М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу
На каникулахъ послѣ перехода изъ четвертаго класса въ пятый, возвращаясь однажды съ прогулки, онъ увидѣлъ у воротъ маленькаго домика сидѣвшую на лавочкѣ дѣвочку лѣтъ двѣнадцати, очень бѣдно одѣтую, босую, съ распущенными и давно нечесанными волосами; но очень похожую на его покойнаго брата Васю. Онъ хотѣлъ подойти къ дѣвочкѣ; но слезы, подступившія къ его глазамъ, чѣмъ-то стиснутая вдругъ грудь и спертое дыханіе приковали его въ мѣсту, и онъ издали смотрѣлъ на дѣвочку, а въ головѣ рисовался Вася и всѣ случаи и сцены его короткой жизни.
— Аленка! кто-то крикнулъ громкимъ голосомъ на дворѣ, у воротъ котораго сидѣла дѣвочка.
Дѣвочка ушла во дворъ. Онъ долго дожидалъ ея возвращенія за ворота; но было уже поздно, и онъ ушелъ, не дождавшись дѣвочки. Дорогой, онъ думалъ о ней: чья она, счастлива-ли она, любятъ-ли ее, какъ бы съ ней познакомиться и сдѣлаться ея братомъ? Я бы училъ ее, она бы любила меня за это, ожидала моего прихода, говорила какъ съ роднымъ! Можетъ у нея добрый отецъ и мать? Я бы былъ ихъ сыномъ. И долго мечты возможнаго родства съ семьею дѣвочки не покидали его, коротавшаго все свое время только съ книгами.
На другой день онъ отправился къ домику дѣвочки. Не видя никого у воротъ, онъ сѣлъ на ту лавочку, на которой вчера сидѣла дѣвочка. Онъ началъ обдумывать, что ему сказать, когда выйдетъ дѣвочка или ея отецъ, или мать, или сестра, братъ, словомъ, кто бы ни вышелъ. Сперва онъ надумалъ прямо сказать, что онъ сирота, что ему скучно, что поэтому онъ проситъ позволить ему приходить къ нимъ, что онъ будетъ учить дѣвочку всѣмъ гимназическимъ наукамъ, что за ученіе онъ ничего не будетъ просить и всегда будетъ приходить сытымъ; но потомъ это показалось ему длиннымъ для перваго раза, и онъ рѣшилъ попросить только дать ему напиться воды и уже потомъ сказать свою длинную просьбу. Онъ просидѣлъ съ часъ. Ему не было скучно: мечты о возможности найти себѣ сестру не переставали кружиться въ его головѣ и тепло ласкали и нѣжили его. Вдругъ онъ вздрогнулъ. До ушей его доносился откуда-то тихій плачъ. Онъ прислушивается. Плачъ идетъ со двора, онъ пронзителенъ, какъ плачъ ребенка.
— Можетъ ее сѣкутъ? Она умретъ! электрическимъ токомъ пробѣжала въ головѣ мысль, и онъ, какъ сумасшедшій, бросился во дворъ и опомнился только тогда, когда очутился внутри домика, въ маленькой комнаткѣ, бѣдно убранной, по срединѣ которой стояла на колѣняхъ дѣвочка, со слезами на. глазахъ, со сложенными рученками на груди, съ выраженіемъ мольбы о прощеніи на лицѣ, а у окна стояла высокая женщина и молча выдергивала изъ вѣника прутья.
— Что вамъ? продолжая вытягивать прутья, спросила женщина.
Онъ смотритъ кругомъ. Вотъ онъ увидѣлъ дѣвочку на колѣняхъ, со слезами на глазахъ. Какъ она похожа на Васю! мелькаетъ у него въ головѣ. Вотъ онъ услышалъ вопросъ женщины, и оборачивается къ ней, видитъ прутья въ ея рукѣ, вспоминаетъ, зачѣмъ пришелъ, — и падаетъ въ ноги женщины, хватаетъ ея руки, цѣлуетъ ихъ и говоритъ скоро и сквозь слезы:
— Простите ей, не сѣките, меня высѣките! Она умретъ отъ этого, — она похожа на брата Васю, а Вася умеръ отъ розогъ….
Женщина смотрѣла на него съ удивленіемъ. Онъ былъ въ гимназической формѣ, чистенькій, какъ благородный, — и онъ валяется въ ногахъ солдатской вдовы, торговки вареными раками и картофелемъ, — валяется за тѣмъ, чтобы она не наказывала дочь, простую, глупую дѣвчонку! Что за притча такая? думала удивленная торговка и, какъ-бы не вѣря своимъ глазамъ, молчала и посматривала то на барченка, то на дочь.
Вѣникъ выпалъ изъ рукъ торговки.
— Встаньте, панокъ! Что вамъ вздумалось за глупую дѣвченку просить? Встаньте, баринъ! говорила ласково торговка, когда упавшій вѣникъ вывелъ ее изъ молчаливаго созерцанія.
— А вы не будете ее сѣчь? Вы простите ее? Она можетъ умереть отъ розогъ! продолжая стоять на колѣняхъ и жать руку торговки, говорилъ онъ.
— Ну, не буду, не буду, только встаньте! Господь съ ней и съ вами! поднимая его, говорила торговка. Встань, Аленка! Смотри у меня, — ради барина прощаю!
Дѣвочка все время стояла на колѣняхъ и глядѣла удивленными глазами на нежданнаго защитника. Она улыбалась, когда, вставши съ колѣнъ, увидѣла, что защитникъ, какъ слѣпой или больной, утиралъ платкомъ слезы и очень смѣшно шелъ за ея матерью, которая его подвела къ скамейкѣ и посадила на нее.
— И что это вамъ вздумалось за глупую дѣвченку плакать? И откуда вы ее знаете? Да и бить-то ее, развѣ бью, какъ другіе? Такъ, для страху только. Ну, а она, баловница, голосиста у меня выть. Съ улицы услыхали, небось? Доброй души панокъ! Аленка, дай рачковъ барина угостить! Онъ тебя, глупую, пожалѣлъ…. И картошекъ дай!
— Я пить хочу. Дайте мнѣ, пожалуйста, воды.
— Испей, испей, жалостливый, отъ слезъ, что отъ поту, жажда пронимаетъ. И откуда ты такой — жалостливый? Родители у васъ есть?
— У меня никого здѣсь нѣтъ…. Я одинъ, мнѣ скучно…. У меня былъ братъ, я любилъ его крѣпко, больше самого себя любилъ, но онъ умеръ, и я теперь одинъ живу въ гимназіи…. Я вчера видѣлъ на улицѣ ее. Она такъ похожа на брата Васю….
Онъ остановился. Дѣвочка принесла и держала около него деревянный ковшъ съ водою. Онъ выпилъ жадно всю воду изъ ковша.
— Еще принести? серьезно смотря на него, спросила дѣвочка.
Онъ не отвѣчалъ, а пристально смотрѣлъ на нее.
Дѣвочка была, дѣйствительно, сильно похожа на покойнаго Васю. Такіе, же большіе голубые глаза, только не такъ сильно выдались впередъ и болѣе густаго, темносиняго цвѣта, такой же большой, высокій лобъ, такіе же мягкіе, свѣтлые волосы и длинныя, темныя рѣсницы; но кожа на лицѣ не такъ сильно бѣла и прозрачна, въ лицѣ болѣе беззаботности, веселости, здоровья, и, когда она улыбалась, она мало походила на Васю; но когда она смотрѣла серьезно, причемъ глаза ея подавались впередъ, она была поразительно похожа на поздоровѣвшаго Васю.
— Позвольте мнѣ быть братомъ ей! Будьте моей матерью! горячо вырвались у него слова, когда дѣвочка, не получая отъ него отвѣта на свой вопросъ, повернулась и пошла отъ него. — Я буду любить васъ, буду учить ее, мнѣ ничего не нужно, я буду сытымъ приходить въ вамъ! Онъ всталъ и хотѣлъ броситься къ ногамъ торговки.
— И что это тебѣ вздумалось, жалостливый? ласково усаживая Могутова на скамью, говорила торговка. Гдѣ таки тебѣ любить насъ, да еще и сыномъ моимъ быть? Ишь мы какія барыни! Въ шелкахъ да въ бархатахъ! А вы — баринъ, бѣленькій, чистенькій.
Дѣвочка поставила на столъ чашку съ раками и положила краюху чернаго хлѣба.
— Покушай лучше, жалостливый мой, рачковъ, выдвинувъ изъ стола ящикъ и доставая оттуда солонку и ножикъ, продолжала говорить торговка. — Мои рачки всегда на отличку! Пропорцію соли знаю для каждаго рака, а въ соли-то вся отличка и есть. Ну, и варить тоже, по раку глядя, нужно. Попробуй, жалостливый, рачковъ.
Онъ взялъ рака и началъ медленно чистить его, а торговка отрѣзала кусовъ хлѣба и положила около него. Дѣвочка принесла чашку горячаго картофеля.
— Сядь, Аленушка, около барина. Вишь онъ — чудной да жалостливый какой! За тебя, дурочку, плакалъ, жалѣючи тебя, у меня, бабы, руки цѣловалъ? Ты на братца, покойничка, ихняго похожа; ну и пущай, жалостливый баринъ, на тебя посмотритъ, братца любимаго вспомянетъ.
Дѣвочка сѣла на лавку рядомъ съ нимъ и посматривала на него.
— Будешь, Леля, моей сестрой? Я буду любить тебя крѣпко, крѣпко! Буду учить тебя!
Рука его перестала чистить рака, а глаза съ любовью и мольбою смотрѣли на дѣвочку.
— Буду, отвѣтила дѣвочка.
Онъ обхватилъ ее руками, прижалъ къ себѣ и цѣловалъ въ лобъ, глаза, носъ, по всему лицу.
— Господи, Іисусе Христе, Сыне Божій! Защити, помилуй и сохрани насъ Твоею благодатью! крестясь, говорила торговка и крестила его и Лелю.
Съ этого дня онъ чуть не цѣлые дни проводилъ въ домикѣ торговки. Торговка, обыкновенно, вставала въ четвертомъ часу утра, варила въ двухъ большихъ чугунахъ раки и картофель, потомъ укутывала чугуны ватнымъ старьемъ, ставила ихъ на двухколесную телѣжку, увозила ее на базаръ и торговала «варевомъ»; въ десять часовъ, возвратясь домой, она баловалась чайкомъ и въ то же время варила свѣжіе раки и картофель, потомъ опять отправлялась торговать до двухъ часовъ; въ третьемъ часу обѣдала, засыпала на часокъ, потомъ опять варила раки и картофель, опять отправлялась торговать и возвращалась домой часовъ въ девять, ужинала и, усталая отъ работы, жары, пыли, суеты и крику, ложилась спать, послѣ счета мѣдяковъ, короткой молитвы и болтовни съ дочерью. Она была вдова, очень недурна и не стара, имѣла собственный домикъ съ садикомъ и огородомъ и сильно любила свою единственную дочь, которая была прижита ею не съ покойнымъ мужемъ солдатомъ, а съ приглянувшимся ей, когда она была еще дѣвкою, красивымъ, молодымъ и доброй души офицеромъ. Онъ-то и выдалъ ее замужъ за солдата, и купилъ ей домикъ съ садомъ и огородомъ, и погибъ, вмѣстѣ съ солдатомъ, мужемъ торговки, въ крымскую войну. Много было торговкѣ хлопотъ съ маленькой Лелей, часто болѣло у ней сердце, когда, суетясь и крича на базарѣ, она вспоминала о любимой дочери, запертой одной-одинешенькой въ домикѣ, гдѣ только Жучка, большая злая собака, караулила и домъ, и дитя. Дѣвочка росла, заботы о ея одиночествѣ рѣже тревожили мать; но и теперь, когда дѣвочкѣ минуло двѣнадцать лѣтъ, могда разсказывали торговки городскія происшествія, — у матери поднималась тревога за дочь. У ней не было охоты къ новому вступленію въ бракъ; но она подумывала о немъ, какъ о единственномъ исходѣ для охраненія дочери во время своего отсутствія. У ней даже былъ на примѣтѣ вдовецъ сапожникъ, у котораго тоже есть дочь и который, если будетъ обижать ея Лелю, будетъ видѣть отъ нея обиду своей, сапожничьей дочери. «Нежданный сынъ», какъ она называла Могутова, былъ кладомъ для нея. Онъ такой скромный, добрый, не только не мѣшаетъ Лелѣ помогать матери, но еще самъ помогаетъ ей, ловко ставитъ чугуны на телѣжку, носитъ воду изъ колодца, рубитъ дрова, полетъ огородъ, собираетъ и сушитъ вишни и чуть не моетъ съ Лелей бѣлье, — и торговка любитъ его, какъ сына, рада его ежедневному приходу, спокойна теперь за дочь, оставляя ее уже не одну, а съ такимъ жалостливымъ, и какимъ ни на есть, мужчиной. И не приходитъ ей на умъ мысль о сапожникѣ.
