождя.
Дарья спросила досадливо:
— Да что в нем интересного, скажи, пожалуйста?
Людмила все с тою же удивительною улыбкою, задумчиво и медленно ответила:
— Какой он красавец! И сколько в нем есть неистраченных возможностей!
— Ну, это дешево стоит, — решительно сказала Дарья. — Это у всех мальчишек есть.
— Нет, не дешево, — с досадою ответила Людмила. — Есть поганые.
— А он чистый? — спросила Валерия; так пренебрежительно протянула «чистый».
— Много ты понимаешь! — крикнула Людмила, но сейчас же опять заговорила тихо и мечтательно, — он невинный.
— Еще бы! — насмешливо сказала Дарья.
